— Я, наверное, поеду домой лучше, — произношу, когда ко мне возвращается дар речи.

— Чего это?

— Ты из-за парня своего, что ли? — выдает догадку Ляля.

— Брось, Кир, ну хорошо же сидим, все ссорятся, да и в конце концов поздно уже, куда ехать-то на ночь глядя.

— Нет, — решительно заявляет Саша, — сегодня я тебя уже никуда не пущу. Ну что, там все так трагично? — спрашивает, намекая на Пашу.

— Нет, — говорю тихо, не решаясь смотреть ей в глаза.

Не трагично. Просто я не могу озвучить реальную причину.

А правда в том, что после очередного неловкого столкновения, я никак не могу перестать мысленно возвращаться к ее отцу.

Просыпаюсь среди ночи от мучительно жгучей жажды. Горло буквально горит огнем, будто в него расплавленный свинец залили, не меньше.

Даже дышать получается через силу. Все же не стоило вливать в себя такое количество вина, тем более с непривычки.

Боже, Кира, ты же практически не пьешь!

Усилием воли заставляю себя подняться и присесть на кровати. Сделав несколько обжигающих легкие вдохов, на ощупь нахожу лежащий на прикроватной тумбочке телефон.

Яркий свет загоревшегося экрана больно ударяет в глаза, морщусь от неприятных ощущений и пытаюсь разглядеть расплывающиеся цифры. Три часа ночи.

Понимая, что до утра я просто не дотерплю, встаю и, подсвечивая себе путь фонариком телефона, направляюсь на кухню.

Сориентироваться мне удается не сразу, потому по коридору я блуждаю не меньше двух минут прежде, чем мне наконец удается найти выход к лестнице, ведущей на первый этаж.

Сашка, как и обещала, выделила мне гостевую комнату на втором этаже.

Правда, уставшая, вымотанная разговором с Пашей и странной ситуацией с хозяином этого чудесного дома, а также находясь под влиянием выпитого алкоголя, я не очень-то пыталась запомнить путь, по которому меня вели в спальню.

К счастью, чудом мне удается отыскать кухню без лишних приключений.

Ведомая желанием наконец утолить жажду я, не обращая внимания на обстановку вокруг, подхожу к крану и, взяв кружку, включаю воду.

— Я не советую тебе оттуда пить, — из темноты неожиданно раздается голос и, вскрикнув, я роняю несчастную кружку на пол.

С грохотом она ударяется о деревянную поверхность, а я жмурюсь, ожидая, что она разлетиться на осколки.

Шум стоит такой, что мне кажется, я сейчас разбудила всех находящихся в доме, однако, к моему огромному удивлению и, что уж говорить, облегчению, кружка, подпрыгнув несколько раз, остается целой. Во всяком случае, если судить по звукам.

Поворачиваюсь в ту сторону, откуда недавно прозвучал голос.

В освещенном только моим телефонным фонариком помещении различаю сидящую за столом мужскую фигуру. В принципе мне и голоса было достаточно, кажется, этот голос я уже никогда и ни с чем не спутаю.

— Я вас не заметила, — выдыхаю, слышу, как слегка поскрипывает стул, а следом раздаются два хлопка и кухня внезапно освещается тусклым, но достаточным для распознавания отдельных предметов светом.

— Напугал? — он встает из-за стола и как-то очень быстро оказывается рядом.

Прежде чем я успеваю что-то понять, он наклоняется, поднимает с пола упавшую кружку и ставит ее на столешницу.

Я все это время неотрывно за ним наблюдаю. То ли освещение тому виной, то ли простая домашняя одежда, но сейчас Сашкин отец выглядит как-будто лет на пять моложе.

К своему стыду вдруг понимаю, что уже не просто наблюдаю за его действиями, но вполне себе откровенно рассматриваю мужчину.

— Я не подумал, прости, — он неизменно улыбается, — все хорошо?

— Да, я просто не ожидала здесь кого-то застать, — оправдываюсь, но взгляд не отвожу, смотрю ему в глаза.

Он кивает, потом подходит к холодильнику, достает из него запечатанную бутылку с водой и протягивает мне.

— Или тебе не из холодильника лучше? — вдруг хмурится.

— Нет, то есть, из холодильника нормально, — беру из его рук бутылку и благодарно киваю.

