— Заткнись! — рявкнул я, но в глубине души понимал — она права.

Мира выглядела на миллион долларов. Чёрт, да на миллиард! А я... я стоял перед ней в дурацкой простыне, самый настоящий лох. Жалкий, потный, как... старый пердун?

Телефон на тумбочке звякнул. Сообщение от моего юриста:

"Срочно! Мирослава подала иск о разделе имущества. И там такое..."

Твою мать. Кажется, я крупно просчитался.

Мирослава

Ранее

Алое пятно на белоснежном воротничке, как свежая рана…

Я замерла с его рубашкой в руках, разглядывая этот яркий след.

Такой неуместный, вульгарный, кричащий. Словно метка. Клеймо.

Солнечный луч, пробившийся сквозь тюль, высветил это пятно ещё резче, делая его почти неоновым на фоне хрустящей белизны.

У меня никогда не было такой помады...

Слишком вызывающий оттенок — из тех, что носят молодые девицы, не знающие меры ни в чём. Или те, кто намеренно привлекает внимание мужчин.

Я машинально провела пальцем по следу — помада оказалась жирной, въевшейся в ткань. Дорогая. С лёгким перламутровым отливом.

Интересно, сколько она стоит? Наверное, как половина моей косметички.

Я же практически не крашусь в последнее время — зачем? Дома не для кого, а на благотворительных мероприятиях фонда приветствуется сдержанность. Тушь, немного пудры, бледно-розовая помада.

"Естественная красота, — говорит Гордей. — Ты у меня и так хороша".

А эта — алая, манящая, с влажным глянцевым блеском...

В ванной смолкла вода. Шаги. Скрип двери.

Я вздрогнула, но рубашку не выпустила.

— О, ты уже занялась бельём? — голос Гордея, как всегда, спокойный и уверенный. С этими завораживающими нотками, от которых до сих пор что-то замирает внутри.

Я обернулась, и на мгновение потеряла нить мыслей.

Муж стоял в дверном проёме, с небрежно обёрнутым вокруг бёдер полотенцем. Капли воды стекали по всё ещё подтянутому торсу, очерчивая рельеф мышц.

В свои почти пятьдесят он выглядел... притягательно.

Время его щадило, или он его приручил?

Аккуратно подстриженная борода с серебристыми нитями, такая же благородная седина на висках. Эта седина появилась после сложных переговоров лет пять назад, когда он спас компанию от поглощения конкурентами. Я помню, как гладила эти первые серебряные волоски, гордясь им.

Наверное, в нём всегда была эта властность, статусность. Врожденная порода, как говорят.

Даже сейчас, полуобнажённый, он источал силу и уверенность. А может, именно сейчас — особенно.

Капля скатилась по его шее, очертила ключицу. Я невольно проследила за ней взглядом.

— Что с тобой? — муж подошёл ближе, источая запах сандалового мыла. Его любимого. Я выбирала для него в подарок. — Задумалась?

Наваждение схлынуло. Я встряхнула рубашку, указывая на предательское пятно:

— Это что?

— А, это... — небрежно махнул рукой, но я успела заметить, как на долю секунды что-то промелькнуло в его взгляде. Тень? Напряжение? Нет, показалось. — Представляешь, Нина Петровна сегодня устроила цирк. Летела по коридору с какими-то бумагами, споткнулась на своих шпильках — я её едва успел подхватить.

— Нина Петровна? Наша бухгалтер? На шпильках? — я моргнула, представив грузную женщину за шестьдесят на каблуках. Нина Петровна, которая носит исключительно бесформенные кардиганы и стоптанные балетки. Которая на прошлогоднем корпоративе отказалась даже от бокала шампанского — "печень шалит".

— Ну да, — он усмехнулся, подходя ближе. По паркету зашлёпали мокрые следы. — Решила, видимо, молодость вспомнить. Накрасилась, как на парад. А координация уже не та — вот и влетела в меня со всего размаху. Еле удержал. Она же у нас... габаритная.

Я представила эту сцену: коридор главного офиса, Нина Петровна на шпильках, теряющая равновесие... Почему-то картинка не складывалась. Как пазл с неподходящими деталями.

— И на её губах была... вульгарная красная помада?

