— Откуда это у тебя?! — Станислав дёргается, пытаясь вырваться из хватки полицейских.

— Мой частный детектив — очень хорош! — улыбаюсь, наслаждаясь моментом. — Он установил скрытые камеры в твоём кабинете и квартире. Очень профессионально, незаметно, не правда ли?

Мужчина в тёмном костюме — тот самый детектив — делает шаг вперёд:

— Мы также обнаружили ваши тайные счета. Все переводы бандитам, которые осуществили нападение. И, что особенно интересно, — достаёт пакет с доказательствами, — билеты в Америку на сегодняшний вечер. У вас уже и виза готова. Планировали забрать акции Мирославы Андреевны и улететь? А потом продать весь завод и получить средства для новой жизни?

Станислав замирает. Его лицо, только что искажённое страхом, медленно меняется. Страх сменяется яростью — дикой, неприкрытой. Маска вежливого помощника слетает, открывая его истинное лицо.

— Ах ты хитрожопая сука!!! — взрывается он, дёргаясь в наручниках. — Всё продумала, да?!!! Ты и твой шавка-детектив?! Да ты без мужика рядом вообще ничего бы не смогла! Сначала Гордей тобой руководил, потом этот твой … тренер! Сама ты ноль, пустое место!!!

Его взгляд, налитый кровью от ярости, мечется по кабинету, задерживается на мне. Столько ненависти я ещё не видела.

Один из офицеров — массивный, с тяжёлой челюстью — резко дёргает его за наручники:

— Заткнись! — голос звенит сталью. — Ещё слово в таком тоне, и я...

Станислав не слушает. Его прорвало:

— Думаешь, избавилась от меня? Думаешь, я один такой? Да таких, как ты, на куски рвут в бизнесе! Баба-директор! Насмешка! Я бы эту компанию...

Офицер не выдерживает — резко бьёт его по лицу.

Хруст! Звук удара слышен даже через шум в кабинете. Кровь брызгает на белоснежную рубашку Станислава, заливает подбородок.

— Ты!.. — верещит он, как побитая крыса. — Вы ответите за это насилие!

Подхожу ближе, смотрю ему прямо в глаза:

— Нет, это ты ответишь. За то, что из-за тебя погиб мой охранник. За воровство денег. За обманы. За подставу Александра. Ты сгниёшь в тюрьме, подонок!

Станислава уводят, а я опускаюсь в кресло, сжимая виски руками.

Всё кружится перед глазами. Тело, до этого напряжённое, как струна, вдруг обмякает. Реакция после стресса — руки начинают дрожать, становится тяжело дышать.

— Вы в порядке? — детектив подходит ближе, протягивает стакан воды.

— Да уж, управлять компанией — это не пироги печь, — выдыхаю, делая глоток. Вода кажется безвкусной. — Спасибо вам. Без вас я бы не справилась.

— Вы умная женщина, Мирослава Андреевна, — Владимир Викторович чуть улыбается уголками губ. — Нашли бы способ. А теперь, я думаю, вам стоит позаботиться о другом невинно пострадавшем.

Александр!

Хватаю телефон, набираю номер капитана Носова:

— Капитан? Это Мирослава Вересова. Что с Александром? Когда его выпустят?

— Документы на освобождение уже подписаны, — отвечает он. — Учитывая обстоятельства, он будет свободен через час. Полное снятие всех обвинений.

Чувство облегчения накрывает волной.

Наконец-то этот кошмар заканчивается...

— Спасибо, капитан.

***

Подъезжаю к зданию полицейского участка за пятнадцать минут до предполагаемого освобождения Александра. Выхожу из машины, облокачиваюсь на капот своей машины. Жутко волнуюсь! Что я скажу ему? Как объясню, что сомневалась в нём, подозревала?

Дверь участка открывается, и он выходит — уставший, с щетиной на щеках, в помятой одежде. Но всё равно красивый, сильный, с гордой осанкой. Наши взгляды встречаются.

Он останавливается на мгновение, увидев меня, но потом продолжает идти — мимо, не собираясь ни останавливаться, ни разговаривать.

— Александр! — окликаю его, отлепляясь от машины. — Пожалуйста, подожди! Саша…

Он не замедляет шаг. Ещё несколько метров, и он пройдёт мимо, исчезнет из моей жизни.

