— Спасибо, — киваю, забирая у неё торт. — Сама всё выбирала, без дизайнеров и прочего. На кухню?

Идём через гостиную на кухню — просторную, функциональную, с панорамным окном и островом посередине. Моя гордость, моё маленькое царство. Здесь всё именно так, как я хотела.

— Ух ты, — Карина останавливается, разглядывая кофе-машину. — У тебя новая? А где та, старая?

— Осталась в доме, — пожимаю плечами, доставая чашки. — Мне никогда не нравилась та модель, если честно. Гордей выбирал.

Повисает неловкая пауза. Упоминание отца словно запускает какой-то механизм — Карина напрягается, опускает взгляд. А потом вдруг выпаливает:

— Мама, я пришла извиниться.

Замираю с чашкой в руке:

— Что?

— Извиниться, — она поднимает на меня взгляд, и я вижу, что глаза у неё блестят от слёз. — За всё, что я наговорила тебе. За то, как вела себя. За...

Голос прерывается, она сглатывает, пытаясь справиться с эмоциями:

— За то, что годами была такой эгоистичной идиоткой. Ты не заслуживала этого!

Внутри всё переворачивается — от изумления, от неверия, от надежды, которая робко поднимает голову. Ставлю чашку на стол, потому что руки вдруг начинают дрожать.

— Кариш, — давно не называла её детским прозвищем, — что случилось? Почему... почему сейчас?

Она опускается на стул, комкая в руках салфетку.

— Я... многое узнала в последнее время. О папе. О его бизнесе. О том, что он... делал с компанией. С деньгами. — Она поднимает на меня глаза, полные боли. — Это правда? Он правда обманывал тебя все эти годы? Выводил деньги из фирмы? Использовал тебя?

Меньше всего я ожидала такого вопроса.

Думала, она пришла просить денег, мириться из практических соображений — чтобы было, к кому обратиться, если прижмёт.

Но этот вопрос, эта неподдельная боль в глазах… Застали меня врасплох.

— Да, — отвечаю просто. Нет смысла скрывать правду, особенно когда она давно всплыла на поверхность. — Это правда. Наш брак... не был счастливым уже давно. И дело не только в деньгах. Дело в том, что твой отец... он просто перестал меня видеть. Как человека, как личность.

Наливаю нам чай, режу торт — мятный "Наполеон". Пытаюсь собраться с мыслями. Как рассказать дочери о двадцати годах эмоционального и финансового насилия, не очерняя при этом её отца полностью? Это низко втягивать детей в конфликты родителей.

— Я всегда думала, что он... крутой бизнесмен, — Карина принимает от меня чашку. — Успешный, умный, дальновидный. Гордилась им. А оказалось...

— Твой отец — сложный человек. У него есть свои... проблемы.

— Проблемы? — она фыркает с горечью. — То, что он выводил деньги из компании и прятал их на каких-то офшорных счетах — это "проблемы"? То, что всё это время обманывал тебя, изменял, а потом ещё и обвинял во всех своих бедах — это "проблемы"?

— Ну, теперь ты знаешь больше, чем я думала, — вздыхаю, делая глоток чая. — Кто рассказал? Только не говори, что он сам.

Карина отставляет чашку, смотрит прямо на меня:

— Да, я с ним откровенно поговорила. — она вздыхает. — Он даже не отрицал. Сказал, что "в бизнесе все так делают", что "это просто оптимизация налогов", что я ещё маленькая и не понимаю взрослых вещей.

Узнаю Гордея. Эта его снисходительная манера, это умение перевернуть всё так, чтобы выглядеть правым даже в самых вопиющих ситуациях.

— И что ты ему ответила?

— Ничего, — она поджимает губы. — Просто ушла. А потом... я начала вспоминать. Всё, что ты говорила все эти годы. Все те случаи, когда он отмахивался от тебя, когда обесценивал твои слова, когда выставлял перед гостями дурой. И я поняла, что была точно такой же. Относилась к тебе так же пренебрежительно. Не видела, не ценила.

Карина смотрит на меня с искренней болью.

— Мама, прости меня. Пожалуйста, прости. Я была такой дурой.

