Я же ощутила себя раздавленной. В те первые секунды, когда портал закрылся, и передо мной раскинулся лес с полоской города вдалеке, я хотела выть во все горло, но не смогла произнести ни звука. Рядом рыдала Исла, и Марко успокаивал жену, твердил, что все будет хорошо. И даже потом, когда семья Караваджо познакомилась с моей бабушкой Эмилией, и начала находить преимущества в жизни здесь, мне казалось, что для меня жизнь закончилась в тот самый момент, когда я вернулась домой.

Дом, я так стремилась вернуться сюда, так скучала, и что теперь? Куда все делось? Пальмира умерла, перестала существовать. Я стала собственной тенью, бледным, лишенным жизни отражением себя. Не видела ни цели, не имела желаний, стремлений, лишь закрылась в квартире, и целыми днями спала. Заказывала еду с доставкой, ела ровно столько, сколько могла, и снова пыталась отгородиться от окружающего мира одеялом.

Не знаю, сколько еще я протянула бы, но однажды в дверь решительно постучали. Игнорировала посетителя минут десять, после чего нехотя встала с кровати, и отправилась выяснять, кто это у нас такой настойчивый.

— Бабушка!

Эмилия стояла на пороге, глядя на меня со всей доступной ей строгостью. Невольно сжалась под ее взглядом, и впустила в квартиру.

— Ну и вид у тебя, девочка. Разве женщины нашего рода раскисали когда-нибудь из-за мужчин? Ну уж нет, возьми себя в руки, немедленно! Иди в душ, приведи себя в порядок, и оденься нормально, а я пока соберу на стол.

Покорно поплелась в ванную комнату, где совершила все положенные процедуры, надела красивый шелковый костюм черного цвета, тщательно высушила волосы, сделала пучок, нанесла воск для большей элегантности, подкрасила ресницы, губы, и только тогда вернулась к бабушке. Она как раз открывала бутылку.

— Совершенно другое дело! — одобрила Эмилия Захарова.

На столике нас ждала тарелка с сыром, медом, орехами и оливками. То есть все, что нашлось в холодильнике. Стало неловко, но бабушка ни капли не смутилась: уютно расположилась в кресле, поджав ноги, и я залюбовалась ею. Несмотря на возраст, она выглядела молодо, энергично, а ее взглядом, наверное, можно резать металл.

— Иди ко мне, — она мягко улыбнулась, и крепко обняла меня, когда я к ней прильнула. — Расскажи, что там произошло.

Сначала слезы душили на каждом слове, но потом история полилась рекой, и после рассказала я ощутила полное опустошение.

— А я тоже любила своего дракона! — неожиданно призналась Эмилия.

— Что? Нет, быть не может, ты ведь ушла от него!

Бабушка вздохнула, и отпила из бокала.

— Видишь ли, иногда уходят, любя. Выбирая между любовью к мужчине и собой, я выбрала себя. Позволь объяснить! Ты попала в тот мир, будучи взрослой, и тебя не особенно коснулись недостатки их уклада. Я же родилась там, и на себе ощутила, каково это, быть женщиной . Для них женщина — это орудие, сосуд для вынашивания детей, покорная хранительница домашнего очага. Посмотри на Ислу: она родилась в роскоши, Марко ее любил, дал ей все, и шикарный дом, и лучшие одежды, но она всегда была лишь приложением к мужчине. Она не выбирала сама, а принимала то, что ей давали. А подаренное ведь можно и отнять за любую провинность. Молчи, и у тебя будет все, откроешь рот — тебя уничтожат. Я же хотела иного. Мне нужно было получить образование, я мечтала стать и законником, и врачом, да кем угодно, но в учебе мне было отказано. Я хотела выйти замуж за того, кто уважал бы меня, но в том мире женщину уважают только за красивое лицо, крепкий таз и покорность. Если у тебя горячее сердце, если ты требуешь от мужчины понимания, поддержки, тебя возненавидят. Мужчины не терпят конкуренции, они главные, и не желают делиться властью с женщинами. Разве твой Морай не такой же?

Промолчала, пока сердце бушевало в груди.

