— А? Да.

Он подталкивает меня, давая понять, что разговор окончен.

— И как среди всех присутствующих гостей ты умудрилась столкнуться с этой семейкой? — посмеиваясь, интересуется Володя.

— А не надо было меня так надолго оставлять, — я шучу, но кажется, на этот раз он воспринимает мою шутку всерьез.

— Прости, — останавливается, хмурится.

А я смотрю на него и не могу отвести взгляда.

— Что? — спрашивает.

— Да вот думаю.

— О чем?

— О том, как хорошо, что Паша не приехал за мной в отделение полиции в ту ночь.

— И что же в этом хорошего? — подыгрывает.

— За мной приехал ты.

Выражение лица Богомолова тотчас меняется. Брови неминуемо ползут вверх, во взгляде всего мгновение мелькает некое подобие растерянности, тут же сменившееся игривым блеском неподдельной ликующей радости.

Мне на так часто удается застать его врасплох, обычно все как раз наоборот.

Я улыбаюсь, глядя на то, как меняется его лицо, как одна эмоция сменяет другую, как загораются глаза.

— Что? — чуть склонив голову набок и продолжая лукаво улыбаться, смотрю прямо на него, не желая отводить взгляд.

Правый уголок его губ чуть заметно дёргается. Примирившись, Володя одним резким движением притягивает меня к себе и прежде, чем я успеваю хоть как-то отреагировать, осторожно прижимается к моим губам.

И мне бы в этот самый момент подумать о том, что происходит наш поцелуй у всех на виду и снова смутиться, но мысли как по мановению волшебной палочки растворяются в ощущениях.

Все вокруг становится таким неважным, таким незначительным.

Чужие взоры, прикованное к нам внимание, обидные слова Паши, моя минутная ревность - все меркнет на фоне разливающих в груди ощущения безграничного счастья и абсолютной безопасности.

И нет больше ни страха, ни опасений, заполнявших все мое существо.

Мне совершенно все равно, что на нас, должно быть, сейчас с интересом глазеют окружающие, мне плевать, как я выгляжу в глазах присутствующих. Мне вообще на все плевать, кроме мягких и таких любимых губ, так осторожно целующих меня посреди огромного банкетного зала.

Наш поцелуй прекращается, кажется, спустя целую вечность.

Я чувствую легкое головокружение и безмерно радуюсь тому, что имею возможность опереться на Володю.

Тяжело дыша поднимаю на него глаза и встречаюсь с подернутым поволокой взглядом зелёных глаз.

На мгновение я мысленно возвращаюсь в вечер нашего знакомства. Тогда я точно так же, находясь в его объятиях, смотрела в его глаза и тонула, ещё не представляя, во что выльется моя неуклюжесть.

Несколько секунд мы стоим, глядя друг на друга, не замечая никого вокруг.

Первым наши гляделки прерывает Богомолов.

— Надо все-таки поесть, — замечает он, подмигнув.

Я, тихо рассмеявшись, и киваю.

Дальше вечер проходит спокойнее. Мне удается окончательно расслабиться и просто наслаждаться обществом Богомолова.

Я больше не думаю о том, что могу его опозорить и не теряюсь, когда к нам подходят поздороваться и пообщаться лично с Володей.

Не реагирую я и на оценивающие взгляды и на прикованное к себе внимание. Я вдруг осознаю одну простую истину: какая разница, что обо мне подумают малознакомые люди, ведь, если подумать, единственный человек, чье мнение действительно важно, смотрит на меня так, словно я самая настоящая драгоценность.

В общем, я чувствую себя вполне комфортно, но как это часто бывает, всему хорошему часто приходит конец.

Мы как раз остаемся наедине, когда к нашему столику неожиданно подходит виновник торжества, о котором я к своему стыду уже успела позабыть.

— Володь, ты не против, если я твою спутницу на танец приглашу? — спрашивает своим вопросом, кажется, не только меня.

Богомолов, правда, меньше чем за долю секунды справляется со ступором, навеянным внезапным вопросом именинника.

