— Тогда я продолжу.

Я не возражала. Он гладил мои плечи, тёплыми ладонями обнимал спину. Я смотрела в его пылающие вдохновением и нашим общим жаром глаза. А потом сама не поняла как, случился поцелуй. Тёплый, неторопливый, как сама утренняя мягкость, от которой не хотелось никуда уходить.

Я прижалась к нему, чувствуя, как возвращается не только тепло, но и то самое ощущение спокойного, тихого счастья — когда всё вокруг замирает, и остаётся только этот миг.

Я чувствовала, как в груди с каждым вдохом рождается дрожь — теплая, беспомощная, будто огонь растапливал лёд под кожей. Он целовал так, словно боялся отпустить хоть на миг, и я отвечала тем же — не думая, не взвешивая, только ощущая.

Карандаши на столе покатились, когда он притянул меня ближе. Стук сердца заглушал всё остальное. Дыхание смешалось, пальцы находили кожу, и в каждом движении было что-то большее, чем просто желание — жажда быть рядом, быть нужным.

Когда мы наконец отстранились, на губах остался вкус его дыхания, в висках пульсировало то же странное, сладкое головокружение. Он смотрел на меня, всё ещё не отпуская, и улыбнулся — тихо, чуть устало, с тем самым выражением, от которого хотелось снова потерять голову.

— Кажется, я снова нашёл вдохновение, — шепнул он, и я невольно рассмеялась, прижимаясь к его груди.

Он чуть отстранился, всё ещё касаясь лбом моего лба, и выдохнул:

— Ты больше не невинна, Мишель. — Его голос прозвучал тихо, почти с грустью. — И я не знаю… насколько ты не против быть сейчас со мной, как с мужем. Я удивлённо посмотрела на него.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я знаю, что других братьев ты… ты к ним более расположена. Или, может, они просто настойчивее, — он усмехнулся, но без злости, а с лёгкой обречённостью.

— Ты ошибаешься, — покачала я головой. — Я чувствую к тебе ровно то же, что и к ним. И ты ничем не хуже, Торас. Он вздохнул, скользнув пальцами по моим волосам.

— Ты бы смогла меня полюбить? — спросил он, глядя прямо в глаза. — Если честно, я уже не надеюсь, что предки выберут тебе меня.

Я прикоснулась к его губам кончиками пальцев и прошептала:

— Я уже люблю тебя, Торас.

Он замер. А потом его глаза вспыхнули — не просто радостью, а каким-то ослепительным внутренним светом, словно в нём вдруг зажглась новая звезда. Он выдохнул, дрогнувшими пальцами провёл по моей щеке, будто проверяя, не сон ли это.

— Не смей шутить так, — хрипло сказал он, но в голосе слышалось неверие, восторг, трепет.

— Я не шучу, — ответила я.

Он коротко рассмеялся, с тем странным, почти счастливым безумием, от которого у меня перехватило дыхание.

— Тогда... прости.

Он подхватил меня, легко посадил на край стола, и все его краски, кисти и эскизы полетели на пол. Он легко оказался у меня между ног, склонился ко мне, и наш поцелуй вспыхнул, как искра, — уже без слов, без сомнений, с тем отчаянным, страстным восторгом, который случается, когда чувства становятся сильнее разума.

Я почувствовала, как его руки обвивают меня, как в его дыхании смешались счастье и дрожь. И всё вокруг — мастерская, холодные стены, запах краски — растворилось, оставив только нас двоих и то, что горело между нами.

Он держал меня так, будто боялся отпустить хоть на миг — и в то же время будто только теперь осмелился по-настоящему прикоснуться. В каждом движении, в каждом взгляде было столько тепла, что сердце сжималось от нежности.

Его руки были горячими, уверенными, но бережными. Он целовал меня так, словно каждый вдох был обещанием — молчаливым, трепетным, бесконечно нежным.

Я обхватила его бедра ногами, и он вжался в меня, заполняя собой, ловя мой стон губами. Стол под нами едва заметно дрожал, кисти и баночки с красками падали на пол, но в тот миг весь мир сузился до одного дыхания — общего, смешанного, как одно целое.

Я слышала, как он шепчет моё имя, будто молитву, как в голосе звучит не только желание, но и что-то гораздо глубже — благодарность, счастье, любовь. Всё сливалось в единое, как два цвета, которые невозможно больше разделить.

