— Тебя избили на парковке, — говорю осторожно. — Полиция ведёт расследование.

Он смотрит на меня с таким выражением, какого я не видела уже много лет. Нежность. Искренняя радость.

— Главное, что ты здесь, — его рука слабо тянется к моей. — Мы ведь уже десять лет вместе, пережили и не такое.

Холодок пробегает по спине. Что-то не так.

Почему десять?

— Гордей, мы вместе двадцать лет, не десять.

Он удивлённо моргает:

— Двадцать? Не может быть...

— Карине восемнадцать. Скоро девятнадцать.

— Что?! — его глаза расширяются. — Кариночке восемь только исполнилось! Она второй класс заканчивает... — он замолкает, видя моё лицо. — Что происходит, Мира? Зачем ты такое говоришь? Мне сейчас совсем не до розыгрышей.

Зову врача. Тот просит меня выйти, проводит быстрый осмотр. Через пятнадцать минут выходит ко мне в коридор:

— Похоже на ретроградную амнезию. Стирание части памяти из-за травмы. Судя по всему, ваш муж не помнит последние десять лет своей жизни. Верит, что сейчас 2015-й год.

Какой кошмар!

Я в шоке. И что теперь делать?

— Это... навсегда?

— Сложно сказать. Такие случаи бывают. Иногда память возвращается полностью, иногда частично, иногда... — он делает паузу, — остаётся фрагментарной на всю жизнь. Сейчас важно минимизировать стресс. Резкое погружение в реальность может усугубить травму.

— Вы предлагаете мне... лгать ему?

— Не лгать. Но и не обрушивать всю правду сразу. Подождать. По снимкам МРТ прогноз хороший. Возможно, через какое-то время память начнёт возвращаться.

Врач смотрит на меня внимательно:

— Ему нужен покой и уход. Пару дней мы его ещё понаблюдаем, а потом лучше забрать домой. Как говорится, дома и стены лечат.

***

— Булочка, а где Каринка? Почему ты её не привела? — Гордей смотрит на меня с таким искренним недоумением, что сердце щемит.

Что мне сказать? Что его обожаемая дочурка выросла в капризную, эгоистичную копию его самого? Что она презирает мать и боготворит отца? Что она шантажировала меня эскортом?

— Она... у бабушки, — выдавливаю из себя. — В школе карантин, вот и...

— А как папа Андрей Степанович? Справляется там без меня? — он улыбается, вспоминая моего отца, который давно умер.

Внутри что-то обрывается:

— Всё так же, — киваю, отворачиваясь, чтобы скрыть слёзы.

— Передавай ему привет. Скажи, что я, как только выйду отсюда, сразу возьмусь за новый проект развития. У меня столько идей! — в его голосе энтузиазм, которого я не слышала... даже и не вспомню, как давно.

— Обязательно передам, — шепчу, чувствуя себя предательницей.

Как рассказать ему, что отец давно умер? Что завод теперь мой, а его недавно уволили с поста директора? Что мы в процессе развода? Что у него молоденькая любовница и вилла, купленная на украденные у компании деньги?

Это Гордей из 2015-го. Тот, кто ещё не превратился в чудовище. Тот, в кого я когда-то влюбилась. Открытый, амбициозный, с блеском в глазах и такой нежный. Неужели он всегда был там, погребённый под слоями цинизма, лжи и предательства?

— Я тебя люблю, булочка, — шепчет он. — Всегда любил. И всегда буду.

***

Выхожу из больницы еле передвигая ноги. Голова идёт кругом от противоречивых мыслей.

Что делать? Сказать правду сейчас — значит нанести удар человеку, который и так на грани? Но продолжать эту ложь... играть роль любящей жены, когда между нами столько боли, предательства, лжи? Изображать, что последних десяти лет не было?

А что, если... если это шанс? Шанс для него — измениться, стать другим человеком? Шанс для меня — понять, был ли он всегда таким, или что-то сломало его за эти годы?

Или это просто очередная игра? Очередная манипуляция?

А в голове звучит голос врача: «Ему нужен покой и уход. Лучше забрать его домой».

