И как им это удается? Что отец, что дочь! Так просто застают меня врасплох.

— Ну так что, малыш? — он подмигивает, складывает руки на груди, не сводя с меня своего смеющегося взгляда.

Улыбается, чуть прищуривается, под глазами у него тотчас же появляется тонкая паутинка морщинок.

Это прозвище в который раз вгоняет меня в краску.

— Не называйте меня так, пожалуйста, — говорю очень тихо, почти шепотом, и взгляд отвожу, просто потому что не выдерживаю.

Не могу смотреть ему в глаза.

Мне кажется где-то на уровне подсознания, что стоит ему только заглянуть в мои, он тотчас же прочтет все мои мысли.

Он и так понимает все. Во всяком случае тогда понял, в те моменты неловких и постыдных ситуаций. Не мог не понять. Слишком взрослый и слишком опытный.

— Не нравится? — наклоняется ко мне.

— Просто это странно, — качаю головой и давлю в себе желание обнять себя руками.

Я буквально прикладываю титанические усилия, чтобы заставить себя посмотреть на него. И делаю я это очень не вовремя, потому что лицо его находится непозволительно близко. Я на мгновение перестаю дышать, сжимаю в пальцах ремешок своей несчастной сумочки. А Богомолов, словно издеваясь или испытывая меня на прочность, не торопится отдаляться.

— Так зачем ты меня избегаешь?

— Я не избегаю, — врать у меня получается плохо.

— Нет? — он иронично изгибает бровь. — На сообщения не отвечаешь…

— Я отвечала, — не знаю, зачем его перебиваю.

— Односложно, — кивает, расплываясь в улыбке, — ключи мне через Сашку вернула, — припоминает зачем-то.

Я думала, мы этот вопрос закрыли. А оно вон что.

— Простите, — произношу виновато.

Ну не могла я иначе. Просто струсила.

— Прощаю, — улыбается и наклоняется еще ближе.

Я теряюсь, понимаю, что надо просто откинуться назад, но тело словно свинцом налитое, не желает двигаться. И я, точно парализованная, могу только наблюдать, как его лицо неминуемо приближается к моему. Взгляд непроизвольно опускается на его губы, а веки становятся невыносимо тяжелыми.

Сердце в груди наращивает темп, судорожно долбясь в грудную клетку, в нос снова ударяет запах парфюма.

Внезапно раздавшийся стук приводит меня в чувства. Я распахиваю веки, слышу, как позади, поскрипывая, открывается дверь и с легким ужасом осознаю, что мы с Владимиром Степановичем в кабинете больше не одни.

Только в отличие от меня, его совершенно ничего не смущает, он даже не пытается отстраниться, изменить положение, по-прежнему стоит слишком близко наклонившись к моему лицу, и со стороны, наверное, это выглядит весьма однозначно.

— Извините, — за спиной раздается голос Марии, — кофе.

Владимир Степанович только теперь выпрямляется, переводит внимание на Машу и, улыбнувшись, командует.

— Давай сюда, Машунь.

По кабинету разлетается стук каблуков, Мария подходит к столу, ставит поднос с кружкой на стол и бросает на меня беглый взгляд. Но даже этого мне достаточно, чтобы желание провалиться сквозь землю достигло своего пика.

Я скованно улыбаюсь, немного виновато даже, словно оправдываясь.

Мария учтиво спешит удалиться, а мне, честно говоря, хочется рвануть вслед за ней.

Подальше от этого кабинета. Подальше от этого мужчины.

Владимир Степанович, тем временем, берет блюдце с чашкой и отпивает глоток своего кофе.

— Расслабься, Кир, ты сейчас сознание потеряешь. Ну рассказывай, почему я должен взять тебя на работу, — снова издевается.

Ему это явно удовольствие доставляет.

— Вы и не должны, — пожимаю плечами, — я знаю, что вас Сашка уговорила, и знаю, что на это место совершенно не подхожу.

— Не подходишь? И откуда такая уверенность?

— Вы серьезно сейчас?

— Вполне, — делает еще один глоток, явно наслаждаясь, то ли кофе, то ли моим смятением.

— Владимир Степанович, — вздыхаю, — давайте я просто пойду, ладно?

— Ты только пришла, вообще-то.

