— Настоящая женщина должна быть элегантной и сдержанной, — сколько раз я слышала эту фразу, когда он критиковал мои редкие попытки выглядеть сексуальнее?

Они о чём-то говорили, смеялись. Гордей выглядел... счастливым. Он смотрел на эту девицу с обожанием, с восхищением — взглядом, который когда-то предназначался только мне. Затем она прильнула к нему, и они слились в долгом, страстном поцелуе. Его рука скользнула под её халат, обхватывая грудь..

Я выключила видео, чувствуя, как к горлу подкатывает горячий ком.

Перед глазами всё поплыло. Не то чтобы это было неожиданностью — я ведь знала, подозревала. Но видеть своими глазами, как человек, которому ты доверяла свою жизнь, своё сердце, так легко и беззаботно предаёт тебя...

— Тварь! — выплюнула Яра. — Гнида! Мразь! Пока изображает командировку, морозы во Владивостоке, сам прохлаждается в роскоши и трахает силиконовую куклу у тебя под боком!

В её словах было столько праведного гнева, что это почти развеселило меня. Почти.

Нервный смешок перешёл в судорожный вздох, а потом... слёзы. Они просто хлынули, как будто прорвало плотину. Я не рыдала так с детства, с того дня, когда оказалась в интернате.

Слёзы текли по щекам, капали на блузку, а я даже не пыталась их вытереть. Плакала не из-за Гордея — из-за потерянных лет, из-за своей слепоты, из-за разбитых иллюзий. Каждая слеза была прощанием с частичкой той наивной, доверчивой Миры, которая верила в вечную любовь.

— Ну-ну, — Яра обняла меня за плечи, и её тёплые жесты немного облегчили эту боль. — Выплачься, легче станет. Это нормально — скорбеть по тому, во что ты верила. По мечтам, которые умерли. По любви, которая обернулась предательством.

Не знаю, сколько времени прошло. Может, минуты, может, больше. Слёзы постепенно иссякли, оставив после себя странное опустошение и одновременно облегчение, как будто вместе с ними ушла тяжесть, которую я носила годами.

— Мне было всё равно, как я выгляжу. — я вытерла глаза тыльной стороной ладони, размазывая тушь. — Я ведь действительно его любила. По-настоящему. До дрожи, до замирания сердца. Строила семью, создавала уют, растила дочь... Отказалась от стольких своих желаний, планов, амбиций — ради нашего общего будущего. А для него это была просто... игра. Вся наша жизнь — всего лишь способ получить мои деньги, моё наследство?

Я покрутила в руках пустой бокал, думая о том, сколько раз Гордей восхищался нашими семейными ценностями, традициями, говорил, как важна для него семья. Все эти красивые слова — лишь дым, мишура, за которой пряталась холодная расчётливость.

— Слушай! — Яра вдруг развернула меня к себе, заглядывая в глаза с какой-то новой, несвойственной ей серьёзностью. На её лице — ни тени привычной ироничной усмешки. — Я сейчас скажу вещь, которая покажется дикой, но... это лучшее, что могло с тобой случиться.

— Что?! — я ошарашенно уставилась на неё, не веря своим ушам. — Что же здесь хорошего?! Мой брак оказался ложью, мой муж — предателем, дочь отвернулась от меня, моя жизнь пошла наперекосяк! Где тут, чёрт возьми, хорошее?!

— Как это где? — она улыбнулась с какой-то странной нежностью. — Ты же столько лет была как заколдована Гордеем! Как под гипнозом, под каким-то адским внушением. Вспомни, сколько раз я приезжала к вам в гости и видела, как он тебя унижает, принижает, обесценивает. Как ты входила в комнату — яркая, умная, красивая — а он одной фразой, одним взглядом делал тебя тусклой, незаметной, неуверенной.

Она отставила бутылку и взяла меня за руки:

— Вспомни, как ты кидалась на меня, когда я честно говорила, что в ваших отношениях что-то не так. Когда говорила, что любящий муж так себя не ведёт. И вспомни, как ты защищала его, оправдывала каждый его поступок. "Он устал", "У него стресс", "Он заботится обо мне, просто по-своему"... Ты как будто смотрела на мир через кривое зеркало, которое он для тебя создал.

