Это не может не сработать. Главное — правильно разыграть партию. Немного манипуляций, капелька жалости, щепотка обещаний... И птичка сама вернётся в клетку.

Мира

Первые розы появились в моём кабинете через неделю после той сцены на вилле. Огромная корзина белых цветов — моих любимых. Гордей помнил.

— Выкиньте, — я даже не взглянула на карточку.

— Но там ещё шампанское, — моя новая секретарша Вика неуверенно переминалась с ноги на ногу. — И записка...

— Всё выкиньте.

Через час в приёмной нарисовался сам Гордей — в костюме, свежевыбритый, надушился, с той самой улыбкой, от которой раньше подкашивались колени.

Он вошёл как ни в чём не бывало, держа в руках уже другой букет — нежно-розовых роз, в корзинке, явно не дешевых.

Та-так… Наскреб на веник из последних заначек, видимо.

Лучше бы отложил на адвокатов.

Тошнит от его лукавства. Как зад заполыхал, так сразу засуетился, шёлковым стал и таким романтиком…

От наглости мужа я опешила, но быстро взяла себя в руки.

Как он может быть таким? Спокойным! После всего, что между нами было! После того, как он меня обманывал и считал дурой.

Сразу в памяти, будто молнией, разразились его гадкие слова, сказанные с самым, что ни на есть, издевательским сарказмом:

— Боже, ну что за дура?! Неужели поверила про метель?

— Ну конечно поверила, Кися! И про Париж! Она у меня рохля, верит каждому слову. Любит меня сильно. Какую бы чушь я ни нёс — проглотит и не поморщится!

— Мирочка, нам надо поговорить… — ласково пролепетал Гордей.

— Мне — не надо, — я даже не подняла глаз от документов.

— Послушай, — он присел на край стола — как раньше, в те времена, когда только ухаживал за мной. — Я всё понимаю. Я виноват. Но двадцать лет брака...

— Девятнадцать лет манипуляций, — поправила я. — И год подготовки к тому, чтобы отжать компанию.

— Да брось ты! — он попытался взять меня за руку. — Ты же знаешь, я всегда тебя...

— Что "всегда"? — я наконец посмотрела ему в глаза. — Всегда использовал? Всегда подавлял? "Ты без меня никто", "Куда ты денешься", "Кому ты нужна"... Это, по-твоему, любовь?

Он на секунду замер. В его взгляде мелькнуло удивление.

Притворяется. Конечно притворяется! Сейчас он будет делать всё, чтобы спасти свой зад.

— Ты изменилась, — произнёс он медленно. — Похорошела. Эта новая стрижка тебе очень идёт, и...

— Вон из моего кабинета.

— Но я же...

— Охрана!

— Мира, не делай этого! Ты должна меня выслушать! Я ошибся, я переосмыслил свою жизнь. Я просто слишком увлёкся!

— Уходи, скатертью дорожка, милый.

В проходе появился крепкий мужчина в чёрном костюме — новенький, из охраны.

Гордей побледнел, затем сразу вышел.

Ня знала — он не успокоится, и это только начало. Гордей не из тех, кто легко сдаётся.

Следующая попытка случилась через три дня. Он подкараулил меня у фитнес-клуба:

— Помнишь наш медовый месяц? — протянул мне фотографию: мы вдвоём на фоне Эйфелевой башни. — Какие мы были счастливые! Может, повторим? Я уже заказал билеты...

— Правда? — я приподняла бровь. — А как же твоя беременная любовница?

Гордей поморщился:

— Нет никакой беременности...

— Неважно. Важно, что я больше не та клуша, которая бегала за тобой как служанка.

Потому что любила и ценила…

— Мира, да пойми ты... — он схватил меня за локоть. — Это была минутная слабость! Я запутался, потерял голову...

— Убери руку, — мой голос прозвучал как удар хлыста. — И запомни: больше никогда не смей меня трогать.

— Но я же... я люблю тебя! — его глаза наполнились отчаянием. — Ты стала такой... невероятной! Как я мог не замечать раньше, какая ты красивая, сильная… Какой же я был идиот… Нахрена разрушил то, чем действительно надо было дорожить. Счастье не в силиконе. Я тогда запутался, не понимал. Большие деньги разбаловали меня! Видишь, я хотя бы честно тебе во всём признался.

