Его взгляд встречается с моим — прямой, открытый, без тени лукавства. Что-то в этой незащищенной честности заставляет меня внутренне вздрогнуть:

— А потом в зал пришла ты. Испуганная, неуверенная в себе, но с таким внутренним огнём, с такой силой, которую ты сама в себе не видела. И я... просто хотел быть рядом. Помочь тебе раскрыться, стать той, кем ты всегда должна была быть…

— Так я была для тебя благотворительным проектом? — не могу удержаться от сарказма.

— Нет, — он качает головой. — Ты была для меня откровением. Женщиной, с которой легко и просто. Которая не оценивает мой счёт в банке, не интересуется маркой моей машины. Которая видит мою суть. И ей не важно, что я, допустим, простой тренер.

Он делает паузу, словно решаясь на что-то:

— И я влюбился, Мира. С первого дня, с первой тренировки. Но ты была замужем, хоть и несчастлива в браке. У тебя было столько проблем, столько боли... Я не хотел добавлять к этому ещё и своё внезапное признание. Поэтому предложил дружбу.

— И я влюбился, Мира. С первого дня, с первой тренировки. Как мальчишка. Но ты была замужем, хоть и несчастлива в браке. У тебя было столько проблем, столько боли... Я не хотел добавлять к этому ещё и своё внезапное признание. Поэтому предложил дружбу.

— Дружбу? — переспрашиваю скептически.

— Я знаю, это звучит нелепо, — он слабо улыбается. — Особенно теперь. Но правда в том, что не бывает просто дружбы между мужчиной и женщиной, которые друг другу небезразличны. Это только прикрытие, чтобы быть рядом с человеком, который нравится. С тем, с кем хочется чего-то большего.

Его слова находят отклик где-то глубоко внутри. Разве не для этого мы ходили в театр, в кафе? Разве не для этого я позволяла ему прикасаться ко мне на тренировках, дотрагиваться до моей спины, поправлять положение рук? Разве не поэтому мне так нравилось быть рядом с ним?

— А почему не сказал правду сразу? — спрашиваю тише, уже без прежней резкости. — Когда мы стали ближе?

— Боялся, — он пожимает плечами. — Сначала, что узнав о моём состоянии, ты изменишь отношение ко мне. Потом, что решишь, будто я скрывал намеренно, чтобы обмануть. А потом... — он запинается, — потом стало слишком поздно для признаний. Каждый день я думал: "Скажу завтра". И так — до нашей поездки на Бали.

— Которую ты явно мог оплатить сам, — замечаю с иронией.

— Мог, — он не отрицает. — Но ведь дело было не в деньгах, правда? Ты хотела сама всё контролировать, сама принимать решения. После стольких лет, когда за тебя всё решали. Я уважал это желание.

Он достаёт из папки какие-то документы:

— Здесь всё, что касается моих активов, моего бизнеса. Свидетельства о разводе, решения суда по алиментам. Можешь проверить каждое слово. — Он придвигает папку ко мне. — Я больше ничего не скрываю.

Перелистываю страницы, останавливаюсь на одной из них:

— А что насчет слухов о твоем прошлом? — смотрю прямо в его глаза. — Мне сказали, что ты был связан с какой-то бандитской группировкой.

Он вздыхает, опускает взгляд:

— И это правда. Частично… Когда я только начинал, денег не было. Я подрабатывал охранником в клубе, который, как потом выяснилось, принадлежал местному авторитету. Глупая ошибка юности.

— И что было дальше?

— Я быстро понял, во что ввязался, и ушел при первой возможности. Там предлагали остаться, карьеру сделать... — он усмехается. — Но я видел, как эти люди заканчивают. Понял, что такие долго не живут. Решил, что лучше честным трудом зарабатывать – медленнее, зато спокойнее спишь.

Его откровенность подкупает. Вместо того чтобы отрицать или приукрашивать, он признает ошибку.

— Это единственное темное пятно в моей биографии, Мира. Клянусь. После этого — только честный бизнес..

Внутри борются противоречивые чувства. Обида за обман. Понимание его мотивов. Недоверие. И что-то ещё — то тепло, которое всегда возникало в его присутствии.

