— Спасибо, Ир, — он весело подмигивает девушке и прежде, чем я успеваю отмереть, сам берет все пакеты.

— Спасибо, — повторяю за ним и прощаюсь.

— Видишь, не все так страшно, и тебе даже не пришлось бегать полдня в поисках всего необходимого. Главное, знать правильные места, — как-то уж очень радостно произносит Владимир Степанович, учитывая оставленную там сумму.

Нет, я, конечно, понимаю, что подобные траты для людей его уровня могут казаться мелочью, но ведь я — посторонний человек.

— Владимир Степанович, — останавливаюсь посреди хола.

— Мм? — он тоже вынужденно притормаживает.

— Там в магазине я не хотела с вами спорить, мне это показалось неуместным, но пообещайте мне, пожалуйста, одну вещь.

— Какую?

— Вы постепенно вычтете все это из моей зарплаты, абсолютно все.

— Я не стану этого обещать, малыш, — и снова эта улыбка, от которой у меня все внутри сжимается.

— Это еще почему?

— Потому что я не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять. Все, Кир, пойдем, домой тебя подвезу, хватит на тебя сегодня впечатлений.

— Но…

— Завтра ты мне нужна бодрая, как огурчик.

— Но так нельзя, — я шустро передвигаю ногами, — это неправильно и…

— Можно, все правильно.

Я слов не нахожу подходящих, как ни стараюсь. Только и могу что возмущенно сопеть до самой парковки.

В машину тоже сажусь молча, испытывая столько разных эмоций, что никак не могу сосредоточиться на хоть какой-нибудь конкретной. И злюсь, конечно, сильно злюсь. На себя, на него, даже на Сашку, но и самой себе врать не могу. Мне приятно, где-то очень глубоко внутри приятно и от того страшно.

Он ведь не первый раз обо мне заботится, вот так просто у него все. Я снова мысленно возвращаюсь к той ночи, когда, бросив свои дела, он приехал за мной, мне даже просить не пришлось.

Обо мне после смерти родителей кроме бабушки никто особой заботы не проявлял. Даже Паша. Особенно Паша.

И я понимаю, что сравнивать глупо, но как-то так само получается.

— Вам же в офис надо, вы столько времени на меня потратили, — поворачиваюсь к нему, когда мы выезжаем на дорогу.

— Кир, за то время, что я веду бизнес, я очень хорошо научился одной вещи, — отвечает с улыбкой, но глаз от дороги не отрывает.

— Какой?

— Распределять обязанности, проще говоря, перекладывать ответственность.

Я невольно улыбаюсь и пальцами впиваюсь в свою куртку. Нельзя, Кира, тебе нельзя к нему привязываться и смотреть на него, как на мужчину, нельзя.

Осознав внезапно, что достаточно долго откровенно на него пялюсь, отворачиваюсь к окну, точно зная, что он заметил. Конечно, он заметил.

Прислоняюсь к двери, немного ежась. Наблюдаю за сменяющимся пейзажем за окном и не замечаю, как проваливаюсь в сон.

И так тепло становится, спокойно. А еще меня окутывает запах. Аромат парфюма, хорошо отпечатавшийся в памяти.

— Кир, — чья-то рука ложится мне на плечо.

Распахиваю веки, хмурюсь, пытаясь понять, где я.

— А?

Мне хватает пары секунд, чтобы прийти в себя и окончательно проснуться.

— Приехали.

— Угу, — киваю заторможено, протираю глаза.

Действительно, мой двор.

О том, откуда он знает мой адрес, ведь я его не называла, даже спрашивать не стану.

— Спасибо, — улыбаюсь, собираясь выйти из машины.

— Я тебя провожу.

— Не нужно, я…

— Нужно, Кир, — он совершенно бесцеремонно меня перебивает, а потом открывает дверь и выходит.

Ладно.

Пакеты из машины тоже достает сам, мне ничего не дает. Я и не настаиваю. Бессмысленно. Молча иду к подъезду, поднимаюсь на свой этаж, ни разу не обернувшись, подхожу к двери и останавливаюсь.

— Ну открывай, — Богомолов оказывается рядом в считанные секунды.

— Владимир Степанович…

— Открывай говорю.