Я рассмеялась:

— Вот именно — как ты мог не замечать? Двадцать лет рядом с тобой я была серой мышью, потому что тебе так было удобно. Забитая, неуверенная в себе, вечно просящая прощения... Идеальная жертва.

— Какая ещё жертва? — в его голосе звучала праведная обида. — Я же о тебе заботился! Всегда думал о твоём благе. Освободил от всех забот, от работы. Я обеспечивал стабильную работу этому заводу, позволил тебе заниматься любимыми делами. Что я делал не так?

Он картинно схватился за сердце:

— Это очень обидно слышать, ты мне нож в сердце втыкаешь такими заявлениями. После всего, что между нами было... После стольких лет вместе... — его голос дрогнул. — Я же всё для тебя делал!

— Правда? — я прищурилась. — А не о том ли ты думал, как бы половчее отжать компанию? "Милая, тебе не стоит напрягаться", "Дорогая, это мужские дела", "Солнышко, ты же ничего в этом не понимаешь"... — я загибала пальцы. — А помнишь, как ты меня убедил, что я не справлюсь с управлением? Как подстроил тот провал с проверкой? Думаешь, я не узнала, что тот "проверяющий" был твоим человеком?

— А помнишь, как ты меня убедил, что я не справлюсь с управлением? Как подстроил тот провал с проверкой? Думаешь, я не узнала, что "проверяющий" был твоим человеком?

— Мира...

— Классические манипуляции абьюзера: сначала подорвать уверенность в себе, потом изолировать от всех, внушить что я зависима от тебя... А в конце — присвоить всё, что принадлежит жертве.

Он отшатнулся, будто я его ударила. В его глазах мелькнул страх. Он явно не ожидал, что его "тихая, послушная Мира" окажется способна на такой анализ.

— Где ты начиталась этой феминистской чуши? Я же...

Но я уверенно перебиваю.

— Ты до сих пор пытаешься манипулировать. Сначала давишь на жалость — "это была слабость". Потом включаешь романтику — "помнишь Париж?" Теперь пытаешься вызвать чувство вины — "ты начиталась чуши". А если не сработает, начнёшь угрожать, верно? Ты что проходил курсы абьюза??

— Мирослава... — его голос дрогнул.

— Я выучила все твои приёмчики наизусть, Гордей. И они больше не работают. Всё, что было между нами — было ложью. Красивой, умело состряпанной ложью. Но я прозрела.

— Да, признаю, я понимаю, что ты чувствуешь. Мне очень жаль, и я правда, раскаиваюсь, что вел себя так … неподобающе, мне следовало тебя больше ценить и показывать свою любовь. Прости меня! Правда, прости! Но я не верю, что между нами всё кончено. Не может такого быть, чтобы всё, что между нами было — ничего для тебя не значило. Мы оба сейчас на нервах... — сглотнул. — Давай хотя бы поужинаем вместе? Поговорим спокойно. Я всё объясню.

— Объяснишь что? Как ты планировал отобрать у меня компанию? Или как трахал малолетку на своей вилле?

Он поморщился:

— Не надо так грубо. Ты же леди...

— А вот это, — я подняла палец, — ещё один приём манипулятора. "Ты же леди", "Ты выше этого", "Не опускайся до..." Пытаешься заставить меня соответствовать твоим ожиданиям? Замолчать, быть "приличной"? А ты знаешь, что жертвы насилия обычно самые воспитанные и приличные девушки? — я шагнула к нему ближе. — Больше такого со мной не будет! Пошёл ты нахуй, Гордей!

Его передёрнуло от моей грубости. Никогда раньше не слышал от меня таких слов.

— И да! — я чувствовала, как внутри поднимается волна какой-то дикой, первобытной свободы. — Я не леди! Я выросла в интернате — ты ещё не знаешь, на что я способна. Думаешь, я забыла, как драться за себя? Как защищать то, что моё?

Мой голос звенел от ярости: