Сама сервировка поражала — тонкий фарфор, столовые приборы с резными ручками, вышитые вручную салфетки. Всё в этом доме дышало изысканностью, и даже вода в кувшине пахла мятой и чем-то цитрусовым.

Но чем дольше я сидела за этим безупречным столом, тем отчётливее чувствовала: не моё. Не здесь мне уютно. Не здесь моё место. Неужели я действительно уже привыкла к нашему Долесу? К Орлину, к шумным птенцам, к дракончику, к неидеальному, но такому живому дому, где пахнет выпечкой и чуть потрескивают балки под крышей. Мысли об этом месте согревали лучше любого вина. Домом вдруг стало то, что ещё недавно казалось чужим.

Когда трапеза подошла к концу, а десерт — из лёгких медовых коржей с ягодной начинкой и заварным кремом — был съеден под тихую беседу о погоде и урожае, Милана Луарийская с легкой улыбкой пригласила нас в кабинет. На этот раз, в отличие от прошлых встреч, она не спешила откладывать разговоры — напротив, всё было подготовлено заранее.

Кабинет оказался строгим, но светлым помещением с высоким сводчатым потолком, книжными полками, занятыми свитками, и большим письменным столом, за которым уже ожидал аккуратно одетый пожилой мужчина с тонкими пальцами и внимательным взглядом — судя по всему, её юрист. Перед ним на столе лежали два аккуратно сложенных договора, ожидая наших подписей.

— Можете не торопиться, — произнесла маркиза, легко указав нам на невысокий, но весьма удобный диванчик у стены, обитый светлой тканью с изящным растительным узором. Голос её оставался вежливым, но деловым — никакой мягкости, лишь уважительное терпение человека, который умеет ждать.

После этого она склонилась к пожилому мужчине с бумагами, о чём-то негромко с ним переговорила — слишком тихо, чтобы мы могли уловить слова, — и, кивнув, вышла из кабинета. Адвокат молча последовал за ней, закрыв за собой дверь с едва слышным щелчком, и в комнате вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь нашим дыханием и звуками с улицы.

Мы с Кристианом остались наедине с двумя свитками — договоры лежали на столе, будто ожидали, что мы подойдем к ним, как к дверям в новую жизнь.

Мы молча уселись на мягкий диван у стены, взяв каждый по свитку. Я развернула свой экземпляр, пробежала глазами первые строки, вчитываясь уже внимательнее, и краем взгляда заметила, как мой напарник поступил точно так же. Тишина тягуче тянулась, нарушаемая лишь шелестом бумаги, да весёлым щебетанием птиц за окном.

Когда я закончила с первым документом, то переглянулась с герцогом и мы, не говоря ни слова, обменялись свитками. Второй контракт оказался более подробным: пункты, условия, расчёты. В каждом абзаце ощущалась рука опытного юриста. И, хотя написано было сухо, без излишних завитушек, суть передавалась чётко и понятно.

Я дочитала последнюю строку и только тогда подняла глаза, встретившись взглядом с Кристианом. Он отложил свиток и чуть склонил голову:

— Что скажешь? — негромко спросил, а потом, чуть помедлив, добавил с оттенком осторожной серьёзности: — Ты ведь не против?

Вопрос, вроде бы простой, вдруг прозвучал глубже. Он не просто интересовался моим мнением. Он спрашивал — принимаю ли я всё это: договор, бизнес, ответственность… и его участие в этом. А может, и не только участие.

Я снова посмотрела на договор, на подпись, под которой стояло: Кристиан Виери . Потому что я не могла подписывать такие бумаги. Потому что официально — я никто. Рабыня. Без имени, без прав и без статуса. Конечно, маркиза и её адвокат это учли: оба контракта были оформлены на Кристиана. Даже то, что идея и работа мои — нигде не значилось.

Но… это было честно. Условия — прозрачные, доход делился справедливо, и я всё равно не могла бы поставить подпись даже под самой блестящей сделкой. Я слишком хорошо понимала, где моё место в этом мире. А этот мужчина уже не раз доказал, что я могу ему доверять.

— В целом всё разумно, — осторожно начала я, всё ещё сжимая в руках край пергамента. — Особенно пункт про аванс… пять серебряных — это щедро. И ткани на ней — логично. А мы закупим пух и перья у крестьян, пока о них никто не вспомнил.