— Прости меня! Я должна была верить тебе. Знать, что ты не мог этого сделать. Но я... я боялась снова ошибиться, снова доверить не тому человеку.

Он продолжает идти, словно не слышит.

Отчаяние сжимает горло. Что я могу сделать, чтобы он остановился? Чтобы хотя бы выслушал?

Распахиваю заднюю дверь машины, достаю пакет с едой, который прихватила по дороге:

— Ты, наверное, жутко голодный, — мой голос звучит неестественно, просительно. — Я думаю, сейчас самое время устроить … читмил. Тут твой любимый двойной гамбургер… и большая порция картошки фри...

Александр останавливается. Его плечи напрягаются, словно от внутренней борьбы. Медленно поворачивается, смотрит на меня — сначала на пакет с едой, потом в глаза.

— Читмил? — уголок его губ чуть приподнимается. — Серьёзно? Ты думаешь, что меня можно купить фастфудом?

Делает шаг в мою сторону. Потом ещё один. В его глазах что-то меняется — лёд тает, уступая место теплу:

— Хотя после пяти дней тюремной баланды… Ты не оставляешь мне выбора! — Он подходит вплотную, и я чувствую жар его тела, запах кожи. — Это запрещенный приём, чертовка...

Его рука поднимается, касается моей щеки — так осторожно, будто я хрупкая фарфоровая статуэтка. Большой палец скользит по скуле, стирая слезу, которую я даже не почувствовала.

— Саш, я...

Договорить не успеваю — он резко притягивает меня к себе, прижимает к машине. Пакет с едой падает из рук, но мне уже всё равно.

Его губы находят мои — жадные, требовательные, жаркие.

Поцелуй заставляет забыть обо всём!

О компании, о предательстве, о страхе.

Остаётся только это мгновение, только его руки, скользящие по моей спине, только головокружительное чувство свободного падения…

Отрываемся друг от друга, тяжело дыша. Его глаза — тёмные, с расширенными зрачками — смотрят в мои с такой открытостью, с такой безграничной нежностью, что сердце готово выпрыгнуть из груди.

— Я скучал по тебе, — шепчет он, прижимаясь лбом к моему. — Даже когда злился, даже когда думал, что ты поверила в мою виновность... всё равно скучал.

— Я тоже, — признаюсь, цепляясь за лацканы его пиджака. — Мне было так страшно, что я больше тебя не увижу. Что потеряла тебя, не успев даже толком узнать.

— У нас ещё будет время узнать друг друга. Много времени.

Его взгляд падает на рассыпавшиеся на асфальте гамбургеры и картошку:

— А сейчас, пожалуй, я бы предпочёл что-то более... домашнее. — Многозначительно поднимает бровь. — Может, пригласишь меня к себе на ужин?

Смеюсь, чувствуя, как щёки заливает румянец:

— Только если обещаешь не критиковать мою кулинарию.

— Обещаю, — снова целует меня, на этот раз нежно, мягко. — И ещё обещаю никогда больше не скрывать от тебя правду. Никаких секретов, никакой лжи. Только ты и я, настоящие, какие есть, без прикрас.

Садимся в машину, и я чувствую странное, почти забытое ощущение.

Это... счастье? Да, пожалуй, оно самое.

Мы выезжаем с парковки, оставляя позади полицейский участок, развалившиеся гамбургеры и все тяжёлые воспоминания последних месяцев…

Александр сидит рядом со мной на пассажирском сиденье, чуть откинув голову на подголовник. Его ладонь лежит на моём колене. Я чувствую тепло от его руки, и это ощущение — такое простое, такое земное — каким-то образом якорит меня в реальности после всего пережитого кошмара.

Пять дней без него. Пять дней, наполненных страхом, сомнениями, отчаянием и надеждой. Теперь он здесь, рядом, и все те слова, которые я репетировала, чтобы сказать ему, вдруг испарились. Осталось только это — его прикосновение и тихое дыхание.

— Чего притихла? — спрашивает он, не открывая глаз.

— Задумалась о том, что реальность иногда превосходит самые худшие опасения. И о том, как я благодарна, что ты здесь … со мной. Живой, свободный...

Он слегка сжимает мою руку:

— Я никогда не сомневался, что ты разберёшься во всём. Даже там, в камере, когда казалось, что всё против меня... Я верил в тебя.