— Почти… посредственно, — говорит она, переводя дыхание.
Ощущение того, как она двигается на моем члене, как она руками и бедрами управляет моим телом, чтобы получить удовольствие, такое горячее и потрясающее, что я вздрагиваю.
Табби смотрит на меня темными, полуприкрытыми глазами.
А потом я трахаю ее. Медленно, глубоко, все время глядя ей в глаза. Она смотрит на меня в каком-то затуманенном изумлении, как будто тоже не может поверить, что это происходит.
Это напряженно. Интимно и лично. Тихо, в отличие от биения моего сердца, которое оглушает.
Ее брови сходятся на переносице. Она шепчет: — Lírio14, — и я почти схожу с ума от мужской гордости.
— Уже?
Табби кивает, закусив губу.
— Ты такая чертовски совершенная. — Мой голос хриплый, слова вырываются из меня против моей воли. — Милая. Я хочу… Я…
Табби целует меня, проглатывая мои слова и эмоции, которые угрожают захлестнуть меня с головой.
Со мной никогда такого не было, чтобы физическое удовольствие от секса затмевалось невероятным накалом чувств. Часть меня надеется, что это больше никогда не повторится. Я солдат. Наемник. Морской пехотинец с двадцатью тремя подтвержденными убийствами. И всё же с ней я слаб, как новорожденный младенец.
Она издает нечленораздельный звук удовольствия, скользит руками по моей спине, и внезапно я понимаю, что мне нужно нечто большее.
Увлекая ее за собой, я перекатываюсь на спину. Табби устраивается на мне, на мгновение удивленно моргая, прежде чем посмотреть на меня сверху вниз с улыбкой.
— Лень одолела? Или просто выдохся? Я знаю, что в твоем почтенном возрасте…
— Я хочу видеть твое лицо. Хочу видеть всё. Хочу, чтобы ты оседлала меня и снова кончила, пока я буду смотреть, как ты это делаешь.
Я стягиваю куртку с ее плеч, позволяя той упасть на пол. Теперь Табби полностью обнажена, сидит на мне верхом, ее длинные волосы касаются груди, а округлые бедра согревают мои руки. Она смотрит на меня своими пронзительными глазами, и я знаю, что она видит больше, чем мне бы хотелось, потому что ее улыбка медленно угасает.
Шум бури за окном становится громче. Ветер свистит в кронах деревьев.
Табита обхватывает мои запястья руками, скользит ими вверх по телу к своей груди. Серебряные колечки в ее сосках мерцают, отражая свет. Я обхватываю обе ее груди руками, мягко сжимаю их, так что они вываливаются наружу, и она вздыхает.
Я бы убил человека, чтобы услышать этот вздох еще раз.
— Табита, — рычу я, и она шевелится.
Плавное движение, скольжение и легкая, грациозная гибкость – ее тело начинает двигаться поверх моего. Удовольствие невероятно острое. Я смотрю на ее искусанные губы, розовые щеки и румянец на груди и борюсь с желанием жестко войти в нее и заставить издавать эти распутные стоны. Я хочу, чтобы она сама задавала темп, находила свой ритм, используя меня как камертон, чтобы найти идеальную ноту, на которой ее тело запоет.
Ритм, который она находит, мучительно медленный, с едва заметными скользящими движениями, от которых я уже через несколько секунд начинаю тяжело дышать и потеть. Я поглаживаю ее затвердевшие соски большими пальцами, и она вознаграждает меня таким сладострастным стоном, что я едва не кончаю.
Когда я касаюсь большим пальцем ее клитора, Табби стонет громче.
Мгновение спустя, еще быстрее раскачиваясь на моем члене, она шепчет что-то по-португальски.
У меня дикая улыбка.
Приемлемо, черт возьми.
— Почувствуй мой член глубоко внутри себя, милая. Почувствуй, какой я твердый для тебя. А теперь скажи, что тебе это нравится.
Ее груди подпрыгивают. Губы приоткрываются. Она говорит, задыхаясь: — Ты знаешь, что нравится.
— Скажи это.
Табби стонет, запрокинув голову. Я поглаживаю ее клитор двумя пальцами, потягивая за пирсинг. Она вздыхает, и всё ее тело вздрагивает.
Я тяжело дышу: — Поговори со мной, милая. Скажи мне… скажи мне, что ты чувствуешь.