— Только, если Кира будет не против, — отвечает спокойно, давая мне возможность отказаться.

— Разумеется, Кира, окажите честь старику?

Не знаю, что находит на меня в этот момент, но хорошо помня, что Богомолову все еще необходимо распоряжение этого человека, я, улыбнувшись, киваю и вкладываю руку в протянутую мне ладонь.

Что-то мне подсказывает, что не для того, чтобы кости размять он меня пригласил.

Мои подозрения оправдываются мгновением позже.

Нет, мужчина не позволяет себе ничего лишнего по отношению ко мне, в этом плане он максимально учтив и осторожен.

Никаких неприличных намеков.

Однако его холодный, словно достающий до самого нутра взгляд меня настораживает, и неспроста.

Это я понимаю уже в следующую секунду, когда, продолжая вести меня в танце, он начинает говорить:

— Давайте так, Кира, вы сейчас рассказываете мне правду о том фарсе, что затеял ваш кавалер, а я в свою очередь даю вам своё слово, что не стану устраивать вам обоим проблемы за эту унизительную попытку ввести меня в заблуждение.

Я чуть не теряю равновесие, совершенно не понимая, о чем он говорит и чего от меня ждёт.

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю, стараясь сохранять спокойствие.

— Кира, мне показалось вы умнее, освободите меня от этого не нужного спектакля, я не настолько глуп, чтобы поверить в ваши с ним, — он кивает в сторону столика, за которым, не отрывая от нас взгляда, сидит Богомолов, — серьезные отношения и скорую помолвку, — он усмехается, одарив меня красноречивым взглядом.

Я же в свою очередь не упускаю возможности оскорбиться.

Что значит этот снисходительный тон? И этот взгляд?

— Что вы хотите этим сказать? — мне хочется остановить танец и просто вернуться за столик, но я усилием воли подавляю в себе это желание и продолжаю танцевать, натянув на лицо самое непринужденное выражение.

— Я хочу сказать, что очень не люблю, когда из меня делают идиота, желая что-то от меня получить.

— И часто из вас делают идиота? — у меня это против воли вырывается.

Вознесенского, надо сказать, судя по вытянувшейся физиономии, мне удается удивить. Правда, никакой радости я от этого факта не испытываю и, конечно, о своей несдержанности жалею, но извиняться не спешу и нужным не считаю.

— Пока никому не удавалось, — усмехается, — но речь не обо мне, Кира. Я вам сейчас даю последний шанс признаться и раскаяться, без последствий, так сказать, — произносит насмешливо.

— Вы мне угрожаете, что ли? — интересуюсь несколько раздраженно.

Мне этот разговор все меньше и меньше нравится.

Какого, собственно, черта происходит?

— Что вы, как можно? Просто предупреждаю.

Я прикладываю просто титанические усилия, чтобы сохранить невозмутимость на лице, но внутри все буквально скручивается в тугой узел. Еще немного и меня просто вывернет наизнанку.

Хорошо хоть желудок почти пустой, не успела я его забить.

— Последняя возможность, Кира.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите, — возвращаю ему тот самый снисходительный тон и упрямо смотрю в глаза этому, пожалуй, слишком влиятельному человеку.

А что мне еще остается делать?

Признаться, что наши отношения фикция? Но ведь это не так. С помолвкой все сложнее, но кто вообще учитывает такие детали в имеющихся обстоятельствах.

— Значит не хотите по-хорошему, — ухмыляется, — Кир, вы всерьез считаете, что я куплюсь на этот спектакль? Я не вчера родился и уж поверьте мне на слово, моя интуиция меня подводит в очень редких случаях.

— Так может это и есть один из тех редких случаев? — я упорно продолжаю наживать себе врага в лице Вознесенского.

— Мог бы быть, если бы ваша биография не лежала у меня на столе еще две недели назад, — его слова все же сбивают с меня спесь, — я же говорю, Кира Константиновна, я не люблю, когда из меня делают идиота. Не подскажете, кем вам приходился тот симпатичный молодой человек, с которым вы беседовали несколько минут назад?