Прежде чем я успеваю заговорить, Миранда холодно произносит: — Нет, меня не волнуют ваши чувства. Как и вам нет дела до моих, да и не должно быть. В конце концов, мы незнакомы. Что меня действительно волнует, так это то, что вас высоко ценит человек, которого я высоко ценю, и поэтому я готова договориться о цене. Я уполномочила Коннора предложить вам пятьсот тысяч. Теперь я предлагаю миллион. Этого будет достаточно?

Я удивлена, что она снизошла до того, чтобы спросить мое мнение. Мне доставляет огромное удовольствие говорить: — Меня не интересует эта работа, мисс Лоусон. Ни за какие деньги.

Ее льдисто-голубые глаза не моргают. Изящные черты лица остаются неподвижными. Но я чувствую ее неодобрение, словно мне на спину пролили стакан холодной воды.

— Вы, — говорит Миранда, едва шевеля губами, — ведете себя неразумно.

Если она айсберг, то я лесной пожар. Я чувствую, как жар поднимается от груди к шее, как горят уши, как нарастает давление за глазными яблоками.

— А вы, мисс Лоусон, вместе со своей высокомерной позицией можете идти к черту.

Я захлопываю ноутбук.

Позади меня вздыхает Коннор.

Я свирепо смотрю на него.

— Это было уже слишком, морпех, даже для тебя.

— Что ж, мои уловки не сработали, поэтому я решил пустить в ход тяжелую артиллерию.

— Твои уловки? — удивленно переспрашиваю я. — Я и не знала, что ты знаком с этим словом.

— Я имею ввиду письмо, — терпеливо отвечает он, как будто это должно быть очевидно.

— Ах да. Письмо. Интересно, сколько попыток потребовалось, прежде чем ты смог заставить себя написать страшные слова «Я должен перед тобой извиниться»?

От сарказма в моем тоне Коннор приподнимает брови.

— Ты думаешь, я солгал?

— Я думаю, ты скорее ударишь себя ножом в глаз, чем признаешь, что был неправ.

— Ну, да. — Он пожимает плечами. — Но это не значит, что это была неправда.

Я прищуриваюсь и вглядываюсь в его лицо, которое остается подозрительно невозмутимым.

Меня бесит, что я не могу определить, лжет ли он.

Коннор мягко говорит: — У тебя проблемы с доверием, ты знаешь об этом?

— Ха! У меня? С тобой? Нет!

Он криво усмехается, снова забавляясь. Затем наклоняет голову, словно говоря «Справедливо».

— Мы закончили? Потому что сейчас я хотела бы вернуться к своей жизни.

— Я правда ничего не могу сделать, чтобы убедить тебя? Ты ничего не хочешь получить от меня в обмен на эту работу?

То, как он произнес последнюю часть фразы, намек на двусмысленность и блеск в его глазах заставляют меня поморщиться.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не предлагал мне свои сексуальные услуги. Скажи мне, что я ошибаюсь, морпех. Восстанови мою веру в человечество и скажи, что ты не такая уж свинья.

Коннор смотрит на меня большими, невинными глазами лани.

— Что? Боже, Табби. Ты что, постоянно думаешь о сексе? Сколько времени прошло с тех пор, как он у тебя был в последний раз?

Затем он улыбается.

И делает это всем своим чертовым телом.

Я вздрагиваю.

— Ты настоящий мастер своего дела. Как ты вообще умудряешься ходить на свидания? Нет, только не говори, что за деньги.

Его ресницы опускаются. Коннор смотрит на меня с таким самодовольством, сочащимся из его пор, что, боюсь, мне придется достать швабру.

— Мне ни разу в жизни не приходилось за это платить, милая. Хотя я получаю предложений столько, что уже сбился со счета.

Я смотрю на него, пораженная огромным размером его эго.

— Ты такой напыщенный.

Его полные губы изгибаются в озорной усмешке.

— Тебе хотелось бы так думать.

Я скрещиваю руки на груди, недоверчиво качая головой.

— Ладно. Я сдаюсь. Дядя! А теперь vamanos, por favor⁴, и больше никогда не появляйся у меня на пороге.

— Она говорит на двух языках, — бормочет Коннер, как будто это что-то невероятное.

