Она шмыгает носом.

— Я хочу, чтобы ты сам хотел задать этот вопрос.

Мое сердце делает какие-то гимнастические упражнения под грудиной, типа сальто, кувырков и прочего напряженного спортивного дерьма. Я едва могу отдышаться.

— И я хочу, чтобы ты сама ответила «да» на мой вопрос. Но…

Она перестает дышать и, моргая, смотрит на меня.

— Но?

Я глажу ее по щекам большими пальцами и наклоняюсь еще ближе, так что мои губы касаются ее губ, когда говорю.

— Но есть одно маленькое запрещенное слово, которое я хотел бы услышать от тебя первым.

Бип! Бип! Бип! Бип! – визжит кардиомонитор.

— Любой? — спрашивает она дрожащим голосом.

Я смеюсь и качаю головой.

— Ты прекрасно знаешь, что это не то слово. А чтобы было официально, нужно добавить слово «я» перед ним и слово «тебя» после. Так что продолжай.

— Эм… Я знаю тебя?

— Ты странная.

— Всё это странно.

Я пытаюсь сохранить серьезное выражение лица.

— Это ты мне рассказываешь? Продолжай, я жду. У меня не так много времени, ты же знаешь. Я пожилой человек. Могу умереть в любую минуту.

Табби изучает мое лицо, смотрит мне прямо в глаза, медленно и глубоко вздыхает. Затем кладет руки мне на щеки и очень серьезно говорит: — Коннор Хьюз, я ненавижу твое чувство юмора почти так же сильно, как твое лицо. На самом деле я ненавижу в тебе всё.

Мое сердце воспаряет.

— Боже, мне нравится, когда ты говоришь шифром, — хрипло говорю я и прижимаюсь губами к ее губам.

Через несколько секунд в палату врывается медсестра, чтобы выяснить, из-за чего все эти гудки.

Табби

Несколько месяцев спустя

— Ты меня бесишь.

— Ты жалуешься?

— Если бы ты не весил триста фунтов, я бы не переживала.

Лежа обнаженным на мне в своей постели в это чудесное солнечное субботнее утро, Коннор хмурит брови и выпячивает нижнюю губу, притворяясь обиженным.

— Во мне нет трехсот фунтов. Ты хочешь сказать, что я толстый?

Я целую его в подбородок.

— Прости, но я нежный цветок. Ты сам так говорил, помнишь?

Он хмурится и качает головой.

— Нет. Не могу поверить, что когда-либо называл тебя «нежной».

— Называл. Хотя это было сразу после секса, так что, наверное, ты был просто необычайно добр.

Коннор смеется.

— Необычайно добр? Значит, теперь я толстый и жестокий?

Я снова целую его в подбородок, добавляя покусывание, потому что знаю, что ему нравится, когда я касаюсь его зубами.

— О, определенно, — поддразниваю я. — Ты просто большой жирный подлец. Все это знают.

Он медленно и соблазнительно улыбается. Его волосы падают на глаза, лицо раскраснелось, и он настолько великолепен, что на него почти больно смотреть.

— Ну вот, ты снова говоришь шифром, женщина. Тебе повезло, что ты мне нравишься, иначе я был бы вынужден принять контрмеры.

Моя улыбка широка.

— Нравлюсь? Кто теперь говорит шифром?

Очень мягко Коннор отвечает: — Ну, полагаю, раз ты теперь живешь со мной, ты должна мне нравиться. Хотя это и трудно, потому что ты такая уродливая, неприятная мегера.

Он нежно целует меня в губы и смотрит на меня так, как всегда смотрит, когда чувствует себя особенно сентиментальным, с затуманенным взором и застенчивым. Это чертовски мило.

— Кстати о жесткости. — Я двигаю бедрами, прижимаясь тазом к его эрекции. — Ты принимаешь виагру? Потому что для старика ты довольно шустрый. Три раза за час, и у тебя всё еще стоит? Эта штука не сдается. Как кролик Энерджайзер.

Коннор переходит на высокомерный тон и смотрит на меня свысока.

— Штука? Да будет тебе известно, что Зевс – это не штука. Он – желанная часть тела и преданный слуга твоего удовольствия. На самом деле, я думаю, тебе следует проявить к нему некоторое уважение за всю радость, которую он тебе доставил, и поцеловать его.

