— Снимаете жилье?

— Не совсем, — отвечаю уклончиво.

— Да, Кир, тебе бы в разведку, — снова смеется, — из тебя слова не вытянут.

Мне его замечание почему-то кажется забавным и я улыбаюсь как раз в тот момент, когда Владимир Степанович, в очередной раз остановив машину на светофоре, поворачивается ко мне лицом.

— Ну а родители твои? Здесь живут, или ты иногородняя?

— Родители умерли, — отвожу глаза.

— Прости, — в голосе мужчины отчетливо слышу сожаление, — мне очень жаль, Кир.

— Все хорошо, это было давно, — вздыхаю и улыбаюсь натянуто, — меня бабушка с дедушкой вырастили, я в деревне росла, дедушка тоже умер, почти пять лет назад, так что остались только мы с бабушкой, — говорю все это зачем-то, и лишь потом понимаю, что чересчур разболталась.

— Я понял, — он кивает. — А бабушка в деревне, получается, или в город перебралась за тобой?

— В деревне, ей город не нравится, и у нее там целое хозяйство, — невольно улыбаюсь при мыслях о бабушке.

Завтра нужно будет ей обязательно позвонить.

— Ну хозяйство — это серьезно, — произносит с видом знатока, — какой подъезд?

— Что?

— Судя по навигатору мы приехали, какой у тебя подъезд?

Смотрю в окно и действительно вижу знакомый двор. Надо же, как быстро пролетело время в дороге.

— Да вы здесь остановите, я дойду…

— Кир, подъезд, — настойчиво.

— Первый.

Подъезжаем к моему подъезду.

— Спасибо.

Отчего-то уровень смущения стремительно растет, но вместо того, чтобы попрощаться и выйти, я продолжаю сидеть на месте, словно ожидая разрешения.

— Не за что, Кир.

Киваю. Больше, кажется, мне сказать нечего.

— Я пойду? — спрашиваю зачем-то.

Ну не дура?

— Иди, — разрешает.

Тяну на себя ручку, слышу щелчок и уже собираюсь открыть дверь, как Сашкин отец меня вдруг останавливает.

— Погоди секунду, — тянется к бардачку и что-то из него достает, — возьми.

Опускаю глаза на предмет в его руке и опознаю в нем визитку.

— Зачем? — непонимающе.

— На всякий случай, вдруг пригодится.

Мне даже хочется спросить, на какой такой случай мне может пригодиться его визитка.

— Бери-бери, здесь мой личный номер, — хмурюсь, глядя на кусочек плотной бумаги, — и не надо ничего лишнего надумывать.

Не знаю, о чем я думаю, когда протягиваю руку и беру его визитку.

— Ну беги, партизанка, — смеется и я, кивнув, спешу убраться из машины.

— До свидания!

— Пока.

Иду к подъезду, давя в себе навязчивое желание обернуться. Внедорожник, судя по отсутствующим звукам позади, по-прежнему не двигается с места. То ли я сама надумываю, то в самом деле ощущаю на себе провожающий взгляд, но спина буквально горит огнем.

Внутренний голос так и подталкивает остановиться, повернуть голову, но снова подавив в себе этот неправильный порыв, я прикладываю чип к замку, открываю дверь и вхожу в подъезд.

В лифте на меня накатывает свинцовая усталость. Прислоняюсь к одной из стен, поворачиваю голову лицом к зеркалу, смотрю на себя.

Тот еще видок.

Волосы растрепаны, под глазами небольшие, но заметные круги, носогубные складки, кажется, стали еще глубже.

Лифт останавливается, издает привычный звон и его двери услужливо раздвигаются в стороны.

Подхожу к своей квартире, вставляю в замок ключ, отпираю и замираю на пороге. Судя по освещению, в кухне горит свет, а я совершенно точно не могла оставить его включенным.

Захожу в прихожую, через секунду со стороны кухни раздаются шаги. Из-за угла появляется Паша. Я удивленно вскидываю брови, он же только к понедельнику собирался вернуться.

— Привет, — произношу тихо и закрываю дверь.

— Привет, — наваливается плечом на стену и скрещивает на груди руки.

— Ты же должен быть у родителей.

Раздеваюсь, вешаю на крючок куртку, шапку и шарф.

