Влетаю в спальню, распахиваю двери шкафа, достаю свою “походную” сумку и принимаюсь наспех закидывать в нее вещи. Благо, у меня одежды не много, я никогда не была фанаткой шоппинга, покупала что-то только по мере надобности и никогда не позволяла себе лишнего.

Впрочем, не то чтобы я могла себе позволить лишнее, хотя бы исходя из финансовой точки зрения.

Денег никогда не было достаточно.

Когда я наконец справляюсь с одеждой и практически выдыхаю, за моей спиной раздается голос.

— И куда ты собралась?

Я резко оборачиваюсь и вздрагиваю от неожиданности. В паре шагов от двери стоит Паша, загородив собою выход из спальни. И когда он успел вернуться?

Сложив руки на груди, он буравит меня недовольным взглядом.

— Я ухожу, Паш, — не вижу смысла объясняться, потому отвечаю коротко и ясно.

— Что значит, ты уходишь? — он делает шаг ко мне, а я инстинктивно отступаю.

По лицу его вижу, что он злиться начинает.

Нет, Паша никогда себе не позволял лишнего, но все бывает в первый раз, а после вчерашнего я вообще не могу быть ни в чем уверена.

— То и значит, я ухожу, между нами все кончено.

— И позволь поинтересоваться, почему? — хмыкает недовольно, смотрит на меня так, будто я — причина всех его бед.

— Потому что наши отношения себя изжили, да и отношениями их сложно назвать, — озвучиваю очевидное, наверное, только теперь окончательно осознав всю бессмысленность потраченного вместе времени.

— Да что ты? А это ты решила до или после того, как прыгнула на член этого богатого хрена на крутой тачке?

Я не знаю, как так получается и в какой момент я теряю над собой контроль, но понимаю, что натворила только в тот момент, когда руку простреливает боль.

Мамочки, я же никогда не распускала руки, никогда.

В ужасе уставившись на Пашу, отступаю к стене, в ожидании ответной реакции.

Он только щеку потирает и смотрит на меня с такой ненавистью, что кажется прибьет, а потом усмехается и, отняв руку от лица, продолжает:

— Правы были родители, когда говорили с тобой не связываться, что взять с деревенщины. Приезжают в город лохов искать. А этот хер престарелый и рад небось трахать молодое тело, впрочем, это ненадолго, у него таких как ты идиоток меркантильных десятки, наверняка может себе позволить, а с тобой и не потрахаться даже нормально.

Каждое его слово сквозит ядом, и после каждого мне все больше хочется сходить и помыться. У нас и раньше были ссоры и разногласия, но никогда он себе ничего подобного не позволял.

— Этот мужчина — отец моей подруги и между нами ничего нет и быть не может. А у тебя я никогда и ничего не просила, и эту квартиру… А знаешь что, почему я вообще перед тобой оправдываюсь? Это ты бросил трубку, когда я больше всего в тебе нуждалась, я тебе звонила, Паша, тебе! Я тебя просила помочь! Ты бросил трубку, тебе было плевать, ты где-то развлекался. В отличие от тебя Владимир Степанович сорвался посреди ночи. И он не старый! А своим родителям можешь от меня передать, чтобы шли в жопу, понятно? И туда же пусть засунут свое мнение обо мне.

— Что ты сказала?

Я упускаю тот момент, когда между нами совсем не остается расстояния и Паша больно хватает меня за руку.

— Ты сучка совсем охре…

— Руки от нее убери, пока я тебе их не запихал в вышеупомянутую жопу.

Паша, как и я, явно не ожидает появления третьего лица в нашей перепалке. Руку он все-таки убирает, не знаю, угрозы на него подействовали или момент неожиданности.

Выяснять это я не собираюсь, проскальзываю в щель между Пашей и шкафом.

— Твои? — Богомолов кивает на мою сумку.

— Да.

— Это все?

— Нет, — качаю головой.

Пользуясь созданным Владимиром Степановичем замешательством, подбегаю к столу, хватаю с него ноутбук с зарядкой, из ящика достаю папку с документами.

— Кто вам разрешил входить в мою квартиру? — Паша, тем временем, отходит от шока.