Я и правда любила его. Кажется, я уже любила их всех. Таких разных. Но представить себе жизнь хотя бы без одного из них… Я могла, но почему-то не хотела.

Он сжимал мое тело руками заботливо и нежно. Наш секс был больше похож на произведение искусства, вершиной которого стал мой оргазм.

Когда всё закончилось, он всё ещё держал меня, прижимая к груди. Наши сердца билиcь в такт, дыхание постепенно выравнивалось. Он провёл пальцами по моим волосам, потом наклонился и коснулся губами моего лба.

— Если это сон, — прошептал он, — пусть он никогда не кончается.

Я улыбнулась сквозь лёгкую дрожь и ответила:

— Тогда мы оба спим.

Он тихо рассмеялся, а я, уткнувшись носом в его шею, подумала, что, может быть, именно так и выглядит настоящее волшебство — не в огне и не в заклинаниях, а в этой тишине, где двое просто счастливы быть рядом?

Он долго молчал, просто держал меня в своих объятиях, словно не решался отпустить. Когда наконец заговорил, голос его был хриплым, но мягким:

— Никогда ещё не был так счастлив, Мишель. — Он чуть улыбнулся. — Пусть это и глупо… ведь всё ещё не ясно, чьей женой ты станешь.

Я провела пальцем по его щеке, и он поймал мою руку, поцеловал в ладонь. В этот момент в его глазах не было ни боли, ни сомнения — только спокойствие и что-то светлое, настоящее. Мне хотелось запомнить его именно таким.

Он всё же поднялся, помог мне одеться, проводил к двери и, чуть хмурясь, сказал:

— Пойдём, сегодня семейный вечер. Они не часто проходят, но тебе понравится. Только сначала пойдем переоденем тебя.. Остальные, наверное, уже наверняка заждались нас.

***

В гостиной было неожиданно тепло и тихо. Большие окна заливались мягким вечерним светом, пахло травяным чаем и чем-то сладким — будто кто-то вспомнил, что можно просто жить, а не ждать решений предков.

Ашер сидел с книгой, Варен что-то рассказывал Элиану, а Сайлас, завидев нас, тут же расплылся в улыбке. Флама, к счастью, не было — и воздух будто был легче от этого.

Я подошла ближе, по очереди обняла каждого, коснувшись губами их щёк. Торас — чуть смущённо, Варен — тепло, Ашер — с той едва заметной нежностью, что он прячет за холодом. И когда я села рядом с Сайласом, он без слов притянул меня к себе, посадил на колени, обвив руками за талию.

— Так лучше, — сказал он тихо, и я почувствовала, как его ладонь скользнула по моей спине, а потом разместилась на бедре.

Я поцеловала его в губы, давая понять, что тоже рада его проявлениям нежности и уткнулась носом ему в шею, вдыхая любимый аромат моего мужчины. Он улыбался и, кажется, совершенно забыл про свой шрам. Я была этому рада.

Они разговаривали о чём-то обычном — о тренировках, о завтрашнем дне, о том, что стоит обновить библиотеку. И всё это звучало так просто, так… по-домашнему. Я улыбалась, слушая их голоса, и ловила себя на мысли, что впервые за всё время здесь не чувствую тревоги.

Мне хотелось, чтобы этот вечер не кончался. Чтобы не было выбора, не было предков, не было ритуалов — только мы. Дом, где всегда горит камин, тихий смех, руки, что держат тебя, и уверенность, что ты на своём месте.

Я положила голову Сайласу на плечо, чувствуя, как он слегка гладит меня по волосам. И подумала, что, может быть, счастье и правда выглядит вот так — просто вечер среди тех, кого любишь, и мир, в котором, мне теперь нравилось быть.

Когда вечер стал угасать и разговоры постепенно стихли, я зевнула, прикрывая рот ладонью.

— Похоже, кому-то пора спать, — заметил Варен, усмехнувшись.

— С Элианом, конечно, — отозвался Сайлас с прищуром. — Или пойдешь со мной, сладкая? Что это за традиции у вас такие?

— Она идет со мной. Не завидуй, брат, — с ленивой улыбкой ответил Элиан, поднимаясь с дивана и протягивая мне руку.