Она проводит кончиком пальца по контуру моих губ. Ее прикосновение нежное, задумчивое и оно вселяет в меня надежду. Надежду, которая разбивается вдребезги, когда Табби говорит: — Итак, наша единственная ночь подошла к концу.

Я сглатываю. У меня нет слов, чтобы описать свои чувства, и нет способа отрицать очевидную правоту ее заявления, поэтому я вообще ничего не говорю.

С такой невинной нерешительностью, что у меня чуть сердце не разорвалось, Табби спрашивает: — И… что ты думаешь?

Застонав, я опускаю голову и прячу лицо у нее на шее.

Ошибочно приняв мое желание за что-то другое, она напрягается.

— Прости. Это было глупо с моей стороны…

— Мне это понравилось. Каждая минута, — говорю я хрипло, уткнувшись ей в шею, чтобы она не увидела дикого голода в моих глазах. Я боюсь того, что она может сделать, если увидит, как сильно я хочу ее удержать. Как сильно я хочу, чтобы она была моей.

Напряжение покидает ее тело. Через некоторое время она тихо говорит: — Еще рано.

Я поднимаю голову и смотрю на нее. Ее щеки заливает румянец. Она опускает ресницы.

Табби поясняет свои намерения, без слов прижимаясь ко мне бедрами.

— И это я ненасытный? Ты сама такая же, — дразню я ее, невероятно довольный. Я радуюсь еще больше, когда она повторяет мои слова, сказанные несколькими минутами ранее, с улыбкой, которая становится еще прекраснее, потому что она искренняя.

— Да. Для тебя. А теперь займись со мной любовью, пока не сказал какую-нибудь глупость и не испортил момент.

С радостью в сердце, с твердым членом и головой, полной идей, я подчиняюсь.

***

После этого я погружаюсь в сон. А когда просыпаюсь несколько часов спустя, я обезвожен и дезориентирован….

И один.

— Черт, — бормочу я, вскакивая с кровати. Беру часы с комода и смотрю на время. Уже поздно, намного позже, чем я думал. Я натягиваю штаны, через голову надеваю чистую футболку, затем часы на запястье и засовываю ноги в ботинки. Я уже собираюсь позвонить в комнату Табби, как вдруг замечаю записку на полу возле двери.

С бешено колотящимся сердцем я хватаю ее. И прочитав содержимое стону.

Морпех,

Чтобы избежать еще более неловкой совместной поездки в Лос-Анджелес, я уехала первой. Не за что. И спасибо тебе. Даже писать это до смешного неловко, что только убеждает меня в том, что я поступила правильно, уехав. Мой номер телефона указан ниже. Скорее всего, он у тебя уже есть, ведь ты «навел обо мне справки», но на всякий случай. Он будет выключен, пока я не доберусь до Лос-Анджелеса. Напиши мне адрес работы.

Как ты и сказал, мы оба профессионалы, так что я знаю, что могу доверять тебе и ты больше об этом не упомянешь.

Кстати, я тоже не буду.

T.

Было бы еще хуже, если бы Табби подписалась «С наилучшими пожеланиями».

Я снова ругаюсь, провожу рукой по лицу, а затем комкаю записку и бросаю ее на пол. В ярости я смотрю на нее несколько секунд, но затем тяжело вздыхаю и поднимаю ее. Разглаживая складки, я аккуратно складываю записку и кладу в бумажник.

Затем собираю остальные вещи в спортивную сумку и ухожу.

***

Я прилетаю в Лос-Анджелес одиннадцать часов спустя, перевозбужденный от кофеина и чертовски нервный. Как и обещала, Табби весь день не включала телефон. Я набирал ее номер не меньше десяти раз, и с каждым разом, когда я слышал монотонный электронный голос на автоответчике, предлагающий мне оставить сообщение, мое раздражение нарастало. Сообщение я так и не оставил.

Наконец, с одиннадцатой попытки, она берет трубку. Ее голос мягкий, деловой, до невозможности безличный.

— Ты должен был прислать мне адрес по электронной почте.

Я не утруждаю себя вопросом, как она узнала, что это я.

— С тобой всё в порядке?

