Я срываюсь на бег еще до того, как он падает на землю. Когда я оказываюсь в трех метрах от Сёрена, то слышу шум.

Это влажный, хрипящий, всасывающий звук, подобного которому я никогда не слышал.

Сёрен стоит на четвереньках, глядя в землю. Его дыхание затруднено. С одной из его ступней что-то не так – она черно-синяя и выглядит немного плоской.

Я медленно подхожу к нему. Когда Сёрен поднимает голову и смотрит на меня, я понимаю, что это за странный звук. Из его окровавленного горла торчит полая металлическая часть ручки.

Я фыркаю. Похоже, он воочию убедился в вспыльчивости Табби.

Он падает на бок, подползает к стене туннеля, опирается на нее и сверлит меня взглядом. Я оставил свой прибор ночного видения, но благодаря светодиодным лентам, расположенным на расстоянии нескольких футов в нескольких дюймах от пола, у меня достаточно света, чтобы увидеть, что передняя часть его белой рубашки уже не белая, а темно-красная. Он растрепан, весь в поту, а его кожа восковая и бледная, как у утопленника.

— Так это и есть печально известный Сёрен Киллгаард, — размышляю я вслух, изучая его. — Должен сказать, ты выглядишь как мешок с дерьмом. А это, — я указываю на его шею, — похоже, причиняет тебе боль.

Когда он просто смотрит на меня полными ярости глазами, я говорю: — О, забыл представиться. Я Коннор Хьюз. — И намеренно добавляю: — Мужчина Табби.

Его губы медленно обнажают зубы.

Это чувство взаимно, ты, кусок дерьма.

— Поскольку, судя по всему, ты не можешь говорить, я буду краток. Правительство Соединенных Штатов приказало мне доставить тебя живым, если это возможно. Важна именно эта часть – если это возможно.

Я оставляю это без ответа. Мы смотрим друг на друга. Сёрен бросает взгляд на винтовку, которую уронил один из его охранников, всего в нескольких метрах от его правой руки, потом снова на меня. Я вижу, что он пытается принять решение.

Подними ее, — думаю я. — Сделай мне одолжение и подними ее.

Где-то рядом стрекочет сверчок. Другой – подхватывает песню. Где-то в туннеле впереди нас квакает лягушка, добавляя басовую партию к припеву.

Затем Киллгаард хватает винтовку и целится мне в грудь.

Но на этот раз не он на несколько ходов опережает события.

Его голова запрокидывается, когда пуля пробивает ему мозг. Она оставляет идеально круглую дыру прямо между его бровями, а каменная стена позади него окрашивается в красный цвет.

Его голубые глаза медленно закрываются, он сползает набок и падает замертво.

В тишине я рычу: — Шах и мат, ублюдок.

Я опускаю винтовку и сплевываю на землю.

Затем поворачиваюсь и бегу обратно тем же путем, каким пришел, забыв о Киллгаарде и спеша к единственной, что значит для меня больше всего остального.

Табби.

Коннор

Табита в операционной уже четыре часа. Я видел войну, терял любимых людей, пережил много тяжелых моментов, но эти четыре часа были самыми долгими и мрачными в моей жизни.

Авиационный полк специального назначения подобрал нас точно по времени в назначенном месте. Вертолет вмещает восемнадцать полностью экипированных солдат, а нас было всего шестеро, плюс одна раненая женщина и одна раненая девочка. Хуанита была в полубессознательном состоянии, когда Мерфи и Рид нашли ее, брошенную на пол, как мусор, в кладовке на первом уровне пещер. Врач в больнице в Фэрбенксе говорит, что у нее останется неприятный шрам на спине, но в конце концов она поправится.

Физически она будет в порядке. Как она отреагирует на пережитое психологически, еще предстоит выяснить. Благодаря помощи дяди Сэма ее мать и все шестеро братьев и сестер уже в пути.

Надеемся, это поможет начать процесс восстановления. В трудные времена всегда лучше, когда твоя команда рядом.

Нас допросило ЦРУ, и это было так же неприятно, как если бы вам вырвал все зубы средневековый стоматолог. Четверо морских пехотинцев, которые участвовали с нами в операции, – Мерфи, Кейси, Рид и Большой Дик, немногословный парень с адской репутацией, – вернулись в лагерь Пендлтон, получив мою благодарность и приглашение присоединиться к Metrix, когда они покинут корпус, если, конечно, захотят.

