— Позволь Чану сделать это.
Кровь приливает к моему лицу. Я возмущенно смотрю на него.
— Это мой компьютер.
Он качает головой и не двигается с места.
— Да пошло оно всё. — Я делаю два широких шага, прохожу мимо него, полная решимости сесть за свой чертов компьютер, что бы там ни говорили, и не успеваю я опомниться, как меня подхватывают на руки и я с открытым ртом смотрю на отвратительный золотой ковер на полу.
Коннор перекинул меня через плечо.
— Сейчас вернусь, ребята, — спокойно говорит он, разворачивается и уходит.
Я бью по его широкой спине, бормоча: — Ты… ты… придурок! Отпусти меня! Прямо сейчас! Ты…
— Животное, я знаю, — сухо говорит он, а затем одним плавным движением переворачивает меня и ставит на ноги.
Мы находимся в соседней комнате. Это обычный кабинет с письменным столом и двумя стульями, книжным шкафом, диваном вдоль одной стены. С противоположной стены на меня смотрит постер Арнольда Шварценеггера из «Терминатора».
Интересно, как это будет выглядеть, когда все будет забрызгано кровью Коннора.
Ударом ботинка Коннор закрывает дверь.
— Ты не мог поступить так намеренно, — говорю я, тяжело дыша и сжимая руки в кулаки, — просто взять и перекинуть меня через плечо, как мешок с картошкой. На глазах у всех. На глазах у этого эпического придурка Родригеса, ты не мог. Верно?
Коннор складывает руки на груди.
— Это вопрос с подвохом?
— Потому что, если ты сделал это обдуманно, — продолжаю я, игнорируя его, — я собираюсь сказать, что ненавижу тебя. — Когда его глаза вспыхивают, я добавляю: — И не нашим секретным кодом!
Он поджимает губы.
— Сейчас ты просто ведешь себя грубо.
Я делаю паузу, чтобы успокоиться. Когда я убеждаюсь, что не собираюсь пырнуть его ножницами из банки на столе, я спрашиваю сквозь стиснутые зубы: — Зачем ты так со мной поступил?
— Потому что я буду заботиться о тебе, — следует мгновенный ответ, — даже когда ты сама о себе не заботишься.
Я молча смотрю на него, заставляя объясниться.
— Гарри арестует тебя, если ты будешь мешать расследованию.
— Я только что передала ему результаты расследования!
— Это не имеет значения. Он сказал тебе отойти в сторону. Если ты не послушаешься его, он прикажет выставить тебя из заведения вместе с новенькими блестящими металлическими браслетами, украшающими твои запястья.
Когда я открываю рот, чтобы возразить, Коннор перебивает меня.
— Я знаю его, Табби. Он готов пойти на всё. — Мускул на его челюсти дергается. — И я не собираюсь рисковать твоей безопасностью.
В моей голове нарастает шум. Это похоже на рой пчел после того, как кто-то пнул их улей.
— Ты не вправе указывать мне, что делать, — говорю я, выдерживая его взгляд. — То, что мы переспали, не дает тебе никакого права говорить мне…
— Я забочусь о тебе. — Голос Коннора звучит громко в маленькой комнате.
По многим причинам от этого у меня перехватывает дыхание. Не в силах больше смотреть ему в глаза, я отворачиваюсь. Когда наконец могу говорить, мой голос звучит так, будто я проглотила гравий.
— Я знаю, что у тебя комплекс героя, но мне не нужно, чтобы ты спасал меня. Включая спасение меня от самой себя.
Коннор бормочет ругательство себе под нос.
— Ты не можешь этого сделать, не так ли? Ты просто не можешь никого впустить.
Он очень зол на меня. Это видно по его тону. Мне так больно, что я с трудом могу сказать то, что должна. Но если я позволю нашим отношениям зайти еще дальше, то возненавижу себя.
Я не могу тащить его за собой на дно. Поэтому должна перерезать пуповину, пока не стало слишком поздно.
Ровным, лишенным эмоций голосом я отпускаю его.
— Не твое дело, что я могу или не могу делать. Почему я должна постоянно тебе это объяснять? Между нами ничего нет, Коннор. У нас нет ничего общего. Я думала, что мы оба взрослые люди и одинаково понимаем наше соглашение, но должна признать, что я очень сожалею о нем, потому что из-за него у тебя появилась какая-то бредовая идея о том, что ты имеешь право высказывать свое мнение о моем выборе.