Вздыхаю, достаю из кармана ключ и вставляю в замок, открываю дверь и вхожу в квартиру. Он заходит следом, останавливается на пороге, ставит на пол пакеты. Осматривается.

— Комнату свою покажешь? — выдает то, чего я точно не ожидаю.

— З…зачем? — таращусь на него во все глаза.

— Посмотреть хочу.

— Это лишнее.

— Не думаю, — произносит как-то чересчур серьезно.

— Владимир Степанович.

— Чего ты боишься, Кир?

— Я не боюсь.

— Нет? Тогда я пройду?

Вздыхаю и больше не возражаю. Пора уже привыкнуть к тому, что это все равно никакого эффекта не возымеет.

— Проходите, — произношу, снимая обувь и отставляя ее в сторону.

Подхватив пакеты и воспользовавшись тем, что Владимир Степанович вынужден разуться, иду в свою комнату.

Прохожу внутрь, пакеты оставляю рядом с чемоданом, в котором все еще находится большая часть моих вещей. Шкафа в комнате не было, а тратиться на него лишний раз я пока не могла, потому обошлась вешалкой.

Я не слышу шагов, но четко определяю момент, когда Владимир Степанович переступает порог моей комнаты.

— И здесь ты живешь? — впервые за время нашего знакомства я не узнаю его голос.

Злые, не свойственные ему нотки, пробирают до костей.

Поворачиваюсь к нему лицом, сталкиваюсь с совершенно непроницаемым взглядом. И таким холодом от него веет.

В ответ на его вопрос только плечами пожимаю. Очевидно же, что живу.

— Что-то не так? — уточняю осторожно, не очень понимая, что именно его разозлило.

Нормальная комната, небольшая, но даже с ремонтом. Из неудобств, только отсутствие шкафа. И хозяйка адекватная.

— Нет так, — кивает, — здесь ты жить не будешь, — припечатывает меня к полу своим внезапным, но очень уверенным заявлением.

— Что значит, здесь я жить не буду? — теперь и во мне начинает нарастать злость.

— То и значит, Кира, это с самого начала была бредовая идея, не нужно было тебе позволять съезжать из моей квартиры.

— Владимир Степанович, при все уважении, не вам решать, где мне жить, — собираюсь сложить руки на груди, для придания своему виду большей уверенности, однако он как-то очень ловко сокращает между нами расстояние, хватает за запястья и резко притягивает меня к себе.

Я настолько теряюсь от его действий, что даже не сопротивляюсь, когда оказываюсь прижатой к нему.

— Вы чего?

— Ничего, — выдыхает мне в волосы, — просто помолчи, пожалуйста, и перестань упрямиться. Здесь ты все равно не останешься.

— Да что вам не нравится? — отталкиваюсь ладонями от его груди, — нормальная комната, нормальная квартира.

— Моя лучше.

Владимир

Ни черта не могу с собой поделать. С момента, как увидел ее в холле офиса, хотел это сделать. Просто схватить в охапку и прижать к себе. Еле сдержался.

Я же не слепой и не дурак, вижу, как смотрит на меня, и как с собой борется, тоже вижу, а потому не позволяю себе давить. Даже думал, оставить в покое, правда думал, и доводы логичный самому себе приводил.

Если не хочет девочка, если сама этому влечению сопротивляется, то и лезть к ней вроде как незачем. Логично ведь? Логично. Только нихрена эта логика, оказывается, не работает.

Она молча замирает в моих руках, не пытается освободиться, напротив, сама льнет, может не намеренно, чисто инстинктивно, но мне пока и этого достаточно.

Что я там говорил? В покое оставить? Да нихрена подобного.

— Собирайся, Кир, я серьезно.

Мне титанических усилий стоит вот эта необходимость выпустить ее из объятий. И вот этого я всерьез по своей воле лишал себя на протяжении нескольких недель? Мог ведь приехать, плюнуть на все, на эту ее гордость дурацкую, на ерунду, творящуюся в хорошенькой головке, на свои какие-никакие принципы и все эти логичные доводы. Просто плюнуть и приехать.

Она отмирает после моих слов, дергается, словно только теперь опомнившись, чем вызывает у меня довольную улыбку.

— Владимир Степанович, нет, — упирается ладошками в мою грудь, отталкивает, отходит на шаг.