Он усмехнулся, и в уголке рта промелькнула привычная улыбка:

— Было бы странно этого не сделать. Обычно жену пускают к себе в кровать. Без этого сложно сделать вот так… — он не договорил. Вместо этого он ловко перевернул меня на спину: в один момент оказался между моих колен, наклонился надо мной. Его лицо было близко, глаза — тёплые и сосредоточенные.

— Сай, — прошептала я, и улыбнулась, слегка смущаясь. Смех сорвался тихо, от неожиданности и удовольствия. Не знаю почему, но я была уверена, что он не сделает ничего, что мне не понравится.

— Не страшно? — осторожно провёл он ладонью по моему бедру, взгляд не отрывался от моего лица.

— Нет, — честно ответила я. — Совсем нет.

Он улыбнулся, наклонился и поцеловал меня в шею — лёгко и не то, чтобы сексуально. То есть, мы были в крайне пикантной позе, но все это больше напоминало игру.

Еще один поцелуй мне в губы и он откинулся назад на свою половину кровати, устроился поудобнее и смотрел на меня так, будто проверял, не закричу ли я в панике.

— Не хочу, чтоб ты меня боялась, — тихо сказал он.

— Я не боюсь тебя, Сайлас.

Он смотрел на меня слишком внимательно, словно оценивая каждую деталь — волосы, чуть растрёпанные после сна, лёгкую ночнушку, сползшую с плеча, и то, как я устроилась в его постели. В уголке рта мелькнула кривая усмешка.

— Вид у тебя очень привлекательный, Мишель, — сказал он, задержав взгляд чуть дольше, чем следовало. — Но не для того, чтобы вести тебя на семейный завтрак с дядюшкой.

Я хмыкнула, села на край кровати, изучая своего мужа в ответ, а потом медленно поднялась на ноги.

— Тогда мне нужно переодеться, — сказала я, направляясь к двери.

— Стой, — его голос прозвучал жёстко, без тени привычной насмешки. — Тебе нельзя выходить в таком виде, пока в доме есть чужие.

Я остановилась, обернулась.

— В смысле — чужие?

Он поднялся с кровати, подошёл ближе и, опершись рукой о косяк двери, преградил мне путь.

— Флам всё ещё здесь, — тихо пояснил он. — Ты моя жена, и мне, кажется, это даже нравится. Особенно, когда ты прибегаешь ко мне ночью и так сладенько прижимаешься ко мне во сне. — Взгляд Сайласа скользнул по мне быстро и резко. — Я сам принесу тебе одежду. Подожди здесь.

Я вскинула бровь, чуть прищурилась.

— Заботливый ты, однако.

— Не выдумывай, — фыркнул он, но уголки его губ всё же дрогнули. — Просто не хочу, чтобы чужие видели то, что принадлежит мне.

Он развернулся и вышел из спальни, оставив меня одну.

Когда дверь за Сайласом закрылась, я невольно обвела комнату взглядом. Вчера, в темноте, я заметила лишь грубые очертания мебели и холодный блеск металла у его кровати. Сейчас, в утреннем свете, всё было видно куда яснее.

Комната Сайласа была совсем не такой, как у Тораса. Там царила лёгкость, живость, книги и вещи, говорящие о молодости. Здесь же было сурово и строго. Стены — тёмный камень, но не голый: кое-где висели старые боевые знамена, потертые, с зашитыми порезами, и пара щитов, украшенных выцветшими гербами. У стены — оружейная стойка, в ней пара мечей, один с тёмным клинком, второй с длинной узкой гардой. Стол — тяжёлый, дубовый, но на нём не было беспорядка: аккуратные стопки бумаг, чернильница, нож для писем. Даже кресло стояло так, словно им редко пользовались, больше для порядка.

Я подошла ближе к столу и заметила стопку книг. Толстые, в кожаных переплётах, некоторые с тиснением на корешке. Пахло старыми страницами. Пальцы сами собой потянулись — я провела ладонью по корешку, потом аккуратно взяла верхнюю. На обложке золотыми буквами было написано что-то о тактике и стратегии. Вторая книга снизу — «Летописи рода Доустеров». Я приподняла бровь: видимо, он и вправду перечитывал семейную историю.