Я собираю всё свое мужество, делаю глубокий вдох и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
— Перестань пытаться убедить себя, что между нами что-то еще, кроме секса. Это не так. Ты сам это сказал. Я – одиночка. — Я делаю паузу, а затем забиваю последний гвоздь в крышку гроба. — И я хочу, чтобы так и оставалось. Навсегда. Так что отвали.
Его молчание обжигает и длится мучительно долго. Вена на его шее пульсирует. Один из его пальцев периодически подергивается.
Наконец – очень, очень тихо – Коннор говорит: — Я всегда восхищался тобой. Принимал такой, какая ты есть. Но сейчас я так разочарован в тебе, что меня тошнит.
Я заставляю себя твердо смотреть ему в глаза, дышать медленно и ровно, стоять прямо, когда мне кажется, что я могу в любой момент упасть на пол.
Не говоря больше ни слова, Коннор разворачивается и выходит, оставляя дверь за собой открытой.
И то, что осталось от моего сердца, разбивается еще сильнее.
ДВАДЦАТЬ ДВА
Коннор
Как только я вхожу в комнату, то понимаю, что за время моего недолгого отсутствия что-то произошло. Настроение изменилось с радостного на раздраженное.
Почти такое же, как у меня.
Я подхожу к Райану. Он стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает за мной прищуренными голубыми глазами.
— Что происходит? — Я указываю подбородком в сторону О’Доула. Он стоит в углу комнаты, прижавшись к Чану, жестикулирует и качает головой, явно раздраженный.
— Ты скажи мне. Почему у тебя такой вид, будто твое лицо горело и кто-то пытался потушить его молотком?
Я вздыхаю и провожу рукой по волосам.
— А теперь я скажу тебе, чтобы ты не лез не в свое дело, брат.
Райан ощетинился.
— Я недвусмысленно сказал этой бабе, что если она причинит тебе боль…
Я хлопаю его по плечу и смотрю ему в глаза.
— Во-первых, не называй ее бабой. Это неуважительно. Во-вторых, сбавь обороты. Мне не нравится, что ты ей угрожаешь. — Мой голос становится мягче. — В-третьих, я ценю твою заботу, но с этой битвой я должен справиться сам.
Его взгляд мрачнеет.
— Да уж, мне кажется, что ты идешь в бой с рогаткой, в то время как у другой стороны целая вереница танков шириной в милю, нацеленных тебе в голову.
Я медленно киваю.
— Звучит правдоподобно.
— Послушай, брат…
— Я большой мальчик, Райан, — говорю я, мой голос почти срывается на рычание. — Оставь это в покое.
Он наклоняет голову, скрещивает покрытые татуировками руки на груди и задумчиво поглаживает свою козлиную бородку, как он делает всякий раз, когда пытается что-то выяснить. Через секунду он говорит: — Хм. Никогда не думал, что доживу до этого дня.
Я убираю руку с его плеча.
— Даже не хочу знать, что это значит. Ничего не говори! — рявкаю я, когда он открывает рот, чтобы сказать что-то еще.
Райан пожимает плечами.
— Поступай как знаешь, «большой мальчик». — Затем он ухмыляется мне. — Просто убедись, что я получу приглашение на свадьбу.
— Дай мне, блядь, передохнуть, ладно? — говорю я, хмурясь.
У Райана хватает смелости рассмеяться.
Затем О’Доул зовет Табби. Она появляется в дверях соседнего кабинета без улыбки, с таким видом, будто предпочла бы оказаться где угодно, только не здесь. Она прислоняется к дверному косяку и оглядывает его с ног до головы, поджав губы, сморщившись и уперев руку в бедро.
Райан говорит себе под нос: — По крайней мере, ты не единственный в ее черном списке.
Я бормочу: — Заткнись.
Тон О’Доула резок.
— Файл местоположения был поврежден. Какие бы данные ни извлекла ваша программа, они были бесполезны для определения местонахождения Сёрена. В этом плане мы вернулись к исходной точке. — Следует напряженная пауза. — Итак, насчет того номера телефона, который у вас есть.