В голове всплыли воспоминания — яркие, болезненные.

Как он смеялся над моей идеей открыть художественную галерею:

— Милая, но у тебя же совсем нет вкуса!

Как он отговорил меня от должности в отцовской компании:

— Зачем тебе эта головная боль? Я всё решу.

Как он критиковал всё — от моей причёски до тона голоса:

— Говори тише, ты же женщина! Элегантные дамы не повышают голос.

Я вздохнула, признавая её правоту. Ведь действительно, всё было именно так:

— Да, я была слепа... Но всё равно не вижу в этом ничего хорошего.

— А хорошее в том, — в глазах подруги заплясали искорки заходящего солнца, — что теперь ты свободна. Ни в душе, ни на бумаге — никаких обязательств перед этим человеком. И это значит, что ты можешь начать жить для себя. Впервые за двадцать лет! Да, возможно, жестко тебя вытащили из твоей спячки. Но что делать, если высшие силы то и дело посылают нам предупреждающие знаки, в виде интуиции — но мы склонны верить в то, во что хотим верить — во что удобнее, привычнее, выгоднее.

Она налила себе вина, глядя на меня поверх бокала:

— Ведь если человек долго не хочет принимать решение, то обстоятельства, порой, вынуждают его это сделать, но в более жесткой форме, и тогда уже не отвертеться! И скажи, что это не во благо тебе! Посмотри на себя сейчас — ты расцветаешь со скоростью света! Молодеешь на глазах! Главное, чувства — они не будут врать. Вспомни, как ты себя чувствовала в отношениях с Гордеем — неужели была безумно счастлива и ощущала себя важной и любимой?

Я задумалась, вглядываясь в тёмно-красную глубину бокала, словно там могли найтись ответы. Была ли я счастлива с Гордеем?

В самом начале — да, безумно. Он казался таким сильным, уверенным, защищающим. Но потом я постоянно испытывала чувство, будто недостаточно хороша, будто должна стараться больше, соответствовать его ожиданиям, заслуживать его любовь. Это не было счастьем — это была непрекращающаяся погоня за призраком одобрения, которое никогда не приходило.

— Может, ты и права. Это как... удалить опухоль. Больно, страшно, но потом приходит исцеление. Если бы не эта ситуация, я бы продолжала жить в иллюзиях ещё много лет.

— Именно! Философы говорят: всё, что с нами происходит — к лучшему. Иногда нужно время, чтобы это понять. И иногда, — она хитро подмигнула, — нужна хорошая порция красного вина.

Мы рассмеялись, и этот смех был как первый глоток свежего воздуха после долгого пребывания в душной комнате. Освобождающий. Очищающий.

— И что теперь? — я отставила бокал, чувствуя, как в душе разгорается что-то новое — не боль, не обида, а решимость.

Яра хитро прищурилась, и в её глазах мелькнул знакомый мне с детства огонёк авантюризма:

— А теперь, моя дорогая, время восстановить справедливость. И сделать это красиво!

Мы склонились над ноутбуком, просматривая отчёт детектива. В нём было больше, чем просто подтверждение измены. Оказывается, Гордей давно вёл двойную игру. Вилла, на которой он прохлаждался с любовницей, находилась в пригороде Москвы! Даже не удосужился спрятаться получше. Она была оформлена на подставное лицо. Но куплена она была деньгами с корпоративных счетов нашей компании, выведенных по уже знакомым мне схемам. Четыре миллиона долларов — целое состояние, которое он фактически украл.

— Вот гад... — прошептала я, листая документы. — Это же чистое мошенничество. Растрата. Уголовная статья.

— Именно! — Яра прищёлкнула пальцами. — У тебя на руках все козыри, детка. Теперь ты можешь не просто разрушить его личную жизнь, ты можешь его уничтожить. Законно, доказательно, без возможности оправдания.

Я задумалась, перебирая документы. Меня не радовала перспектива уничтожать человека, с которым прожила половину жизни. Но с другой стороны... он сам вырыл себе эту яму.

— Слушай, — я вдруг вспомнила, — на днях нашла странные ключи, которые выпали из портфеля Гордея. Не могла понять, откуда они...