— А о каком разговоре шла речь? — спрашиваю, когда после ужина мы наконец остаемся наедине.

Мне этот вопрос все еще не дает покоя.

Почему-то это кажется мне важным.

Володя сразу отвечать не торопится, сначала подходит к двери и закрывает ее. Смотрит на меня как-то странно, словно раздумывая о чем-то своем.

— Так интересно? — склонив голову на бок, улыбается загадочно.

И мне в ответ, конечно, тоже хочется улыбнуться. Все-таки нереально красивая у него улыбка. Я это еще в первый день нашего знакомства заметила.

Я молчу, глядя, как он медленно сокращает разделяющее нас расстояние, двигается ленивой, расслабленной походкой, а у меня сердце в груди делает кульбит и по телу прокатывается приятная дрожь предвкушения.

Боже, да я с ума сошла. Там же бабушка…

Богомолов, точно считав мою реакцию, принимается расстегивать пуговицы на своей рубашке.

— Володь, — я инстинктивно выставляю перед собой руки, упираясь ладонями в его грудь, словно это должно его остановить.

Нет, я по глазам горящим вижу, что не остановит.

Он кладет руки на мою поясницу, одним легким движением притягивает к себе, ломая мое не слишком решительное сопротивление.

— Бабушка, — напоминаю, делая последнюю отчаянную попытку остановить это безобразие.

Ну разве можно так?

И вообще, меня не должно быть в этой спальне, как бы там ни было.

— Она услышит…

— Мы тихонечко, — наклоняется к моему лицу, шепчет, почти касаясь губ.

— Володь, но…

Я цепляюсь пальцами за его плечи, но оттолкнуть не пытаюсь. Не хочу. Однако опасения по поводу бабушки никак не дают мне покоя. А если она услышит, нет, бабушка, конечно, все понимает, но все равно стыдно как-то.

Я чуть со стыда не сгорела, когда она нас целующимися застала, а тут и подавно.

— Расслабься, Кир, — шепчет этот соблазнитель, стягивая с себя рубашку и обнажая рельефный торс, хорошо зная, как на меня действует.

Ну разве можно быть настолько идеальным?

Я, почти не осознавая своих действий, провожу подушечками пальцев по твердой груди, наслаждаясь этой близостью.

— Хочу тебя, малыш.

Обжигающе горячие ладони проскальзывают под мой свитер, пальцы проходятся по позвонкам, и я невольно выгибаюсь в спине, откинув голову, позволяя губам касаться обнаженной чувствительной шеи и окончательно капитулируя.

Я просто не могу ему сопротивляться, не умею. И сейчас я лучше, чем когда-либо понимаю, что всегда была перед ним беззащитна. Меня тянуло к нему с необъяснимой силой, противиться которой просто не было возможности.

А он продолжает меня целовать, умело так, со знанием дела, и у меня от всего этого букета нахлынувших эмоций дыхание сбивается, просто даже сил нет дышать. И хочется, одновременно хочется большего, чего-то, сметающего все на своем пути, сжигающего до основания, оставляющего только белесый пепел.

Я слишком быстро забываю о своих сомнениях по поводу бабушки, о смущении своем, да я вообще обо всем забываю! Потому что каждое касание, каждый удар тока заставляет дрожать и, подчинившись, терять рассудок.

И мне тоже хочется его трогать, скользить ладонями по обнаженной коже, кончиками пальцев очерчивая рельефы, слышать, как учащается дыхание.

Мне завтра будет очень стыдно, наверное, перед бабушкой.

Но это будет завтра.

Я послушно поднимаю руки вверх, позволяя Богомолову стянуть с меня, ставший ужасно тесным и колючим свитер. Несчастная вещица летит в сторону и падает на пол.

Дрожащими руками хватаюсь за пряжку ремня, собираясь сделать нечто совершенно бесстыдное.

Несколько секунд я безуспешно пытаюсь справиться с ремнем и как только мне удается, не позволяя себе передумать, опускаюсь на колени.

Черт, я в самом деле это делаю?

— Кир, — Володя тормозит меня, стоит мне только дотронуться до собачки на ширинке. Поднимаю на него глаза, всматриваюсь в чернеющие омуты и тону в них в ту же секунду.