Я начинаю смеяться.

— Зевс? Серьезно?

С самым невинным видом Коннор отвечает: — Конечно. Король богов и правитель мира. Как еще я мог его назвать?

— Ты прав. Это Зевс. А теперь слезь с меня, морпех, у меня есть дела, и я не могу провести с тобой весь день в постели. — Я толкаю его в плечи, но это все равно что пытаться сдвинуть гору. Он не двигается.

Вдохнув и закрыв глаза, Коннор прижимается щекой к моей щеке и шепчет: — Что может быть важнее, чем провести день в постели со мной?

— О, всего лишь встреча с главой АНБ, чтобы обсудить будущее программ киберзащиты этой страны.

Как только сотрудники ЦРУ допросили меня в больнице, пришли представители АНБ. И после их допроса у меня не только разболелась голова, но и появилось предложение о работе.

Забавно, как устроена жизнь. В одну минуту ты готовишься к долгому пребыванию в федеральной тюрьме, а в следующую тебя просят проконсультировать Большого Брата по секретным правительственным шпионским программам. Хорошо, что у меня отличное чувство юмора.

Коннор приоткрывает глаза.

— Встреча точно сегодня? Сегодня выходной.

— Они же не придерживаются обычного рабочего графика, милый.

— Хм. — В глазах Коннора снова появляется мечтательное выражение. — Я отпущу тебя при одном условии.

Я поднимаю брови в ожидании.

Хриплым голосом он говорит: — Назови меня снова милым.

Мне нравится, что он такой большой, крутой, самоуверенный военный, который почти всегда ходит с пистолетом на поясе, но, когда я называю его ласковым прозвищем, он тает.

Боже, он покорил моё сердце.

Я обхватываю его лицо руками и шепчу: — Ты мой милый.

Он сглатывает, медленно выдыхает и говорит хриплым голосом: — А ты моя принцесса.

Я киваю.

— И теперь, когда мы это выяснили, пожалуйста, позволь мне встать. — Просто чтобы подсластить это, я хлопаю ресницами и добавляю: — Милый.

Коннор нежно целует меня в губы, а затем скатывается с меня. Стоя обнаженным у края кровати, он протягивает мне руку. Я беру ее, позволяя ему помочь мне подняться, потому что моя травмированная нога всё еще не полностью восстановилась.

Первую неделю после операции я провела в инвалидном кресле, а затем еще несколько недель ходила на костылях. Мне всё еще нужно пользоваться костылями, но я отказываюсь это делать, хотя мне и больно наступать на больную ногу. Мне повезло, что пуля не раздробила кости и не повредила крупную артерию, но я немного прихрамываю, и это может быть как временным явлением, так и постоянным. Время покажет. Если не считать хромоты и тупой боли в бедре по утрам и в холодную погоду, единственным свидетельством того, что произошло, является блестящий розовый шрам на бедре размером с четвертак.

У меня есть еще несколько невидимых шрамов, но ничего такого, что не залечило бы время. Благодаря любви и заботе Коннора некоторые из самых неприятных шрамов уже зажили.

Стараясь не показывать беспокойства на своем лице, потому что он знает, что я схожу с ума, когда он волнуется, Коннор поддерживает меня, когда я шатаюсь.

— Ты в порядке?

Я сдерживаю вздох, когда боль пронзает мою ногу, а затем встречаю его встревоженный взгляд и улыбаюсь.

— Ага. Всё хорошо.

Я вижу, он знает, что я несу чушь, но лишь кивает. Мы оба гордые и упрямые, и это делает одни вещи хуже, а другие – намного лучше. В любом случае, хорошо, когда есть кто-то, кто принимает меня такой, какая я есть, со всеми моими недостатками.

Еще лучше, когда есть кто-то, кто всегда меня поддержит. К моему глубокому удивлению, мне нравится быть частью команды.

Я отпускаю большую руку Коннора и направляюсь в ванную, чувствуя на себе его пристальный взгляд.

Он кричит мне вслед: — Я приготовлю завтрак, ладно?

— Звучит заманчиво. Но убедись, что ты приготовишь достаточно. Мы с Зевсом нагуляли аппетит!

Его смешок заглушается шумом льющейся воды, когда я поворачиваю ручку душа и вода начинает течь.