Харитон понимал, что по такому описанию невозможно представить себе сталеплавильный процесс, но особенно не печалился, знал — особенность этого производства не всякому и не сразу раскрывается, делается понятной. Пообещал Соловьятку написать яснее, когда сам разберется в этом деле, а вдобавок намекнул, что вообще было б лучше, если бы Степанко Черпак не поленился и приехал к Харитону в гости, повидал бы все собственными глазами.

Письмо старательно заклеил, еще и черточки в местах склейки прочертил, чтобы видно было, если кто надумает поинтересоваться их с Соловьятком секретами. Повез это письмо в аэропорт, потому что конверт ему дала тетя Клава такой, что только самолетами перевозят.

В аэропорту Харитон чувствовал себя человеком искушенным. Почтовый ящик заметил еще издалека, не кинулся бегом к нему, а подошел важно, письмо опустил чинно — пусть летит в Боровое и попадет в руки самому Соловьятку. Вот обрадуется-то молодой Черпак! Неделю с письмом по селу носиться будет. Может, и до Бузинного весть о письме от Харитона дойдет, может, про то и Яриська услышит…

По радио сообщили, что самолет, на котором должна прибыть Ляна, приземлился, и Харитон с Александром Исидоровичем подошли к металлическому ограждению, стали ждать ее. О цветах, выращенных самой Ляною, они забыли.

Ляна шла впереди группы пассажиров, еще издали узнала шофера:

— Александр Исидорович, вот я!

Харитона не замечала, очевидно, не ожидала его здесь увидеть. Но, увидев, смешно округлила глаза, обрадовалась:

— Ой, здравствуй, Харик! Ты как здесь оказался, что поделываешь?

— Тебя встречаю, — краснея, сообщил Харитон.

Александр Исидорович забрал у Ляны чемодан, и она целиком завладела Харитоном, засыпала его вопросами, не давая возможности отвечать.

— Как же это ты надумал к нам заявиться? Один или с дедушкой? Ну скажи на милость — Харитон у нас!.. И давно? А как там Земфира? Выросла, наверно?

Харитон и радовался, что встретился с этой неугомонной Ляной, и уже начинал уставать от ее болтовни. Он посматривал на людей: не смеются ли над ними, ведь стыда не оберешься с такой бесцеремонно-говорливой сестричкой…

Слова не произнес, пока шли к машине, а Ляна, видать, и не ждала от него слов, потому что сразу накинулась на шофера:

— Александр Сидорович…

— Исидорович, — поправил тот.

— Александр Исидорович, а почему мама не приехала? Опять занята… А папа дома или в командировке? А что там у нас новенького? Как дедушка Журавлев поживает?

Александр Исидорович не стал отвечать на все эти вопросы, а, как всегда, сел за руль, буркнул «поехали» и запустил мотор.

Впереди сидела Ляна, Харитон сзади. Он заметил увядший букет, поморщился, вызеленил об него новенькие джинсы. Помешкав, произнес:

— Это тебе мама…

Ляна обрадовалась и вялым цветам:

— Ой, мамусенька, ой, мамусенька моя золотая! Не забыла свою непослушную дочку, цветы прислала! Я тоже везла ей такие чудесные розы, но они завяли, стюардесса выбросила в корзинку…

Быстро перешла на другое:

— Слушай, Хор, а цветы, что я у дедушки посадила, растут?

Харитон, услышав о цветах в дедушкином палисаднике, помрачнел:

— Нету там никаких…

Ляна встрепенулась, даже привскочила на сиденье:

— Ну и люди! Я трудилась, я старалась, а они не могли присмотреть за ними…

— Да присматривали… А только когда все цветы срывали, то и твои тоже…

— Варвары! Цветы уничтожать!

— А если надо? Знаешь, сколько цветов тогда было? Со всего села принесли. Дедушки за ними было не видать…

Александр Исидорович счел необходимым предупредить Харитона:

— Харитон! О чем было договорено?

— А о чем? Ну-ка, говорите, не молчите! Александр Исидорович! Секрет? А ну выкладывайте, больше всего на свете люблю секреты!

