Поэтому можно себе представить, как чувствовал себя Харитон, утонув в Ляниной постели. А все потому, что характер не выработал, мягкосердным и податливым уродился. Привела тетя Клава в Лянину комнату, велела ложиться в этакое птичье гнездышко, он и подчинился. Всю ночь обливался по́том, крутился, будто рыба на сковородке, раскидал все подушки и подушечки, но все равно мягко было слишком.

Да и не только поэтому не спалось Харитону. И мягкость досаждала, и думы обуревали — сомнения тревожили хлопца. Это хорошо, что на самолете летел и Донбасс видел; хорошо, что смелость и решительность проявил, как настоящий мужчина. Одно было неясно: что он здесь будет делать, а главное — что эти добрые люди с ним делать будут? Если б хоть Ляна была дома, может позаботилась бы о Харитоне — она любила верховодить и подчинять себе податливых, пусть бы уж так было. Может, она город бы ему показала, а то еще и на завод бы свела, ведь хвасталась, что бегает туда, словно домой. Ляны не было, она где-то в море купается, днями должна вернуться. Но эти дни как раз и могли оказаться решающими в судьбе Харитона.

Он не представлял себе, чем займется на следующее утро. Слышал, что тетя Клава рано уйдет на работу. Знал, что и Вадим Андреевич не засидится дома. Его еще с вечера Петр Артемьевич предупреждал, что предстоящий день будет горячим. У всех найдется определенное дело, только ему придется изнывать в одиночестве, вспоминать сельское приволье, скучать…

Если человек ложится спать чем-то обеспокоенный, то и утром встанет встревоженным, хотя в народе и говорят, что утро вечера мудренее. Харитон этого не подтвердил бы — лег неспокойный и проснулся неспокойный. Правда, в комнатке не было так душно, как с вечера, — прохлада плыла в окно вместе с розовым утром, можно бы спать, но его разбудили воробьи. Они и здесь, в Новотуржанске, были такими же шумными и настырными, лезли чуть ли не в окно и наперебой чирикали. Самим не спалось и другим не давали.

Проснувшись, Харитон сначала подумал, что он в Боровом. Там тоже его по утрам будили воробьи. Блаженно потянулся — подсознательно мелькнула мысль, что дедушкина смерть — не что иное, как ночной кошмар, а шумливые воробьи предвещают такой же, как и вчера, как и все предыдущие, день.

Но спустя какой-то момент он почувствовал, что в кровати лежать ему неудобно, заметил на стене незнакомую фотографию, глянул на потолок — и потолок оказался чужим. Встревожился, не понимая, куда он попал, но тут же вспомнил, в чьей кровати лежит, и суровая действительность снова предстала вперед ним. Даже беспрестанное воробьиное чириканье показалось неприятным шумом в голове.

Еще миг — и он порывисто поднялся. И сразу же стал собою, тем Харитоном, который знал и понимал, что жизнь не проста, что надо держаться мужественно, как всадник на коне, — прочно держаться, а не выбирать местечко, куда бы шлепнуться.

Надев сандалеты, на цыпочках вышел из комнаты, проскользнул через столовую в коридор, выбрался на веранду и, пользуясь тем, что двери не заперты, очутился во дворе.

В летней кухне звучали голоса. Тетя Клава и дядя Вадим разговаривали вполголоса. В утреннюю пору отчетливо слышится каждое слово, и Харитон сразу понял, что речь идет о нем. Стало как-то неприятно — всегда он нарывается на разговоры, касающиеся его персоны. Но заткнуть уши он не мог и поэтому, хотя и отрывочно, услышал, что говорилось.

— …парнишка заскучает.

— А чего ему скучать? — ответил дядин голос.

— Я на работу, ты на работу, а он как?