Он в свою очередь перехватывает мои руки, остановить пытается.

— Не надо, малыш, — улыбнуться старается, голос при этом звучит надсадно.

— Тебе не нравится… Так?

С его губ срывается нервный смешок, а за ним следует глухой протяжный стон.

— Бл**ь, — шипит, втягивая носом воздух и опуская ладонь на мой затылок.

Лаконично.

Я по-идиотски совершенно улыбаюсь, слыша грохот собственного сердца и ощущая разливающееся по телу волнение. Где-то на задворках сознания мелькают сомнения, но я тут же от них отмахиваюсь. Я никогда этого не делала, и точно не думала, что стану так быстро, по собственной воле, по собственному желанию, ставшему для меня открытием.

Вот так просто мне захотелось попробовать сделать настолько интимную вещь, что голова кругом идет.

Справившись с ширинкой, тяну резинку боксеров и застываю. Кажется, проходит вечность прежде, чем я решаюсь к нему прикоснуться.

Сверху доносятся шипение и череда нецензурных слов.

Пальцами Богомолов осторожно перебирает волосы у меня на затылке. Не торопит, не принуждает, просто ждет. И даже сейчас, будучи до предела возбужденным, он не давит, дает мне возможность сделать все самой в своем темпе. Эта забота трогает до глубины души, потому что я уже говорила: нельзя быть таким идеальным, не существует таких.

Неуверенным движением обхватываю горячую плоть, провожу ладонью вдоль, чувствуя, как совсем немного усиливается хватка на моих волосах. Откидываю голову, поднимаю глаза на Володю, скольжу взглядом по его лицу, по напряженным мышцам.

Возбуждение лавой растекается по телу, концентрируясь в низу живота и отдаваясь в нем сладкой судорогой.

Офигеть. И так бывает, да?

Я непроизвольно облизываю губы и в эту же секунду из груди Богомолова вырывается приглушенный стон.

— Малыыыш, — шепчет, продолжая нетерпеливо перебирать пальцами мои волосы.

Его шепот, и эти легкие, но хорошо ощутимые поглаживания, полны нетерпения и желания.

Немного осмелев, подаюсь вперед и обхватываю губами головку, неумело скольжу языком по гладкой, чувствительной плоти, одновременно глядя в потемневшие глаза Богомолова. Увереннее двигаюсь вперед, глубже. Я не сильна в таких ласках, да что там, я вообще не сильна в интимных играх, а потому внимательно отслеживаю реакцию на свои действия. На каждое движение.

Володя закрывает глаза, ругается сдавленно. Я слышу, как ускоряется его дыхание, чувствую легкую дрожь в его теле и начинаю наслаждаться происходящим. Мне хочется видеть, как он теряет самообладание, как растворяется в моменте. И потому я действую решительнее, погружаясь в этот невероятно доверительный процесс, от которого щеки нещадно горят огнем, а внутри все сжимается в предвкушении чего-то нового.

— Кира…малыш, все, хватит.

Он неожиданно меня останавливает как раз в тот момент, когда я, подавив в себе всякое сомнение, принимаюсь ласкать его смелее, откровеннее.

Не понимая, что сделала не так, подношу ко рту ладонь, пальцами стираю капельки слюны.

— Я… что-то не так? Я что-то неправильно сделала?

Вместо ответа, Володя подхватывает меня за плечи, тянет вверх, помогая подняться с колен.

Все еще дезориентированная его внезапной остановкой, смотрю на него растерянно.

Ему же нравилось, я видела. Нравилось же?

— Все так малыш, ты все охрененно сделала, — шепчет, подталкивая меня к кровати.

— Но тогда почему? — тяну озадаченно, пятясь назад.

Взвизгиваю, когда он толкает меня на кровать, и тут же зажимаю рот ладонью, ругая себя за эту глупую оплошность.

Володя нависает сверху, осматривает меня жадным взглядом.

— Потому что, малыш, я сорвусь, а ты пока к такому не готова, для тебя жестковато, но мы обязательно попробуем, — обещает и улыбается порочно, принимаясь избавлять меня и себя от остатков одежды.