Кажется, проходит вечность прежде, чем Богомолов нарушает повисшую в воздухе, давящую тишину.

— Ты же у Ляльки должна быть.

Я, вся превратившись в слух, внимательно слушаю.

— Планы поменялись в последний момент, — отвечает Сашка, а я, как ни стараюсь, не могу понять по ее интонации, насколько все действительно плохо.

Впрочем, ничего хорошего и быть не может. Вот-вот непременно грянет буря.

— И, насколько я вижу, удачно поменялись, — продолжает Саша все тем же, ни о чем не говорящем тоном.

Я жмурусь, делаю глубокий вдох.

— А предупредить не судьба была? — спрашивает Богомолов.

— Так меня тоже никто не предупредил, — справедливо возвращает ему претензию Саша, — я в целом все понимаю, но все-таки, может мне кто-то объяснит, что тут происходит?

Мне сквозь землю провалиться хочется.

Оттолкнув Богомолова, я спрыгиваю со стола и поворачиваюсь лицом к Сашке.

Она стоит в паре метрах от нас, не моргая, смотрит своими большими глазами, а я понимаю, что надо что-то сказать, но не имею ни малейшего понятия, что именно.

Потому что нет таких слов, наверное, которые бы меня сейчас в ее глазах хоть немного оправдали.

Я знала, конечно, что однажды этот момент настанет и мне придется, глядя ей в глаза, объясняться, но как могла его оттягивала.

Верно говорят, что все тайное все равно становится явным. И открывается правда всегда в самый неожиданный и неподходящий момент.

Вот и сейчас.

Я же боялась именно этого, боялась ее внезапного появления несмотря на все заверения Богомолова. Чисто на уровне интуиции ожидала чего-то подобного.

Мне по-хорошему уже после поцелуя того в деревне нужно было с ней поговорить. Я честно не планировала влюбляться в ее отца, а когда поняла, что влюбилась, старалась держаться подальше. Хотела поступить правильно и не смогла.

А теперь и не смогу.

Даже если она не примет, все равно не смогу.

— Кир, последи за мясом.

Мне кажется, что целая вечность проходит, когда наконец молчание снова прерывает сам Богомолов.

— Мы пойдем поговорим.

Я прикусываю губу, нервно поглядываю на Сашку. Веду себя, наверное, совершенно по-детски, пряча голову в песок, но никак не возражаю.

Саша, к счастью, тоже. Она никак не комментирует его слова, только кивает, на меня косится, и как ни всматриваюсь я в ее лицо, ничего не вижу.

Отец и дочь выходят из кухни, оставляя меня наедине с собой. И легче мне вот ни разу не становится.

Просто ждать, пожалуй, самое сложное.

Не находя себе места, я нервно вышагиваю по кухне, отмеряя шагами расстояние от одного конца до другого.

И чем больше я думаю о разговоре Богомоловых за закрытой дверью, тем сильнее напрягается каждая мышца в моем теле и усиливается противная дрожь.

Тошнота, подкатившая к горлу становится невыносимой, от волнения сводит желудок.

Я невольно то и дело прислушиваюсь, опасаясь услышать разговор на повышенных тонах.

Меньше всего мне нужно, чтобы отец и дочь ссорились из-за меня.

Они ведь семья. Он ее один растил и до моего появления они были друг у друга. Только они. И мне вовсе не хочется вставать между ними, не хочется разрушать их теплые и очень доверительные отношения.

Я вспоминаю, как светятся глаза Богомолова всякий раз, когда он говорит Сашке, как меняется выражение его лица. Абсолютная безусловная любовь к своему ребенку.

А я что?

Свалившаяся на голову девица.

Сжав кулаки и стиснув зубы, я заставляю себя остановиться и сесть на стул. На столе по-прежнему стоит наполненный вином бокал и, не думая, я залпом выпиваю все содержимое.

Расслабиться у меня, естественно, не получается.

Да и у кого на моем месте получилось бы?

Звонок, известивший о готовности мяса в духовке, ненадолго приводит меня в чувство. Вздрогнув от неожиданности, встаю и иду к духовке. Открываю ее, вооружившись прихваткой выдвигаю противень. В ноздри тотчас ударяет потрясающий запах, а мне разрыдаться хочется.

