И вот я сижу в долбанной камере, в ожидании непонятно чего. Мои попытки достучаться до сотрудников успеха не имеют.

Воровство. Этот урод обвинил меня в воровстве и никто даже разбираться не стал. Просто привезли в местный ОВД и посадили в эту камеру ждать возвращения следователя.

Так и сказали: следователь разберется.

А в чем разбираться? В том, что меня гнусно оклеветали, после неудачной попытки залезть ко мне в трусы?

И зачем я только пошла на это собеседование?

Сколько я уже тут сижу? Больше двух часов точно.

— Миролюбова, на выход, к следователю.

Открываю глаза и к своему ужасу осознаю, что умудрилась заснуть в этой отвратительной камере на старой деревянной скамейке.

Молча следую распоряжениям совсем молоденького сотрудника, пока наконец не оказываюсь в просторном, но довольно темном кабинете следователя.

— Садитесь, — бросает сухо из своего плохо освещенного угла, что-то вычитывая в своих бумажках.

На меня даже не смотрит.

Несколько минут я тихо жду, пока он закончит и вспомнит обо мне.

— Ну что, гражданка Миролюбова, — усмехается, произнося мою фамилию, — признательные показания давать будем?

— Какие еще признательные показания? Я ни в чем не виновата, — отвечаю, практически срываясь на крик.

— Вы потише, глухих нет, — вздыхает, качает головой, после чего протягивает мне лист бумаги.

— Что это? — смотрю на следователя и только теперь замечаю, что он довольно молод.

Не больше тридцати.

Лицо уставшее, под глазами мешки от недосыпания, сами глаза красноватые.

— Читайте.

Дрожащими руками я нерешительно тянусь за листом, пробегаюсь глазами по написанному. Текст расплывается перед, буквы пляшут и мне едва удается вникнуть в содержимое документа. С третьей попытки я начинаю понимать смысл, и чем дальше я читаю, тем сильнее расширяются мои глаза.

Что это за бред?

— Это вранье! Я ничего не пыталась украсть!

— Гражданин Вавилов утверждает обратное, — следователь флегматично пожимает плечами, — к тому же вы ему увечья нанесли, — вздыхает снова.

— Послушайте, — всхлипнув, я кладу лист на стол, — все это неправда, все было не так. Он… он меня домогался, я просто защищалась. И ничего украсть я не пыталась, какой кошелек? Какие часы?

— Дорогие, судя по тому, что там написано, — все так же спокойно и безэмоционально.

— Но это чушь, он ни разу не выходил из кабинета.

— А гражданин Вавилов утверждает, что он выходил позвонить, после чего, вернувшись, и застал вас с поличным, там все написано.

— Да плевать мне, что тут написано! Он никуда не выходил!

— Плеваться точно не нужно, Кира Константиновна, — мне кажется, или он шутить еще пытается?

— Да поймите же вы!

— Нет, это вы поймите, Кира Константиновна, — он потирает лицо ладонью и несколько раз моргает, — у него и свидетель есть, и ее показания.

— Какой еще свидетель? Какие показания?

И тут до меня доходит. Блондинистая выдра! Наверняка она. Начальника покрывает? Или не просто начальника?

Я вдруг вспоминаю ее до абсурда странное поведение, принятое мное за банальное хамство.

— Одинцова Алина Олеговна.

— Да врет эта ваша Одинцова!

— Кира Константиновна, не нужно кричать, — он откидывается на спинку кресла, несколько секунд молча на меня смотрит, потом продолжает: — вы понимаете, что у вас совсем незавидное положение?

— Но я правда…— поджимаю губы и перевожу дыхание, чтобы не расплакаться, — все это вранье, я ничего не пыталась украсть, я просто пришла на собеседование, а этот… начал меня домогаться, я сбежала-то от него чудом, какая кража.

Не выдерживаю, закрываю ладонями лицо и начинаю реветь. От обиды, страха и безысходности.

Как я вообще умудрилась вляпаться в это дерьмо? За что?

— Миролюбова, заканчивайте разводить сырость, держите.

Отрываю ладони от лица, поворачиваюсь к следователю. Он протягивает мне бумажный платок.

— Спасибо, — всхлипываю, киваю благодарно.