Это, возможно, прозвучало более резко, чем я намеревался, судя по удивленной паузе на другом конце провода.

— Конечно. А с тобой?

Нет. Стоя в своем темном гостиничном номере с видом на яркие огни Сенчери-Сити¹⁵, я проглатываю это слово и провожу рукой по волосам.

— Как ты добралась до Лос-Анджелеса?

— Я взяла напрокат машину. Ты думал, я отрастила крылья и полетела? — Ее это забавляет.

— Где ты сейчас?

Еще одна пауза.

— В Венеции¹⁶.

Я вздыхаю. Из того, что я узнал о ее прошлом, следует, что она выросла в этом районе, в нескольких кварталах от океана. Ее родители были образованными людьми: учитель политологии и художница, представители богемы и активисты, в общем, хиппи.

А потом они умерли.

— Решила навестить старый район?

Паузы в этом разговоре становятся все длиннее и длиннее.

— Коннор. — Ее голос звучит мягко, словно ласка. Я закрываю глаза и прислушиваюсь к нему, позволяя ему успокоить мои расшатанные нервы. — Я в порядке. Спасибо, что спросил. И я готова приступить к работе. Если что-то понадобится, напиши мне…

— Я отправлю электронное письмо…

— Никаких писем.

Что-то холодное сжимает мой желудок.

— Я использую самые надежные из доступных на рынке протоколов шифрования, Табби, и настраиваю их под свои нужды. Ты же знаешь, я принимаю меры предосторожности. Это мой бизнес.

— Я уверена, что Миранда тоже приняла меры предосторожности. Ты не хуже меня знаешь, что электронная почта никогда не может быть защищена на сто процентов.

— Шифрование, которое я использую, максимально защищено от взлома. Оно основано на алгоритме, который используют в Управлении национальной безопасности, и адаптировано под мои нужды.

Ее тон становится ровным.

— Понятно. И я полагаю, ты думаешь, что универсальный ключ шифрования – это миф.

Холод распространяется по моей груди.

— Конечно, миф. Даже у АНБ или Министерства внутренней безопасности нет таких технологий.

— Нет, — говорит Табби через мгновение.

— Ты хочешь сказать мне…

— Кстати, если ты когда-либо использовал этот телефон для связи с Мирандой, считай, что все твои голосовые сообщения тоже прослушиваются. Мой тебе совет: заведи несколько одноразовых телефонов и каждый день пользуйся новым. В долгосрочной перспективе это не будет иметь значения, но может немного замедлить его работу.

Его. Сёрена. Он внезапно вернулся, как назойливая муха.

Я медленно произношу: — Если кто-то перехватывает мои звонки и следит за моей электронной активностью, значит, ты тоже под угрозой.

На другом конце провода раздается очаровательный звук – это Табби тихо смеется.

— Просто напиши мне, где мы собираемся открыть командный цент, Коннор. Оставь всю тяжелую работу мне.

Она отключает звонок.

Я стою в темноте, глядя на телефон в своей руке, и удивляюсь, почему мне раньше не пришло в голову спросить, почему она вообще согласилась на эту работу. И вдруг с ужасающей ясностью понимаю, что это был самый важный вопрос из всех.

«Я согласна», — сказала она. — «Я надеюсь, ты готов отправиться на войну, Коннор».

С новыми опасениями по поводу того, что это может значить, я спускаюсь на лифте в вестибюль отеля в поисках таксофона.

Табби

Первое, что происходит, когда я встречаю уважаемую Миранду Лоусон, генерального директора Outlier Pictures и мой давний объект восхищения, – это то, что я начинаю ее ненавидеть.

С большой буквы H.

Глядя на меня в упор, она резко бросает: — Вы опоздали.

Ее слова хлещут, как кнут, в пространстве между нами, зловеще отражаясь от бетонного пола и колонн, прежде чем раствориться в тишине. Мы в ее киностудии, на одной из тех жутких подземных парковок, которые показывают в фильмах ужасов, где жертва спешит к своей машине, оглядываясь через плечо в страхе перед маньяком, который, как она чувствует, ждет ее где-то в темноте с бензопилой.