Теперь мы с Райаном одни бродим по коридорам этой холодной, унылой захолустной больницы и делаем всё возможное, чтобы не делать того, чего я не делал больше двадцати лет, с тех пор как умер Майки.

Плакать.

— Брат, — говорит Райан, наблюдая за мной со своего пластикового стула в зале ожидания, который из-за его габаритов выглядит как детская игрушка. — Всё будет хорошо.

— Ага, — говорю я, разворачиваюсь и иду в другую сторону по дрянному, потертому коричневому ковру. Стулья тоже коричневые. Стены светло-коричневые. Даже растения коричневые. Как будто это место – одно гигантское дерьмо.

— Она боец. Ты это знаешь.

— Ага.

— Она была в сознании во время перелета. Это хороший знак.

В сознании, но не могла говорить. Она просто сжала мою руку и посмотрела на меня снизу вверх огромными зелеными глазами. Пульс был слабым.

Ее кровь растеклась по всему этому проклятому месту.

— Ага.

Райан вздыхает, понимая, что бы он ни сказал, его ободряющая речь не поднимет мне настроения.

Еще через полчаса в приемную входит врач. Это не тот врач, который осматривал Хуаниту. Этот, хоть и моложе, выглядит уставшим и немного раздраженным. Поскольку в приемной кроме нас с Райаном никого нет, он бросает на нас сердитый взгляд.

— Мистер Уэст?

— Хьюз, — поправляю я, не задумываясь.

Доктор переводит взгляд на Райана.

— Вы мистер Уэст?

Райан выглядит пораженным.

— Э-э…

— Кто муж Табиты Уэст? — резко спрашивает доктор.

Я делаю шаг вперед, мое сердце колотится.

— Да. Извините. Это я.

Врач бросает на меня сочувственный взгляд.

— Вашу жену прооперировали.

По тому, как он себя ведет, я могу сказать, что Табби совсем не мертва. Но жена? Боже! От этой мысли у меня холодеет в груди. Она сказала ему, что я ее муж? У меня кружится голова от этой мысли и надежды.

— Я могу ее увидеть?

— О, она в полном вашем распоряжении, — говорит доктор. — Палата 204. — Он поворачивается и уходит.

Райан говорит: — Давай, брат. — Но я уже бегу.

Я быстро иду по извилистым коридорам больницы, чтобы найти нужную палату. Пройдя половину пути, из палаты номер два ноль четыре, я слышу приглушенные крики и перехожу с бега на шаг.

Это кричит женщина, ее сердитый голос эхом разносится по коридору. Она требует встречи с кем-нибудь прямо сейчас, и кричит так, словно одержима.

Я рывком открываю дверь в палату Табби и вхожу внутрь. Табита лежит в кровати, подключенная к множеству аппаратов и нескольким подвесным пакетам с прозрачной жидкостью. Медсестра склонилась над ее кроватью, пытаясь успокоить ее.

— Пожалуйста, мисс Уэст, вам нельзя вставать с постели. Доктор сказал…

— Мне плевать на этого гребаного доктора! — рычит она. — Мне нужно увидеть Коннора!

Когда я говорю: — Я здесь, принцесса, — крики прекращаются.

Медсестра смотрит на меня, выпрямляется и вздыхает.

— Слава Богу. — Она уходит, тихо посмеиваясь.

Табби пожирает меня глазами. Не говоря ни слова, она протягивает ко мне руки. Не успеваю я опомниться, как оказываюсь в ее объятиях.

Она зарывается лицом мне в шею и обнимает крепче, чем можно было бы ожидать от человека, только что очнувшегося после операции. Я баюкаю ее, целую в волосы, в висок, укачиваю на руках, сидя на краю кровати, стараясь быть максимально нежным и в то же время получая то, что мне нужно. А именно – контакт.

Монитор сердцебиения, прикрепленный к ее пальцу, сходит с ума, пищит так быстро, что я почти ожидаю, что в палату ворвется другая медсестра, чтобы посмотреть, в чем дело.