— Послушайте, Кир, — обращается ко мне тихо, — вы с этим скотом в разных весовых категориях.

Я хмурюсь, глядя на мужчину. Это что, получается, он верит мне, что ли?

— Я… я могу написать на него заявление? — мой мозг начинает соображать.

— Можете, конечно, только вряд ли вам это поможет.

— Но это же ненормально, я не виновата, это он должен здесь сидеть, на моем месте! Это несправедливо!

— Кира Константиновна, вам лет сколько?

— И что дальше?

— Дальше суд, — пожимает плечами.

— То есть вы мне верите, понимаете, что я не виновата, и ничего не сделаете?

— Как вы себе представляете мои дальнейшие действия? Выбить из него правду дубинкой? Мне уже начальство звонило, подсуетился он. Я же вам сказал, у вас разные весовые категории. Мой вам совет, Кира Константиновна, попробуйте решить с ним это дело мирно.

— Мирно? Вы издеваетесь? Мне, может, перед ним ноги раздвинуть? Вы это мне предлагаете?

— Миролюбова, вы головой-то думайте, прежде чем рот открывать.

— Извините, — вздыхаю, — ну отпустить-то вы меня можете, не знаю, как там у вас, под подписку?

— Под подписку, — качает головой, — сериалов насмотрелись? Вы меня слушаете вообще, я вам только что о начальстве толковал.

— То есть, — смотрю на него, — вы что хотите сказать, что мне придется и дальше торчать в этой камере? Вы с ума все сошли? У вас дел других нет? Всех преступников поймали? Остались самые опасные в моем лице?

— Миролюбова! — предостерегающе.

— Ну позвонить-то я хоть могу? У меня же есть право на звонок?

— Право на звонок, — усмехается, потом выдвигает ящик стола и что-то из него достает.

В предмете я узнаю свой телефон.

— Звоните, — кладет его передо мной.

Под его пристальным взглядом набираю номер Паши.

Длинные гудки ударяют по напряженным нервам. Трубку Паша берет, когда я уже собираюсь сбросить, потеряв всякую надежду.

— Я занят, — не удосужившись даже поздороваться.

— Паш, мне вот сейчас не до твоих обид, мне помощь нужна твоя.

Из динамика доносятся чьи-то голоса, женский смех и музыка.

— Кир, я же сказал, я занят.

Я не успеваю даже слова вставить, как он отключается.

Шокированная его поступком, я таращусь на экран. Нет, мы не помирились с того самого дня, Паша решил играть роль обиженной стороны, а я не пыталась извиняться за то, в чем не была виновата. А потом он и вовсе уехал, несколько дней дома не появлялся. Но сейчас! Сейчас когда я четко сказала, что мне нужна помощь, единственный, в общем-то раз, он просто взял и сбросил?

— Давайте сюда телефон.

Не отдавая отчета своим действиям и уставившись в одну точку, я молча протягиваю следователю телефон. Ну и зачем? Зачем я ему позвонила? А впрочем, кому еще? Не бабушке же.

Бабушка…

Стоит мне только о ней подумать, как и без того плачевная картина становится просто катастрофической.

Если она узнает… С ней же удар может случиться.

Думай, Кира.

— Можно мне еще позвонить, пожалуйста? — поворачиваюсь к следователю. — Ну пожалуйста, я же…

— Звоните, — выхватываю из его рук телефон и только потом понимаю, что нужного номера в списке моих контактов нет.

Я же поклялась себе, что ни за что не стану звонить.

Вот уж точно говорят, не зарекайся.

— Вы звонить будете или…

— У меня номера нет, визитка, она в моей сумке, — смотрю на него умоляющим взглядом.

Он только глаза закатывает и снова тяжело вздыхает, потом берет трубку служебного телефона и просит принести мои вещи.

— Спасибо.

— Я надеюсь, второй звонок вы с умом используете.

Когда в кабинет приносят мою сумку, я хватаюсь за нее, как за спасательный круг. Неслушающимися пальцами достаю из бокового кармашка визитку и набираю номер.

Гудок. Еще один. И еще.

Ну же!

— Слушаю.

— Владимир Степанович, это Кира.

— Кира? — в голосе, звучащем из трубки я слышу возникшую настороженность.