Короткое молчание, более быстрые покачивания, напряжение в ее теле нарастает, пока она не выпрямляется, а затем слова вырываются из нее почти бессвязным потоком.
— Боже, ты такой твердый и большой. Это так чертовски приятно. Боже, Коннер, мне это нравится. Пожалуйста, никогда не останавливайся!
ДА. Ощущение, которое проносится по моему телу, – одно большое, эпическое да.
Я перекатываю Табби на спину, беру ее лицо в ладони, крепко целую и толкаюсь в нее.
Глубоко.
Постанывая мне в рот, она обнимает меня за шею, закидывает ноги мне на спину и двигается в идеальном ритме с каждым моим толчком.
И я пропадаю. Я полностью уничтожен. Сдержанность, которую я так тщательно сохранял, исчезает. Я становлюсь рабом ощущений, инстинктов. Какой-то частью своего мозга я слышу издаваемые мной звуки, звериное рычание и стоны, но мне всё равно. Отчасти потому, что Табби издает те же звуки, но в ее исполнении они невероятно сексуальны, невероятно прекрасны.
Она звучит, имеет вкус и ощущается как произведение искусства, она пахнет как рай, трахается как одержимая, и она самая совершенная женщина, которую я когда-либо встречал за все время своего существования на этой планете.
Моя последняя связная мысль: Я в полной заднице.
Ее киска сжимается вокруг моего члена один раз, потом еще. Ее тело напрягается. Табби резко втягивает воздух через нос. Я провожу рукой по ее ягодицам, нахожу тугой, сморщенный бутончик между ними. Когда я глажу его, она вздрагивает и издает звук, похожий на мольбу.
Я слегка надавливаю. Ее тело раскрывается мне навстречу. Я надавливаю сильнее, погружая палец по костяшку, и Табби сжимается вокруг моего члена.
Я пытаюсь удержаться, отчаянно желая испытать всё это еще хоть раз, потому что знаю, что завтра всё это исчезнет, но мое тело безжалостно подталкивает меня к мучительному финалу, и всё, что я могу сделать, – это беспомощно плыть по волнам удовольствия, которые накрывают меня, разбиваются и уносят в небытие под раскаты грома в ушах и сдавленный крик ее имени на моих губах.
ДВЕНАДЦАТЬ
Коннор
Ближе к рассвету дождь прекратился. Я проснулся и услышал, как стихает ветер, и послышались звуки наступающего нового дня: щебетание птиц, приглушенный шум голосов в коридоре, низкий гул мусоровоза, громыхающего по улице…
За окном мир приходит в движение, но здесь, в этой темной комнате, на этой теплой, смятой постели, я буду заставлять время стоять на месте столько, сколько смогу.
Табби тихо лежит рядом со мной. Ее голова покоится у меня на плече, она крепко спала всю ночь. Теперь, с первыми лучами солнца, ее дыхание меняется. Тихо вздохнув, она прижимается ко мне. Ее глаза открываются. Сонно моргая, она смотрит на меня, и у меня сжимается сердце от простого удовольствия видеть, как Табита просыпается в моих объятиях.
Ее застенчивая улыбка развязывает узел беспокойства у меня в животе. Я не знал, как это будет, убежит ли Табби в ужасе или преисполнится сожаления, но она так мило улыбается мне, что я отпускаю тревогу и нежно прижимаюсь губами к ее губам.
— Доброе утро.
— Доброе утро. — Ее голос звучит сонно и ласково. — Полагаю, я должна поблагодарить тебя за мой невероятный ночной сон.
Сдавленность в груди перерастает в боль, и я с удивлением понимаю, что это счастье. Я не могу придумать, что сказать, кроме хриплого «пожалуйста».
Она долго молча смотрит на меня, а потом обхватывает пальцем цепочку у меня на шее и, используя мои жетоны как поводок, тянет меня вниз.
Затем мы целуемся. Медленные, восхитительные поцелуи, в которых нет места ни времени, ни восходящему солнцу, ни всему, что нас ждет. Ее руки скользят по моей шее. Наши ноги переплетаются. И я возбуждаюсь.
С тихим смехом Табби говорит: — Ты ненасытен.
— Да. — Это слово застревает у меня в горле. — Для тебя.