— Но, судя по рассказам, нынешний Сайбер все же лучше моего! — вздохнула бабушка. — Мой истинный был избалованным парнем, красивым до неприличия, и все девушки падали к его ногам. Когда у нас проявилась метка истинности, он не мог смириться, что его невестой станет дикарка из рода Караваджо. О да, к тому моменту я уже успела зарекомендовать себя в самом сомнительном свете! Всем была известна моя бунтарская натура, и Сайберам это сильно не понравилось. Мы с принцем вечно ссорились, ругались, я втайне искала способ избавиться от нашей связи, а нас заставляли проводить время вместе, гулять, читать книги в библиотеке, чтобы народ знал, что все в королевской семье хорошо, и невеста стала соответствовать принятым стандартам поведения.

— И ты его полюбила?

— Да, мы оба полюбили друг друга, но всячески скрывали это, продолжая усиленно ругаться. Однажды наше противостояние достигло апогея, я набросилась на него с кулаками. Мы боролись, и я до сих не пор не припомню, когда именно удары сменились ласками, но мы занялись любовью прямо в гостиной, откуда его слуги предусмотрительно выскользнули. Скажи, Мира, между вами с королем было что-нибудь? Ты стала его женщиной?

— Нет, — ответила, покраснев до кончиков ушей.

— Хорошо, очень хорошо. Иначе это укрепило бы вашу истинность, и уйти было бы куда больнее. Я этого не знала, и наслаждалась каждым моментом, и каждым его словом. Он не смог сдержаться, называл меня любимой, признался, что я для него — все, что он дышать без меня не может. В тот момент я тоже была готова забыть о своих мечтах, амбициях, и раствориться в любви к мужчине. Но потом он отдышался, пришел в себя, понял, что проговорился, и пришел в ярость.

— Но почему? Он ведь любил тебя, а ты его!

— Я же сказала, это мир мужчин, где они господствуют, и им стыдно показывать свою слабость, зависимость. Он оскорбил меня, назвал развратной подстилкой, на которой стыдно жениться, хотя именно на его бедрах застыла моя кровь. И это было самое щадящее, что он сказал! Сейчас, глядя на те события сквозь призму опыта, я понимаю, что принц хотел воздвигнуть между нами рухнувшую стену, показать, что я не нужна ему. Если бы я сказала в ответ, что люблю его, что готова покориться, все сложилось бы иначе. Но представь, каково это было, услышать такие слова от любимого и первого мужчины! Я только лишилась невинности, мне было страшно и стыдно, а вместо слов поддержки он растоптал мою душу. И я ответила ему со всей яростью, какая только нашлась во мне, и в тот же вечер отрубила себе палец. Это уничтожило физическое воплощение истинности, Сайберы с радостью расторгли помолвку, но я понимала, что истинность никуда не делась, и скоро это станет очевидно. Поэтому и сбежала так далеко, как только могла — в другой мир.

Мои руки судорожно впились в воротник ее льняной рубашки, тело сотрясали рыдания. Бабушка ласково водила рукой по моей спине, и грустно улыбалась.

— Запомни, Пальмира, дракон сильнее ощущает связь истинности, чем смертная невеста. Уничтожив метку, я ощутила свободу, но не он. Ты сказала, он так и не обрел счастья, умер бездетным, а я нашла мужчину мечты, вышла замуж, стала матерью, бабушкой, воплотила в жизнь то, что когда-то казалось неосуществимым. Я получила образование, вышла на работу, завоевала уважение благодаря уму, а не за счет титула или выгодного замужества. Мой супруг был для меня не властелином, не богом, а партнером, так как мы всегда и во всем были равны. Мы работали, вместе растили и воспитывали детей. Он не уклонялся от родительских обязанностей, ночами сидел с ребенком, мы по очереди готовили, убирали. Проводили вместе много времени, разговаривали. Это ведь так важно, быть на одной волне, уметь слышать друг друга, говорить хоть часами, не замолкая. Многие ли пары могут этим похвастаться? А мы могли. У нас было одно дыхание на двоих, одно сердцебиение, но при этом мы были самодостаточными личностями. Мы были партнерами, равными, сильными и счастливыми. Это то, чего я всегда желала и тебе. Скажи спасибо Сайберу, что он отказался от тебя, отпустил.