Я помолчала, глядя в окно, за которым колыхались цветы в саду, и мысленно возвращаясь к Долесу. Это был шаг. Большой. И он делал меня не просто частью поместья, но чем-то большим. Я связывала свою жизнь с этим делом, с этим домом… с этим мужчиной. И пусть это немного пугало, особенно после той случайной фразы маркизы о матери, я знала: назад дороги уже нет.

Я вздохнула и повернулась к своему партнёру с едва заметной улыбкой:

— Подписывай.

Кристиан не сразу потянулся за пером. Он какое-то время молчал, глядя на документы, будто взвешивая не только условия контракта, но и всё, что стояло за ними: труд, доверие, обязательства. Его взгляд скользнул по мне — цепкий и изучающий, но в то же время тёплый. Потом он тихо выдохнул, кивнул самому себе и, не торопясь, вывел своё имя под каждым из свитков. Размашисто и чётко. Подписи легли на пергамент с лёгким скрипом пера.

Когда чернила ещё подсыхали, мой напарник коротко кивнул и тихо проговорил:

— Я сейчас.

Он вышел в коридор, оставив меня наедине с важнейшими документами, в которых теперь стояли его подписи. Я всё ещё ощущала, как сердце будто вибрирует от напряжения — не столько от самой сделки, сколько от осознания, насколько глубже я увязаю в этом мире, в Нижнем Долесе и рядом с этим человеком.

Минуту спустя Кристиан вернулся. За ним, неспешным, плавным шагом вошла Милана Луарийская. На её лице читалась лёгкая заинтересованность и деловое одобрение — как будто она знала, что мы примем её условия.

— Ну что ж, — улыбнулась маркиза, подходя к столу. — Значит, договорились.

Она присела, взяла один экземпляр, бегло его просмотрела и, не теряя ни минуты, расписалась внизу, прижимая гербовую печать. Второй экземпляр аккуратно передала Кристиану. Затем, отодвинув документы, владелица Рилании открыла стоявшую рядом резную шкатулку и извлекла из неё пять серебряных монет.

Они негромко звякнули в её ладони, но вместо того чтобы протянуть их Кристиану, как, казалось бы, было естественно, Милана протянула монеты мне.

— Я надеюсь, у вас всё получится, — проговорила она тепло, глядя прямо в глаза.

Я на мгновение опешила, но всё же приняла деньги, ощущая на коже прохладу металла и... что-то ещё. Что-то, что сложно было назвать словами. Доверие. Возможность. И тонкий намёк: теперь это тоже моё дело.

Прежде чем мы успели попрощаться окончательно, Кристиан, как всегда сдержанно и вежливо, сделал шаг вперёд, задерживая взгляд на Луарийской:

— Вы упоминали, что ваша мама прибыла… издалека, — его голос был мягким, но в нем чувствовалась сосредоточенность. Я затаила дыхание, боясь упустить хоть слово — слишком многое это могло изменить. — Насколько я понял, она получила графский титул, выйдя замуж за вашего отца? Простите мою бестактность, но это действительно важно… для нас.

Он обернулся ко мне и, поймав мой взгляд, чуть улыбнулся. В той улыбке было спокойствие, но и скрытая решимость. Милана Луарийская не выглядела удивлённой. Скорее наоборот — будто предчувствовала этот вопрос.

— Вы о возможности получения титула и, как я понимаю, официальной свободы для вашей… соратницы? — в её голосе звучал оттенок лёгкой иронии, но не злой. Скорее, подчёркнутая наблюдательность. Кристиан кивнул.

Маркиза на мгновение задумалась, словно взвешивая, насколько глубоко стоит заходить в этом разговоре. А потом, чуть склонив голову, проговорила:

— Это небыстрая история. Процедура сложная, запутанная и, увы, требующая особого подхода. Но я не против обсудить всё более детально при нашей следующей встрече. Полагаю, вам стоит знать обо всём… но не между делом. И не за пять минут до отъезда.

Она говорила спокойно, почти отстранённо, но я ощущала, что тема ей не чужая. Возможно, слишком личная, и потому Милана не торопилась открываться.

— Конечно, — Кристиан кивнул, не настаивая, и это было мудрое решение. Он знал, что, подталкивая маркизу сейчас, он мог бы получить отказ или, что ещё хуже, закрытую дверь. — Мы приедем снова, думаю, дней через семь. К тому времени Александра подготовит первую партию подушек, а я завершу новый сбор трав.