Я растерянно моргаю. Сердце колотится, дыхание сбито, тело жаждет продолжения, а он — ровный, спокойный, хоть и с огнём в глазах. Он медленно облизывает пальцы, пробуя мой вкус, и это выглядит так бесстыдно, что у меня вспыхивают щёки. Но он всё же удерживает себя.

Я не понимаю, почему он не хочет углубить наше "развлечение". И это уже не первый муж, который меня раззадорил — и остановился. Это злит. Я рывком сажусь, спускаю ноги на пол и, демонстративно отвернувшись к нему спиной, начинаю переодеваться. Медленно, слишком уж медленно для того, кто якобы спешит на тренировку. Поднимаю платье через голову, кидаю его в сторону. Натягиваю тонкие трусики, аккуратно поправляю их на бёдрах, словно специально растягивая время.

Лосины садятся плотно, подчёркивая каждую линию ног. Сверху лёгкая туника. Я провожу ладонью по ткани, как будто проверяя, всё ли сидит как надо.

— Готова, — произношу ровно, разворачиваясь к нему.

И вижу, что эффект достигнут: Варен едва сдерживает себя. Челюсть напряжена, пальцы, которыми он опирается о край кровати, будто вгрызаются в ткань. Взгляд цепляется за меня слишком жадно, чтобы скрыть.

Я улыбнулась уголком губ — значит, переодевание было не зря.

***

Отточенные удары, звон клинков, тяжёлое дыхание — всё шло привычным чередом. Я старалась вложиться в тренировку, но мысли снова и снова возвращались в спальню. В его поцелуи, в его ладонь, скользящую между моих бёдер… и в то, что он остановился.

— Варен, — выдохнула я, отмахнувшись мечом, — почему ты остановился в спальне?

Он не посмотрел на меня, будто не услышал. Движения его были выверены, сосредоточены, он явно намеренно уходил в тренировку, а не в разговор.

— Варен! — повторила я, отбивая его удар. — Я серьёзно спрашиваю.

— Концентрируйся на клинке, — ровно сказал он, — иначе в бою погибнешь.

Я стиснула зубы. Ещё несколько обменов ударами — и снова: — Не уходи от ответа. Ты мог… ты хотел, я это чувствовала. Почему остановился?

Он сделал шаг вперёд, резко оттолкнул меня лезвием к стене и, глядя сверху вниз, сказал жёстко: — Думай о защите, Мишель. А не об удовольствии.

Меня словно обдало холодной водой. Я вздохнула, разозлилась, и в следующее мгновение бросила меч на пол так, что металл звонко ударился о каменные плиты.

— Пока ты мне не объяснишь, что происходит, — сказала я резко, — тренировки не будет.

Я стояла перед ним, грудь вздымалась от дыхания, руки сжаты в кулаки. Он смотрел на меня, глаза сверкали огнём — и не спешил ничего отвечать. Между нами повисла тишина, плотная, как дым.

Он смотрел на меня тяжело, не мигая, клинок всё ещё был в руке, но движения уже не было.

— Почему ты так спешишь расстаться со своей невинностью? — голос его был низким, будто приглушённым, но в нём жгло. — Настаиваешь на том, чтобы я овладел тобой… если даже не ясно, останусь ли я твоим мужем.

Я замерла.

— Так ты сдерживаешь себя из-за этого? — тихо спросила я, всматриваясь в него.

Он качнул головой. — Нет. Но я хочу знать, почему ты не против разделить постель со мной… и, вероятно, с кем-то ещё.

Слова ударили, будто плетью. Они были грубыми, безжалостными. Другую Мишель это, может, и сломало бы — расплакалась бы, убежала. Но не меня.

Я выпрямилась, встретила его взгляд прямо, не моргнув: — Потому что если я достанусь Фламу, хочу помнить что-то хорошее. То, что я выбрала сама.

Между нами снова натянулась тишина. Он даже дыхание задержал, будто пытался переварить сказанное.

А я развернулась, подняла голову и, не добавив больше ни слова, вышла из тренировочного зала.

Я шла по коридору быстро, шаги отдавались в камне, и только спустя пару мгновений вспомнила: Ашер же говорил — не ходи одна. Поздно. Уже поздно. И раз уж вышла, значит, надо играть роль до конца — будто всё под контролем.

Вот только удача, кажется, упорхнула, стоило ей выйти из мастерской Тораса.