— Мира, — его голос звучит тихо, интимно, — я люблю тебя. И если есть хоть малейший шанс, что ты можешь ответить на мои чувства... Я готов ждать. Готов завоёвывать твоё доверие снова, по крупицам.

Он ждёт моего ответа, но я молчу, не находя слов.

Его признание застало меня врасплох. Такое простое, такое естественное, без цветистых фраз и драматизма. Просто: "Я люблю тебя".

И я вдруг понимаю, что запуталась ещё больше. Гордей с его раскаянием и новым-старым обликом человека, которого я когда-то любила. Станислав с его заботой и вниманием, которые иногда кажутся чрезмерными. И Александр, который только что открыл своё сердце, но зачем-то всё так усложнил.

— Мне нужно подумать, — наконец произношу я. — Это... слишком много информации. И сейчас не самое простое время в моей жизни.

— Конечно, — он не настаивает, и я благодарна ему за это. — Я понимаю.

— У меня сложная ситуация с мужем, — добавляю, не зная, зачем это говорю. — Он серьёзно болен. Мне нужно сначала разобраться с этим.

— Настолько серьёзно, что развод отменяется? — в его глазах мелькает тревога.

— Не знаю, — честно отвечаю. — Время покажет. Но сейчас всё очень сложно. Мне кажется, нам нужно взять паузу, Александр.

Он кивает, не пытаясь меня переубедить:

— Хорошо, я понял тебя. Смотри только не теряй бдительность. Если что, я всегда готов тебе помочь, ты знаешь.

На улице, пронизанной холодным ветром, меня уже ждёт машина Станислава. Он напряжённо всматривается в двери кафе.

— Всё в порядке? — спрашивает, когда я сажусь на пассажирское сиденье.

— Да, — отвечаю коротко. — Просто поговорили.

— И? — он не может скрыть своего любопытства. — Что он сказал?

— Много всего. Признался, что действительно богат. Рассказал про развод, про сына. Сказал, что боялся рассказать правду, потому что хотел, чтобы его ценили за человеческие качества, а не за деньги.

— О, как банально. И вы поверили? — Станислав бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем вернуться к дороге.

Хороший вопрос. Поверила ли я? После стольких лет жизни с Гордеем, после стольких его обманов и манипуляций... способна ли я вообще кому-то верить?

— Не знаю, — отвечаю честно. — Но он дал мне время подумать. Не давил, не настаивал. Это... подкупает.

Станислав хмыкает, но ничего не говорит. Мы едем в молчании. И только когда подъезжаем к моему дому, он наконец произносит:

— Будьте осторожны, Мирослава Андреевна. В делах сердечных — особенно.

Улыбаюсь ему — благодарно, но сдержанно:

— Спасибо за заботу, Станислав. Я буду.

А про себя думаю: как отличить настоящую заботу от манипуляции? Искреннее признание от искусной игры? Правду от лжи? И можно ли вообще кому-то верить, если тебя предавали слишком часто?

Ответов нет. Только новые вопросы.

И неясное чувство, что всё становится ещё более запутанным.

Домой возвращаюсь, когда сумерки уже окутывают город прозрачной дымкой. Усталость разливается по телу ноющей тяжестью.

После встречи с Александром, после всех его признаний голова идёт кругом. Нужно время, чтобы переварить эту лавину информации, разложить по полочкам мысли, понять, что я на самом деле чувствую.

Едва отпираю дверь, ноздри щекочет аромат — странно-знакомый, пряный, с нотками апельсина и мёда. За двадцать лет я научилась различать запахи блюд с первого вдоха. Это... неужели утка по-пекински?

Скидываю туфли, осторожно ступаю по паркету прихожей. Из кухни доносятся голоса — тихий смех, звон посуды, шелест украшаемого стола. Замираю в дверном проёме.

Кухня сияет праздничной чистотой. На белоснежной скатерти фарфоровые тарелки для особых случаев, хрустальные бокалы, затейливо свёрнутые салфетки. Свечи в серебряных подсвечниках, букет маленьких хризантем в центре. И главное блюдо — лаково-блестящая утка с аппетитной корочкой, соусы в фарфоровых соусницах, овощи, разложенные с декоративной тщательностью.