— Я пришла, потому что Саше обещала, и мы оба знаем, что это пустая трата времени. Вы просто скажете Саше, что я не подхожу и…

— Предлагаешь мне врать родной дочери? — от откладывает свой кофе обратно на поднос.

Его вопрос снова вводит меня в ступор. Ну вот как он это делает? И зачем?

Не хуже меня ведь все понимает! Тратит свое время напрасно.

— Не получится, Кир, я Сашке с детства привил одну простую истину: никогда не врать. Как думаешь, честно с моей стороны будет не придерживаться того же?

— Ну зачем вы издеваетесь? Мы же оба прекрасно понимаем, почему я здесь.

— Почему? — нет, он вообще умеет быть серьезным?

— Потому что Саша не оставила вам выбора.

— А тебе?

— И мне, — выдыхаю тихо.

Он несколько секунд молча таранит меня взглядом, потом вздыхает, обходит стол и садится в свое кресло.

— Почему ты не учишься на очном? — откидывается на спинку кресла.

Больше не улыбается.

— Я… — от неожиданности у меня все мысли из головы вылетают.

— Ты хорошо училась, даже отлично, потом взяла академ, а после и вовсе перевелась на заочный. А могла восстановиться, получать повышенную стипендию, подрабатывать, как все.

— Вы что на меня информацию собирали? — восклицаю ошарашенно.

Я помню наш разговор в машине, в тот день, когда я впервые с ним столкнулась. И точно помню, что таких подробностей не давала, ограничилась тем, что учусь на заочном.

— Я всегда интересуюсь, с кем общается моя дочь, Кир, — отвечает спокойно, — ну так что по моему вопросу?

— Ничего, — отворачиваюсь.

— Кир…

— Деньги мне нужны, очевидно же, — начинаю раздражаться.

То ли от обиды, то ли еще от чего. Ну зачем он копается в этом, нравится ему, что ли, меня в неловкое положение ставить.

— Это я уже понял, но обычно студентам достаточно стипендии и подработки.

— Мне недостаточно.

— На что тебе нужны деньги?

Я молчу.

— Кир?

— Да какая разница, нужны и все, — вздыхаю.

— Я жду ответ на свой вопрос.

Стискиваю зубы и впиваюсь ногтями в ладони. Набираю в легкие побольше воздуха и начинаю:

— Владимир Степанович, я вам благодарна…

— Кира, зачем тебе нужны деньги? — не дает мне договорить и я тут же сдуваюсь.

— Всем нужны деньги.

— С бабушкой что-то? — смотрит на меня серьезно.

Ну вот как он это делает?

— На протез.

— Что?

— Мне нужны деньги на протез, бабушке нужен эндопротез, у нее колено, — поясняю, — а по квоте долго, да и стадия у нее не та, а там протокол.

Владимир Степанович ничего на мои слова не отвечает, только давит на меня взглядом.

— Можно я пойду? — спрашиваю, чувствуя, что неловкость уже просто зашкаливает.

— Так не хочешь на меня работать? — усмехается. — Ну что ж, скажу Саньке, что я был готов тебя взять, но ты была непреклонна.

— Это не смешно.

— А разве я смеюсь? Я только что нашел кандидатуру, которая готова работать только ради зарплаты, а она смыться торопится.

— А разве можно работать ради чего-то еще?

Он улыбается, подается вперед и складывает руки на столе в замок.

— Я не выдержу еще один тур собеседований, Кир, — смеется, — так что давай, будем тебя оформлять, официально, все как полагается.

— Но… я не, я…

— Все малыш, пойдем, обрадуем Машу, а то она уже на грани того, чтобы выйти из окна.

Поверить не могу, что позволила втянуть себя в столь откровенно идиотскую ситуацию. Нет, правда, где был мой язык, когда просто нужно было сказать всего одно короткое “нет”.

Одно слово, от которого зависело буквально все!

Вот уже минуты полторы я стою посреди приемной, под пристальным взглядом Марии, в руки которой меня передал Богомолов. Чувство неловкости не просто зашкаливает, оно буквально улетело куда-то в стратосферу.

Девушка молчит, пока на ее лице, словно в калейдоскопе, эмоции сменяют одну другу.

Здесь и растерянность, и непонимание, и даже интерес. А я чувствую себя какой-то диковинной зверушкой, грубо вытянутой из привычного ареала обитания и заброшенной в совершенно другой, ей неподходящий.