— А что тебя удивляет? — он обнял меня за талию, притягивая к себе. От него пахло свежестью и чем-то родным, знакомым до каждой ноты. Больше двадцати лет вместе. Каждая морщинка, каждый шрам наизусть — вот этот, над бровью, от падения с велосипеда в медовый месяц. — Может, влюбилась. В её возрасте это бывает особенно... страстно.

Его ладони скользнули по моей спине, оставляя влажные следы на шёлковом халате.

Привычное, отработанное движение. Он так хорошо изучил мои слабые места!

— Прости, — пробормотала я, утыкаясь носом в его плечо. — Просто этот след... такой яркий. И помада дорогая, с перламутром. Разве Нина Петровна...

— Глупая, — Гордей наклонился и поцеловал меня. Властно, уверенно, как умеет только он. Его губы требовательны, но в то же время нежны. Знакомый вкус мятной зубной пасты и чего-то ещё... кофе? Горький привкус эспрессо. — Ты же знаешь, что у меня есть только ты.

Я растворилась в поцелуе, отпуская сомнения.

Рубашка выскользнула из рук, падая на пол мятым белым облаком. В голове мелькнуло — надо поднять, прополоскать воротничок, пока пятно не въелось окончательно. Но руки Гордея уже развязывали пояс халата, и все мысли о стирке испарились.

— Кстати, — отстранился, но руки не убрал. Его пальцы вычерчивали круги на моей пояснице. — У меня к тебе важное дело. Сегодня вечером приедут партнёры, будем дегустировать новую линейку коньяка. Хочу, чтобы ты приготовила что-нибудь особенное.

— Особенное? — я попыталась сосредоточиться, но его пальцы отвлекали. — Что именно?

— Помнишь мясо по-бургундски, что ты готовила на мой день рождения? — губы скользнули по моей шее, легко, дразняще. — С тем соусом, который томится шесть часов... И может, утку по-пекински? Ты же умеешь...

Я замерла. Утка по-пекински? Это же целый день готовки. Маринад, сушка, особый соус...

— А сколько будет гостей? — спросила я, уже понимая, что день распланирован до минуты.

— Пятеро. Самые важные партнёры и акционеры, — он наконец отстранился, и в его глазах появился тот особый блеск, который я научилась узнавать за годы брака. Азарт сделки. — Нужно выложиться на максимум, чтобы всё было идеально. Хочу их впечатлить. Чтобы все знали — у меня самая лучшая жена. Умница, красавица, и готовит божественно.

Гордей говорил правильные слова, находил нужные интонации — как всегда.

А я таяла, как мороженое под летним солнцем. Потому что каждая его похвала была для меня важнее воздуха. Каждая улыбка — наградой.

Когда это началось?

В тот момент, когда отец представил его — молодого, подающего надежды заместителя?

Или позже, когда я уже осознала, что влюбилась в него по уши…

— Сделаешь? — его большой палец очертил линию моей скулы. Знакомый жест, от которого всё внутри переворачивается. — Ты же знаешь, как это важно.

Конечно, сделаю. Я всё для него сделаю.

Шесть часов на соус? Значит шесть. Утка по-пекински? Будет утка. Хоть павлина запеку, если попросит.

— А во сколько ждать гостей?

— К семи, — он отошёл к шкафу, на ходу сбрасывая полотенце. Я залюбовалась его спиной. Мой мужчина. Мой. — И ещё, родная... Может, сделаешь тот десерт? С меренгой и фисташками?

Время было одиннадцать. Восемь часов на всё про всё. Плюс уборка, плюс сервировка...

— Конечно, милый.

Он обернулся, одаривая меня той самой улыбкой — чуть насмешливой, но такой тёплой. От неё внутри разливалось тепло, как от бокала хорошего вина.

— Что бы я без тебя делал? — он начал одеваться, чёткими, выверенными движениями застёгивая рубашку. Свежую, безупречно белую. Без следов помады. — Закажи всё необходимое с доставкой, чтобы время не терять. И обязательно купи нормальную утку, с фермы, не эту магазинную гадость с химией.

Я кивнула, мысленно уже составляя список. Фисташки, специи для маринада, свежие травы...