Он появился почти бесшумно, но глаза я ощутила на себе сразу. И хуже всего — он увидел. Флам.

Дистанция сократилась за пару шагов, и его рука в одно движение легла на мою талию, притягивая меня к себе. Я резко упёрлась ладонями в его грудь.

— Отпустите, — выдохнула я.

— О, дорогая, — усмехнулся он, скользнув взглядом по лицу, — давай перейдём на «ты». Ведь с остальными ты уже перешла.

Он не отпускал. Его хватка была слишком уверенной, слишком спокойной, как у того, кто привык получать всё, что захочет.

— Я твой муж, чего ты так реагируешь? Я всего лишь обнял тебя.

— Вы знаете, я не люблю касаний, — твёрдо ответила я, хоть сердце и колотилось в висках.

— Думаю, ты привыкнешь, — его голос понизился, стал почти бархатным. — Они могут быть очень даже приятными.

И вдруг рядом, словно из ниоткуда, возник Сайлас. Его шаги эхом разошлись по галерее, и Флам нехотя отпустил меня.

Я почувствовала, как тело само сделало шаг в сторону Сайласа, словно ища защиты. Почти прижалась к нему. Почти. Но вовремя остановила себя — я же не люблю касаний.

— Что тут происходит? — голос Сайласа звучал спокойно, но я различила едва уловимое недовольство.

— Ничего такого, — лениво протянул Флам, — просто беседовал с женушкой.

Сайлас чуть прищурился, но больше не сказал ни слова. Вместо этого повернулся ко мне: — Я как раз тебя искал. Как мы и договаривались. Пойдешь со мной? Или я вам мешаю?

Я тут же склонила голову, вежливо — почти чересчур вежливо: — Простите, Флам, я пойду.

И, не дожидаясь его реакции, вложила ладонь в руку Сайласа и ушла вместе с ним.

Стоило нам завернуть за угол, как он сжал мою руку сильнее, чем нужно, и прежде чем я успела что-то сказать, потянул в сторону, буквально втащив в узкий проход между стенами. Я даже не сразу поняла, что за этой панелью — ниша, скрытая от посторонних глаз. Воздух здесь был чуть прохладнее, пахло камнем и железом.

Я открыла рот, чтобы спросить, куда он меня затащил, но Сайлас опередил:

— Всё хорошо? — тихо, хрипловато. — Почему ты была одна? Он тебя не тронул?

Я покачала головой и не выдержала — обняла его. Сначала осторожно, потом крепче. Его руки сомкнулись на моей спине — сильно, уверенно, будто пытаясь убедиться, что я действительно целая.

— Глупая маленькая Мишель, — пробормотал он у моего виска, и я ощутила, как его дыхание касается кожи. — От кого из моих братьев ты сбежала, девочка?

— Ни от кого, — выдохнула я, хотя сердце билось слишком быстро.

Он чуть отстранился, посмотрел на меня снизу вверх, и в его глазах смешались раздражение, беспокойство и то самое голодное тепло, от которого внутри всё путалось.

— Лжёшь, — сказал он негромко и, не давая ответить, прижал меня к стене и поцеловал.

Поцелуй был не осторожным, не мягким, а жадным, голодным, полным накопленного напряжения. Его ладони скользнули по моим бокам, сжали талию, потом чуть ниже, скользнули на бедра и сжали их сильнее.

— Моя маленькая женушка, — прошептал он, касаясь губами моей щеки, подбородка, шеи. — Что мне с тобой делать, а?

Я едва дышала, пальцы сами нашли его плечи, и он ответил на движение, сильнее прижимая к себе. Его ладонь легла на спину, вторая — на бедро, и в каждом прикосновении было и желание, и злость на самого себя за то, что не может остановиться.

Его губы нашли мои снова — на этот раз без всяких задержек. Воздух между нами дрожал, как натянутая струна. Я не знала, кто первый сделал шаг, но вот уже стены этой скрытой ниши будто сузились, замыкая нас в маленьком, жарком мире.

Он целовал меня настойчиво, требовательно, словно боялся, что я исчезну, если он отпустит хоть на миг. Я отвечала — то жадно, то мягко, чувствуя, как разум тает под напором желания. Его ладони блуждали по моему телу, то лаская спину, то останавливались на талии, то бессовестно сжимали мою грудь через одежду, вырывая стоны желания прямо в его губы.