Обхожу стол, обнимаю её за плечи. Она вдруг утыкается лицом мне в кардиган, как делала в детстве, когда что-то её расстраивало, и разражается рыданиями.

— Ну-ну, — глажу её по волосам, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. — Всё хорошо, девочка моя. Всё хорошо.

— Ничего не хорошо, — всхлипывает она. — Я была ужасной дочерью. А ты пыталась выжить в этом кошмаре все эти годы. И я только усложняла тебе жизнь.

— Послушай, — отстраняюсь, поднимаю её лицо за подбородок. — Ты не виновата. Ты росла в этой атмосфере, видела, как папа относится ко мне, и считала это нормой. Дети впитывают модели поведения родителей. Это естественно.

— Это не оправдание, — она вытирает слёзы. — Я уже взрослая. Должна была понимать.

— А ты понимаешь сейчас, — улыбаюсь, убирая прядь волос с её лица. — И это главное.

Мы сидим молча, допивая чай.

Тишина уже не напряжённая, а умиротворённая — словно между нами рухнула стена, которую мы обе строили годами.

— Знаешь, — говорит Карина, — я теперь работаю. В маркетинговом агентстве.

— Да? — удивлённо поднимаю брови. — И как тебе?

— Нравится, — она улыбается, впервые за весь вечер. — Виктория помогла устроиться. Сначала, конечно, было трудно. Девять часов на ногах, постоянные совещания, дедлайны... Но теперь... — она гордо выпрямляется. — Теперь у меня уже своя база клиентов. И даже первое повышение.

— Поздравляю, — говорю искренне. — Это замечательно.

— Мама, — она наклоняется ближе, словно собирается поделиться секретом, — я поняла, что мне это нравится. Добиваться чего-то самой, видеть результаты своего труда. Это окрыляет, понимаешь?

Я киваю, узнавая в её словах собственные ощущения тех дней, когда впервые взяла бразды правления компанией в свои руки.

— Понимаю, милая. Очень хорошо понимаю.

— И я подумала... — она немного смущается. — Может, я могла бы... поработать у тебя? В компании? На практике для начала. Я не ищу халявы, не подумай. Просто... хочется учиться у лучших. А ты лучшая, мам. Ты перевернула весь бизнес, вывела его на новый уровень. Об этом даже в отраслевых журналах пишут!

Смотрю на дочь с удивлением и гордостью. Как она изменилась! Та избалованная, эгоцентричная девочка, которая требовала, ни на что не имела мотивации, презирала любой труд... Неужели перебесилась и одумалась?

— Конечно, можешь. Но учти, — говорю строго, — никаких поблажек. Никаких привилегий из-за того, что ты моя дочь. Начнёшь с самых низов, как и все.

— Только так и хочу! — она энергично кивает. — Понимаешь, я осознала, что не хочу быть... как те девчонки из нашей тусовки. Вся их жизнь — это найти бы богатого мужика, сесть ему на шею, свесить ножки и наслаждаться ничегонеделанием. А по факту — просто прожигать жизнь в бесконечных салонах красоты, фитнес-клубах и на шоппинге. Это так... уныло. Так пусто.

— Радует, что ты это поняла, — улыбаюсь. — Но ведь и в другую крайность впадать не стоит. Ухаживать за собой, заниматься спортом, красиво одеваться — в этом нет ничего плохого.

— Нет, конечно, — она качает головой. — Но когда это — единственное содержание твоей жизни? Когда ты существуешь только как красивое приложение к мужчине? Это унизительно. И потом, — она делает паузу, — что будет, когда мужчина решит заменить тебя на более новую модель?

— Тогда остаёшься у разбитого корыта, — киваю, думая о своём опыте. — Без профессии, без собственных денег, без каких-либо навыков, кроме умения тратить чужое состояние.

— Вот именно! — стучит ладонью по столу. — Знаешь, раньше я смотрела на твоих подруг с благотворительного фонда и думала: "Боже, какие зануды! Только и говорят, что о работе, о проектах, о книгах". А теперь я понимаю, что они просто состоявшиеся личности со своими интересами, своим делом. И это восхищает, а не вызывает скуку.

Наблюдаю за Кариной с тихой радостью. Её глаза горят, когда она говорит о работе, о будущем.