Все должно было быть совсем по-другому.

Сглатываю вставший посреди горла ком, задвигаю противень обратно и в этот самый момент слышу голос за спиной.

— Вкусно пахнет.

Появление Сашки второй раз за вечер становится для меня неожиданностью. Погруженная в самобичевания я даже не слышала, как она вернулась.

Разворачиваюсь резко, встречаюсь взглядом с Саней. Смотрю на нее, испытывая острое чувство вины.

Володю нигде не обнаруживаю и оттого лишь сильнее нервничаю.

— Поговорим? — спрашивает Сашка, не сводя с меня глаз.

И такой, казалось бы, простой вопрос, звучит хуже приговора.

— Да, — произношу едва слышно и киваю для уверенности.

Владимир

Внезапно свалившееся на голову возвращение Саньки даже для меня становится полной неожиданностью.

Я действительно не ждал ее появления, когда приглашал Киру на этот раз остаться у меня. И совершенно точно не планировал на сегодня никаких откровенных разговоров с дочерью

Но, пожалуй, оно и к лучшему.

Мне и самому, если честно, остохерело скрывать очевидное. Санька не дура, рано или поздно сама бы догадалась.

Если уже не догадалась.

Пропускаю Саню вперед, следом за ней захожу в свой кабинет и закрываю дверь.

Дочь молча проходит к креслу, садится и расслабленно откидывается на спинку.

Ничего не говорит, только подозрительно щурится, уперев в меня свой лисий взгляд.

А я усмехаюсь, глядя на то, как горят ее глаза.

Ее от любопытства распирает, но держится.

— Ладно, выкладывай, — Санька сдается первой, не выдержав, подается вперед и вся превращается в слух.

Я только усмехаюсь в ответ, в очередной раз убеждаясь в том, что воспитал прекрасную дочь.

Даже гордость накатывает. Вполне заслуженно.

Не обосрался я, как родитель. И дочь вырастил такую, что сам себе завидую.

— Выкладывать? — удовлетворять ее любопытство я не спешу.

Нравится мне наблюдать, как она от нетерпения на стуле ерзает.

Честное слово, бабкой сплетницей себя сейчас чувствую. И я бы даже расхохотался в голос от комичности ситуации, если бы не оставшаяся на кухне Кира.

Она в отличие от Саньки ситуацию воспринимает совсем иначе. И бестолку переубеждать было. Вбила себе в голову ерунду и никакими словами ее оттуда не выбить, так что внезапному появление Сашки я даже рад.

По крайней мере больше не придется тянуть кота за хвост и можно ставить точку в этом вопросе.

Я просто банально устал отбиваться от Санькиных вопросов и скрываться, как пацан пятнадцатилетний.

Слава Богу, тридцать семь уже, в моем возрасте даже как-то неловко прятаться, как мальчишка.

Только из-за загонов Киры согласился. А у Саньки чуйка сработала. Она этим в меня пошла. Сразу поняла, что у меня кто-то появился.

— Да, папа, выкладывай, как давно вы с Кирой вместе и зачем ты так упорно от меня это пытался скрыть?

— Если скажу, что и недели не прошло, поверишь?

Мне и самому кажется, что больше.

— Ну не знаю, — тянет подозрительно, — возможно. Что, правда, всего неделя? — добавляет недоверчиво.

— Правда, всего неделя.

— Да, Владимир Степанович, разочаровываешь, — он театрально вздыхает и всем видом играя в разочарование, качает головой, — я думала, ты пошустрее, понапористее.

— Это еще как понимать? — я изгибаю бровь, слегка удивившись.

— Ой, пап, ты правда думаешь, что я слепая? Нет, ну ладно Кира, ее понять можно, но от тебя я не ожидала, думала, ты все-таки побыстрее ее в оборот возьмешь.

— Саш, ну что за выражения?

— Ладно, я думала, что ты раньше ухаживать начнешь, — закатывает глаза, — так лучше?

Я не сразу отвечаю. Молча наблюдаю за дочерью.

Значит все-таки догадывалась.

— Знала значит, — усмехаюсь.

— Пап, ты извини, конечно, но мне же не пять лет, я еще тогда, в первый раз поняла, что ты в нее втрескался, так ты на нее смотрел, как только слюнями все вокруг не закапал.