Александр Исидорович молчал, а Харитон, поняв, что чуть было не проговорился, буркнул:

— Да никаких секретов. Клавдия Макаровна велела сразу тебе преподнести, а я уже в машине…

— Кавалер! — пошутила над ним Ляна, но тут же забыла о цветах. Ее уже интересовало другое: — Как же это ты, Харик, надумал к нам пожаловать? Да еще в такое время? Там, наверное, все в Десне по шейку сидят, а ты в наш благодатный край на солнышко? Что в Боровом нового? Как там Соловьятко, не скучает по мне?

Вопрос за вопросом. Ляну интересовало все, кроме одного: ответов на все эти вопросы или хотя бы на один из них. Но наконец спросила о таком, на что требовалось отвечать, тем более что Харитон и сам все ловил момент, чтобы сообщить об этом.

— Как там моя Земфира взбрыкивает? Наверно, соскучилась, лентяйка, по зефиру?

— Не соскучилась, — хмуро проговорил Харитон и вздохнул.

Ему до сих пор было жаль лосенка — слова о трагической гибели уже были на языке, но Ляна не давала ему рта раскрыть.

— Это почему же? — Девочка снова резко повернулась на сиденье и уставилась на Харитона.

Он посмотрел ей в глаза. И не сразу ответил, как бы удивлялся, будто только сейчас рассмотрел Ляну.

В Боровом девочка была совсем другой — бледнолицей, истощенной, как и всякая школьница в конце учебного года. Теперь Ляна загорела, разрумянилась, пополнела… И такой сделалась нетерпеливой, просто ужас.

— Ну не тяни, говори — почему не соскучилась?

— Потому что нет…

— Я так и знала, что без Ляны никто бедному животному не раздобудет даже зефиринки…

— Да не зефира, а Земфиры нет, — разозлившись, сказал Харитон, ожидая, как это подействует на девочку.

— Как то есть… нет? — У Ляны округлились глаза. — Как нет? А где же она?!

— Убили! — жестко бросил Харитон.

Ляна мгновенно побледнела, глубоко вздохнула. Она не могла понять до конца то, что сказал Харитон.

— Кто убил? За что?

— На мясо… Проклятые браконьеры…

Ляна закусила губку. На глазах у нее заблестели слезы. Она представила Земфиру мертвой, и ей стало невыносимо жаль лосичку. Едва не разрыдалась вслух. И разрыдалась бы, если б гнев не сжал сердце.

— И вы их впустили в зоопарк? Тоже мне юннаты!

Харитон обстоятельно рассказал историю гибели Земфиры. Ляна выслушала молча. Решила, что иначе и не могло быть, потому что эти самые браконьеры, которые только и смотрят, как бы поживиться, не могли упустить подобный случай.

— Эх вы! Надо было не выпускать ее со двора, — сказала с укором, когда Харитон кончил рассказ.

— Но ведь ты же приучила Земфиру убегать со двора, носиться по пастбищу и бродить где-то ночами. Она же дикая…

На сей раз Ляна не нашла весомого аргумента в свое оправдание. Сама чувствовала — в какой-то мере ее действия способствовали гибели Земфиры. Грустно произнесла:

— Бедненькая Земфира! Она, наверное, очень мучилась…

Харитон не был таким сентиментальным, не стал вдаваться в размышления:

— Как бы там ни было, а лосенка нет…

Почти до Новотуржанска в машине царило угнетающее молчание. Ляна переживала, думала. Харитон смотрел на бескрайние донецкие просторы, сравнивая их с придеснянскими далями, скучал по родным лугам и озерам, по зверям, что жили в школьном зоопарке, по яблокам и грушам, уже, пожалуй, созревшим в саду, даже по дедушкиным пчелам, которые теперь, наверно, на колхозной пасеке, потому что дядя Вадим велел передать их туда.

Дома Ляна оживилась, завертелась белкой, оглядела все. Показала Харитону вяз и колесо на нем, рассказала об аистах, высказала надежду, что будущей весной они непременно здесь поселятся — ведь она, Ляна, просто представить себе не может этого колеса без аистов. Потом сварила кофе. Вопреки скептическому предположению Харитона кофе у нее получился прекрасный: черный, ароматный, сладкий и такой вкусный, что Харитон тут же решил — если его каждый день станут угощать таким, он никак возражать не станет. Познакомила Ляна со своим ученическим хозяйством, пообещала, что, когда он будет возвращаться домой, нагрузит его и книгами и журналами с красивыми картинками, а общих тетрадей накупит столько, что всех Соловьяток и юннатов одарить сможет.