Но больше всего меня удивила третья. Потёртый том в бордовом переплёте. Я открыла наугад — и на меня уставились строки стихов. Не тактико-стратегические выкладки, не история боёв, а стихи. Про звёзды, про огонь, про одиночество. Сайлас, суровый и язвительный, читающий стихи?

Я усмехнулась краем губ, закрыла книгу и вернула на место, прислушавшись: шагов в коридоре пока не было.

Я отложила том стихов в сторону и вернулась к тяжёлой родовой книге. Кожа переплёта была прохладна под пальцами; страницы шуршали мягко, как сухие листья. Открыла наугад — сначала шли имена, даты, короткие заметки о битвах, договорах, породах лошадей. Книга была суха и расчётлива, вся жизнь — в строках и цифрах.

Листая дальше, дошла до списка младшего поколения. Имена братьев были вписаны аккуратно, одно под другим. Рядом с Элианом, единственным, кого я почти не видела, стояла какая-то непонятная пометка — маленький знак, словно крестик, перечёркнутый полукругом. Я нахмурилась, перевела взгляд — почему такая пометка только у него? Может, это что-то о судьбе, о долгах? Ничего не объяснялось.

Листая назад, наткнулась на записи о предках: отец, дед, их даты, краткие резюме о том, чем прославились. И снова — Доустеры. Рядом с одним из имён, тем же странным знаком — отметина. Я прижала палец к строке, всматриваясь в мельчайшие символы: это не просто пометка, это код, знаковая метка карты, о которой я не знала.

Чем дальше я шла по страницам, тем яснее становился один факт: женщин в этой книге практически нет. Во всяком случае, их имена не выделены. Только мужчины, их сыновья и дела. Никаких «жён», «матерей», «сестёр» — редкие упоминания скрыты в примечаниях и обозначались, если и были, безымянно: «жена, родила», «мать приёмная» и т.п. Строго, патриархально, как будто женская линия для этого рода вторична. Я чуть сжалась — странный, чужой мне мир.

Я закрыла книгу, задумчиво провела пальцем по тиснёным буквам на корешке и всё пыталась сложить вместе знаки у имён: крестик у Элиана, отметина у дяди — почему? Что это значит для них, и для меня? Почему предки, правя домом, оставили такие отметки? Ответы не приходили.

В этот момент в дверной проём тихо вошёл Сайлас. Он нес аккуратно сложенные вещи — простое платье, туника и ещё что-то тёплое на плечи. Его походка была бесшумна; на лице — обычная смесь насмешки и ровной внимательности. Увидев книгу в моих руках, он недовольно поднял уголок рта.

— Нехорошо без спроса рыться в чужих комнатах, — сказал он спокойно, но без злобы. Голос был ровный, без привычной нотки ехидства.

Сайлас отложил вещи в сторону, даже не глянув, куда именно — будто они не имели сейчас никакого значения. Его взгляд был прикован ко мне.

— Подойди, — произнёс он низко.

Я осталась на месте, не двинулась. И он сам сделал шаг, второй, подойдя так близко, что воздух между нами ощутимо потяжелел. Обошёл меня кругом и остановился за спиной.

Губы его легко коснулись моего плеча — короткий, но почти обжигающий поцелуй. Прежде чем я успела что-то сказать, пальцы уже скользнули к подолу платья и уверенно потянули ткань вверх. Одним движением он стянул её с меня, и платье мягко упало на кресло сбоку.

Я осталась только в тонком белье, но он стоял за спиной, и видеть толком ничего не мог. Зато руки его легли на мою талию — осторожно, но твёрдо. Он провёл ладонями по коже, будто запоминая изгибы, вдохнул мой запах где-то у затылка, и горячее дыхание обожгло мне шею.

— Послушная девочка, — прошептал он почти ласково.

Его руки медленно скользнули вверх и вниз по спине, потом сколькзнули на живот, задержались на нём, и я поймала себя на том, что не сопротивляюсь. Наоборот — стою, позволяю, прислушиваюсь к ощущениям, к каждой его осторожной, но властной ласке.

Его ладони блуждали так, будто им принадлежало всё пространство моего тела. Сначала лёгкий скользящий жест по животу, потом выше — к груди. Я едва слышно втянула воздух, когда его пальцы едва коснулись — не грубо, а осторожно, проверяя мою реакцию. От этого по коже побежали мурашки, а тело само подалось вперёд, будто прося ещё.