Он издевается надо мной? Смеется? Травит меня? Не могу сказать! Черт!

Вопреки себе, я не могу удержаться, чтобы не поправить его.

— Не на двух. На семи.

Он медленно моргает, что само по себе забавно.

Я нетерпеливо объясняю: — Испанский, французский, итальянский, латинский, португальский, румынский и каталанский. Я говорю на семи языках, а не на двух.

— Романские языки⁵, — говорит Коннор, растягивая слова, как будто ожидает, что я объясню истоки своих знаний. Но я, разумеется, не собираюсь этого делать.

Я ни капельки не впечатлена тем, что он знает про романские языки. Хотя сомневаюсь, что этому учат в школе морпехов.

Когда я не отвечаю, Коннор подсказывает: — Ты забыла английский.

Я на мгновение теряю равновесие.

— А. Точно. Английский. Что ж, это само собой разумеется.

Таким банальным тоном, словно он рассматривает свои кутикулы, Коннор поправляет меня.

— На самом деле это не так. Если считать английский, то ты владеешь восемью языками, а не семью. — На его щеке снова появляется озорная ямочка. — С технической точки зрения.

С таким же шоком, как если бы я сунула мокрый палец в розетку, я осознаю сразу несколько вещей.

Во-первых, он прав. Он был прав и насчет полиции.

Клетки мозга в обмороке.

Во-вторых, Коннор гораздо умнее, чем кажется. Он до совершенства играет роль грубого, сексуально озабоченного, мускулистого военного, чтобы никому не пришло в голову присмотреться к нему. Но это притворство. Блестяще исполненная, продуманная маскировка.

В-третьих, предыдущие осознания что-то переставляют в моей голове, и я чувствую первые признаки чего-то иного, кроме гнева или презрения к Коннору Хьюзу.

Мир поворачивается вокруг своей оси. Я поджимаю губы и смотрю на него, на этот раз совершенно не находя слов.

— Вау, — говорит Коннор. — У тебя из ушей идет дым, сладкие щечки. Что случилось?

— Я-я-я…

Ямочка на его щеке превращается в апостроф.

— Ничего. Мы закончили. Убирайся. — В моем голосе нет никаких эмоций. Мои глаза непоколебимо встречаются с его.

На мгновение его маска спадает. Я вижу разочарование и досаду. Вижу что-то, что может быть похоже на поражение. Но он быстро берет себя в руки, отталкивается от стойки и проводит рукой по своим темным волосам. Затем трясет головой, как собака, отряхивающаяся от воды, коротко выдыхает через нос и про себя бормочет: — Принято. Мы найдем Maelstr0m другим способом.

Коннор поднимает на меня взгляд, натянуто улыбается и коротко отдает честь.

— Может быть, увидимся в другой жизни. Извини, что отнял у тебя время.

Он проходит мимо меня, грациозный, несмотря на свои габариты, его шаги невероятно бесшумны, но я не могу сосредоточиться на изяществе его движений, потому что слишком занята тем, что прокручиваю в голове его слова.

— Подожди!

В дверях Коннор останавливается и смотрит на меня через плечо.

С колотящимся в горле сердцем я шепчу: — Ты сказал…Maelstr0m?

Коннор хмурится.

— Да. Какой-то хакер, известный под псевдонимом Maelstr0m, с нулем вместо буквы «о». Это проблема Миранды. — Пауза, а затем более резкий вопрос: — Почему ты спрашиваешь?

Я вдыхаю. Это все равно что пытаться дышать под водой. Комната кажется слишком теплой, слишком яркой, слишком тесной.

— Я надеюсь, ты готов отправиться на войну, Коннор. Потому что я согласна.

Коннор

В модном французском ресторане, куда Табби настаивала, чтобы я ее сводил, прежде чем она заговорит, на мой вкус слишком много вычурности, но я должен признать, что еда здесь невероятная. И пара молодых горячих цыпочек в баре, которые пялятся на меня с тех пор, как мы пришли, тоже невероятны.

Не потому, что мне это интересно, а потому что Табби увидела, как они на меня смотрят, и прилагает героические усилия, чтобы притвориться, что она не только не заметила, но и что ей все равно.