— Можешь на меня заявление в полицию написать, — с явно выраженным сарказмом в голосе отвечает Богомолов.

Я же запихиваю в сумку ноут и папку.

— Теперь все?

— Да.

Владимир Степанович молча берет мою сумку и выходит из комнаты. Я иду за ним. В прихожей резко останавливаюсь, вспомнив о самом важном.

— Блин, еще кое-что, я сейчас.

Пролетаю мимо вышедшего из спальни Паши на кухню, он никак не препятствует.

Беру свои кружку и тарелку, и возвращаюсь в прихожую.

Богомолов окидывает взглядом предметы в моих руках, но никак не комментирует. Их я тоже запихиваю в сумку.

Чувствую на себе сверлящий взгляд Паши, он явно недоволен происходящим, но ничего не говорит. Видимо, угроза Богомолова подействовала на него впечатляюще.

Плевать.

После сделанного и сказанного, просто плевать.

Обуваю сапоги, слегка пошатнувшись, потому что удерживать равновесие в юбке не очень удобно, и накидываю куртку.

Оставшуюся обувь решаю оставить, не так уж все это и важно. Все либо старое, либо неудобное.

И косметику к черту.

Мне просто хочется побыстрее отсюда убраться.

— А остальное забрать не хочешь? — выплевывает мне в спину Паша, когда Богомолов покидает квартиру.

Я понимаю, что поступаю некрасиво, но честно говоря сейчас мне все равно.

Ничего, не надорвется.

— Остальное можешь выбросить, да и не так много тут моего.

Пожимаю плечами и выхожу из квартиры.

Вслед летит не самое приличное выражение, но я предпочитаю сделать вид, что не расслышала.

Вплоть до того момента, как оказываемся в машине, ни я ни Богомолов не произносим ни слова.

— Простите, — решаюсь заговорить, когда Владимир Степанович садится на водительское кресло и захлопывает дверь.

— Кир, тебе еще извиняться не надоело? — вздыхает.

Обнимаю себя руками и только теперь понимаю, что меня медленно накрывает. Там, в квартире я, наверное, на злости и адреналине не отреагировала на обидные слова Паши.

Знаю, что теперь уже не стоит об этом думать, а все равно мерзко.

Его слова буквально звенят в ушах и каждое — словно пощечина.

Ничего не могу с собой поделать, как ни уговариваю себя успокоиться, а слезы все равно срываются с уголков глаз.

И ладно бы я все это одна услышала, так нет же. Я не знаю, как долго Владимир Степанович наблюдал за сценой в спальне, но, почему-то, уверена, что услышал он достаточно. И про престарелого хера, наверняка, услышал. И все остальное. Господи, как же противно.

И с этим человеком у меня были отношения?

— Кир.

Я поворачиваюсь лицом к мужчине, испытывая просто бесконечное чувство стыда.

— Простите, что вам пришлось это услышать.

— Иди сюда, — он подается ко мне, обхватывает меня за плечи и прижимает к себе.

Я всхлипываю, уткнувшись носом в его плечо.

— Хватит извиняться, тем более за других. Я же сам поднялся, и потом, престарелый богатый хер не кисейная барышня, уж как-нибудь переживу, — он шутит, а я цепляюсь пальцами за его пальто и смеюсь.

— Пятнадцать минут не прошло, — вспоминаю не очень к месту.

— Не прошло, считай, у меня интуиция хорошая.

— А как вы вошли? — отстраняюсь, поднимаю на мужчину взгляд.

— Через дверь, — улыбается, — она открыта была, а я голос услышал.

— Вы не престарелый, — говорю зачем-то.

— То есть, с хером ты в принципе согласна? — уточняет шутливо.

Я в ответ качаю головой, уже совсем не сдерживая рвущийся наружу смех.

— Паша… он глупости говорил, я ничего такого… — чувствую потребность оправдаться, — я никогда никого не искала, никаких лохов, и насчет вас, он… в смысле…

— Я понял, малыш, успокойся.

Большими пальцами он стирает слезы с моих щек, потом проводит одним по губам и застывает на несколько мгновений.

— Поехали, Кир, домой, — вздыхает, убирает руки и заводит двигатель.

Спустя несколько дней