— А что? Я не вовремя? — интересуется язвительно, на его лице отчетливо читается претензия.

Хмурюсь, не понимая, какая собака его укусила.

— Да нет, просто интересно, — пожимаю плечами, сажусь на пуфик и принимаюсь стягивать с себя дурацкие сапоги.

— И кто это тебя в такое время подвозит?

Поворачиваюсь к Паше, он все так же пристально сверлит меня обвиняющим взглядом. Это еще что за новости?

— Знакомый, — отвечаю устало.

Ну нет у меня сил вдаваться в подробности и рассказывать о Сашке, ее волонтерской деятельности и случайном знакомстве с ее отцом. Мне, если честно, вообще говорить не хочется.

— И откуда у тебя вдруг знакомые на таких крутых тачках? — продолжает язвительно.

Я вздыхаю, встаю, подхожу ближе.

— Это отец моей подруги, они меня подвезли.

Намеренно делаю акцент на слове “они”, о том, что Сашу мы высадили заранее решаю умолчать. Не потому что мне хочется что-то скрывать, нет, просто не хочу развивать этот бессмысленный разговор.

Зачем? Это была одноразовая акция.

Паша молчит, о чем-то думает.

— Все? Допрос окончен? Я могу идти в душ?

— У нас холодильник пустой, — говорит вдруг зачем-то, — могла бы хоть иногда что-нибудь готовить.

— Иногда? А ничего, что я практически всегда готовлю, когда у меня есть время? Ты вообще должен быть у родителей. Ну и раз уж на то пошло, мог бы себе приготовить что-то, и мне заодно, хоть раз.

— Из чего? — с очередной претензией. — В доме продуктов нет.

— А сходить в магазин или заказать доставку тебе корона не позволяет? — выхожу из себя.

Я не конфликтный человек и обычно пропускаю мимо ушей подобные предъявы, которых, кстати, в последнее время становится слишком много.

Он вечно чем-то недоволен.

— Ничего, что я с дороги? Ты вообще-то живешь тут на всем готовом, можно хоть немного благодарнее быть.

— Что ты сказал? — резко разворачиваюсь, Паша как-то даже теряет гонор моментально. — Ты меня сейчас упрекнул тем, что я в твоей квартире живу? А ничего, что я в ней убираюсь, я готовлю, продукты обычно тоже я покупаю? И ничего, что это ты меня уговаривал?

Я никогда не была мелочной, но сейчас его слова действуют на меня, как пощечина. Наверное, просто чаша переполнилась.

Слишком много всего навалилось. Работа, которой у меня больше нет, маячащая впереди сессия, бабушка, операцию которой придется снова отложить, если в ближайшее время я не найду себе что-то приличное и не возьму кредит, да и вообще — усталость какая-то безмерная.

— Я, вообще-то, тоже устаю! И в отличие от тебя, я была на работе, а не отдыхала на полном довольствии у родителей, — тычу пальцем ему в грудь.

— Так это я, что ли, виноват? Вбила себе в голову эту дурацкую идею с протезом, который прекрасно предоставляется по квоте.

Я от такой наглости даже теряюсь на секунду.

— Ты прекрасно знаешь, что бабушке нужна операция, ей тяжело ходить. И тебя это вообще не касается, ясно?

— А кого касается? Тебя дома почти не бывает, вечно пропадаешь на своих подработках. Ты время видела?

— Знаешь что, — втягиваю воздух, — я устала и не хочу продолжать этот бессмысленный разговор.

Не дожидаясь его ответа, молча иду в ванную и запираюсь. Спиной навалилась на дверь и прикрываю глаза, пальцами сжимая переносицу.

Что это вообще сейчас было?

Вздыхаю, прокручиваю мысленно последние несколько месяцев совместной жизни с Пашей. Сначала упреки проскальзывали совсем редко, во время ссор, случающихся у всех пар. Потом они стали учащаться, появились какие-то необоснованные претензии в том, что я мало уделяю ему внимания. Намек на то, что я, вообще-то, живу в подаренной ему родителями квартире сегодня прозвучал второй раз, правда, сегодня это уже был даже не намек.

Съездил к родителям. Отчего-то нет у меня совсем сомнений в том, что любимая мамочка него настропалила.