Я, если честно, уже успела позабыть о своей жажде.

Хватаюсь за крышку, пытаюсь ее прокрутить, но она никак не поддается. Я уже готова выругаться, когда на мои трясущиеся руки ложаться теплые мужские ладони.

— Давай я открою.

Поднимаю на него глаза и автоматически выпускаю из рук бутылку. Владимир Степанович справляется значительно быстрее.

— Спасибо, — забираю вновь протянутую мне бутылку и присасываюсь к горлышку.

Покинувшая меня жажда возвращается с новой силой и, ненадолго позабыв о том, что в кухне я вовсе не одна, с жадностью поглощаю воду.

Влив в себя добрую половину бутылки, вдруг спохватываюсь и, конечно, давлюсь. Никогда я не считала себя неуклюжей или криворукой, но в последние два дня на меня как будто какое-то проклятие обрушилось и я непременно умудряюсь накосячить в присутствии одного и того же мужчины.

Часть пролившейся воды оказывается на моей пижамной футболке.

— Извините, — откашлявшись, стираю с губ и подбородка воду услужливо протянутой мне салфеткой.

— За что? — забирает у меня бутылку, закрывает ее от греха подальше.

Я не знаю, что ответить на его вопрос. Действительно, за что я извиняюсь?

— А почему вы не спите? — меняю тему разговора.

— Не спится, — пожимает плечами и возвращается на свое место.

— И часто вам вот так не спится?

Я и сама не знаю, зачем опускаюсь на стул напротив мужчины. С одной стороны надо просто пожелать ему доброй ночи и вернуться в постель, а с другой я понимаю, что не усну. Сон как рукой сняло.

— Не часто, но бывает, — отвечает, глядя на меня.

— И всегда сидите на кухне?

Он вдруг начинает смеяться, причем открыто так и легко. И смех у него красивый.

— Когда как, Кир, — отсмеявшись, — если дома нахожусь, то обычно на кухне.

— А бывает, что ночуете не дома?

Договариваю и осознаю, насколько глупо прозвучал мой вопрос. Даже при таком тусклом освещение совершенно точно видно, как мое лицо заливается краской.

Блин, ну конечно он не всегда ночует дома. О чем я вообще?

— Простите, глупый был вопрос, не знаю, зачем я его задала.

Мне бы заткнуться, а я продолжаю нести чушь.

Нет, мне просто противопоказано находиться рядом с этим человеком, я как-то стремительно глупею в его присутствии.

Все же надо было, наверное, настоять на своем и поехать домой. Или хотя бы вернуться в свою временную комнату, а не сидеть здесь с ним за столом. И я все это головой понимаю, да вот только ничего сделать не пытаюсь, продолжаю сидеть, словно к стулу приклеенная.

— Кир, прекрати ты уже извиняться, нормальный вопрос, — его голос звучит мягко и успокаивающе, а вот взгляд, направленный на меня напротив заставляет напрячься, — бывает, что ночую не дома, но случается это нечасто.

— Понятно, — вздыхаю, опускаю глаза, таращусь на стол.

Вздрагиваю, когда чувствую прикосновение его рук к своим. Не сразу понимаю, что происходит и лишь спустя секунду до меня доходит, что сама того не заметив, я умудрилась расковырять до крови кожу вокруг ногтя.

Слышу тяжелый вздох, нехотя смотрю на Владимира Степановича. На его лице больше нет улыбки.

Он качает головой, встает и направляется к одному из навесных шкафчиков.

— Надо смыть кровь, Кир, — обращается ко мне и я чувствую себя ребенком несмышленым.

Я тут же подскакиваю со своего стула, как кипятком ошпаренная, подхожу к крану и смывают с пальцев кровь, ощущая легкое жжение на пострадавшей руке. И как я умудрилась?

Пока рассматриваю руку и оцениваю степень повреждения, не замечаю, как Владимир Степанович подходит совсем близко и берет мои руки в свои. Промокает их осторожно салфеткой и обрабатывает ранку перекисью.

Я поднимаю на него вопросительный взгляд.

— У меня очень бедовая дочь, так что перекись всегда под рукой, — поясняет, в ответ на мой невысказанный вопрос и прикладывает к ранке ватный тампон, — держи, — командует.