Куда? В дом, который я собиралась продать? В дом, где столько лет была пленницей его контроля?

Останавливаюсь посреди улицы, не зная, куда идти и что делать дальше…

Мира

Странно, как быстро старые стены дома снова обрастают скрипами и вздохами прежней жизни. Всего несколько дней назад я мечтала, как выставлю этот особняк на продажу и начну с чистого листа. Теперь он снова полон людей и звуков, которые я так стремилась оставить в прошлом.

Впрочем, некоторые вещи изменились навсегда. Лорд, этот вечно слюнявый, разрушительный стихийный бедствие на четырех лапах, теперь живет в просторном вольере во дворе. Когда Гордей увидел это, его брови взлетели вверх в немом изумлении, но он промолчал. Чутье подсказывало ему, что новая версия его жены не примет возражений.

Регина Петровна, которая раньше заправляла домом как своей вотчиной, теперь общается со мной через молодую, но строгую сиделку Анну. Когда свекровь начинает свой привычный концерт:

«Сыночек, почему я должна жить с этой сиделкой? Почему Мира не может сама ухаживать за мной, как положено невестке?»

Анна просто улыбается и говорит:

— Регина Петровна, вашей невестке нужно управлять компанией и заботиться о вашем сыне. А моя задача — обеспечить вам максимальный комфорт. Давайте я помогу вам принять ванну?

И свекровь затихает. Анна — чудо. Настоящий профессионал. Ну и плачу я ей соответственно — за “задание со звёздочкой”.

Самое сложное — ночевать в разных спальнях. Гордей не понимает, почему. Для него мы ещё молодая пара, женатая десять лет, с восьмилетней дочерью и впереди — вся жизнь. Он не помнит ни измен, ни унижений, ни лжи.

— Булочка, почему ты переселила меня в гостевую спальню? — спрашивает он, появляясь в дверях моей комнаты. — У тебя голова болит?

Он выглядит почти как прежде — только синяк ещё не сошёл на скуле, гипс и легкая хромота напоминают о нападении. Глаза смотрят с искренним беспокойством. Не с тем оценивающим взглядом, которым он смотрел последние годы, а с настоящей заботой.

— Гордей, нам нужно поговорить, — решаюсь я.

— Звучит серьезно, — он садится на край кровати, поглаживая ссадину на руке. — Что-то случилось?

Вдох. Выдох. Я должна сказать ему правду.

— Ты потерял память, Гордей. Последние десять лет стерты из твоей памяти из-за травмы. Сейчас не 2015 год. Карине не восемь, а восемнадцать. Моего отца нет в живых. А мы... мы в процессе развода.

Он смотрит на меня, как на сумасшедшую. Смех застревает у него в горле:

— Что за бред? Мира, ты чего? Какой развод? Мы же...

— Ты мне изменял, — каждое слово дается с трудом. — У тебя любовница — молоденькая девушка по имени Жанна…

Его лицо искажается, будто я ударила его кулаком, а не словами:

— Нет... нет, это какая-то ошибка! Я бы никогда...

Он вскакивает, начинает ходить по комнате. Дыхание становится частым, поверхностным. На лбу выступает испарина.

— Я люблю тебя! Я никогда бы не предал...

Он хватается за грудь, глаза расширяются от ужаса. Паническая атака. Я видела такое у него лишь однажды — когда мы чуть не попали в авиакатастрофу.

— Мне нечем дышать... сердце... — он оседает на пол.

Бросаюсь к нему, иду за успокоительным, которое оставил врач «на всякий случай». Вливаю капли ему в рот, держу за руку, пока дыхание постепенно не выравнивается.

Уложив его в постель, долго сижу рядом. Смотрю на спящего Гордея и не узнаю в нём того монстра, что методично уничтожал моё самоуважение.

В этой версии он — тот молодой амбициозный мужчина, в которого я влюбилась. Тот, кто называл меня «булочкой» и приносил кофе в постель.

Наблюдаю, как его ресницы слегка подрагивают во сне. Вспоминаю наши первые годы вместе. Может, он всегда был таким? Может, это я его не видела по-настоящему?