Вот оно, то самое, о чем думал Харитон! Его беспокоило не то, что он, семиклассник, который уже, слава богу, и в восьмой перешел, умрет от скуки, не найдя себе дела. Его тревожило другое: сколько он доставляет хлопот доброжелательно относящимся к нему людям! Стало неприятно, что догадка его подтвердилась, что они и впрямь не знают, куда деть неожиданного гостя.

То, что он услышал дальше, его заинтересовало:

— Возьму с собой, покажу завод. Может, здесь его судьба, его будущее?

Про будущее и судьбу Харитон пропустил мимо ушей, но перспектива увидеть завод его захватила. Многое видел в жизни Харитон: поля, леса, зверей, работу колхозных кузнецов, а вот настоящий завод только в кино и по телевизору показывали. И ему стало веселее, правда не потому, что побывает на заводе, а оттого, что в дядиной семье его не считали лишним.

Неслышно направился мимо кухоньки в глубь сада.

— Славный парнишка Харитон. Думается мне, он у нас приживется.

Слова тети звучали доброжелательно, мягким и ласковым был сам голос, и теплое, благодарное чувство разлилось в груди Харитона.

— Приживется, — согласился дядя Вадим. — Роднее нас у него никого нет на свете.

Харитон проскользнул в беседку, полутемную от вьющегося вокруг нее винограда, присел на скамейку и затаился. Что-то новое, досель незнакомое, поселилось в его душе. Он по-новому осознал и определил свое положение. Да, он остался в огромном мире один-одинешенек. Ни отца, ни матери, ни дедушки, ни Яриськи. Только дядя Вадим. Да тетя Клава. Ну, еще Ляна, но…

Он не был уверен, что Ляна станет для него второй Яриськой, внесет в его душу спокойствие и равновесие. Ему почему-то казалось, что с такой, как Ляна, можно примириться только на время, жить же с ней в семье невозможно. Во всяком случае, хотя Ляна пока отсутствовала, она его больше всех волновала и беспокоила.

Однако теперь Харитон уже твердо знал, что в дядиной семье он не временно, что он полноправный ее член, им не пренебрегают, о нем позаботятся, как о своем, что тут ему придется пережить и радости и невзгоды. От таких мыслей он улыбнулся — нравился ему дядя Вадим.

В этих раздумьях время бежало быстро. Харитон не заметил, как совсем рассвело, и чуть не задремал в уютной беседке. Ход его мыслей нарушили солнечные лучи, чьи-то шаги и встревоженный голос:

— Харитон!..

Это дядя Вадим, обнаружив, наверно, пустую постель, отправился на поиски племянника.

Завтракали молча, как и положено в серьезной, работящей семье, где всякий знает свое дело и не имеет времени на лишние разговоры и сборы. Время не стоит на месте, работа не ждет, проснулся — собирайся, спеши к важному, интересному делу.

Завтрак неприхотливый — кофе, хлеб с маслом, кусочек колбасы. Харитону не хотелось есть, и он насильно вливал в себя ароматную жидкость, к которой в Боровом не был приучен.

Возле дома глухо вздохнул мотор, слышно было, как хлопнула дверца.

Харитон не обратил на это внимания, не догадался, что за директором пришла машина. Считал, что директора на работу ходят пешком.

— Машина, — взглянула на дядю Вадима тетя Клава.

Вадим Андреевич решительным жестом поставил на стол стакан, глянул на Харитона:

— Ну что, Харитоша, может, на завод съездим? Хочешь посмотреть?

Харитон не нашелся, что ответить, и его молчание дядя счел за согласие.

— Тогда собирайся скорее.

В доме надрывался телефон. Клавдия Макаровна поспешила к нему, а спустя минуту позвала Харитона:

— Харитон, это тебя.

Удивишься, если тебя вот так сразу в неизвестном тебе городе неведомо кто зовет к телефону. Но Харитон решительно направился к аппарату, даже не поинтересовался, кому это захотелось с ним поговорить; пошел потому, что было любопытно: ведь впервые в жизни его кто-то звал не на луг, не к реке, а к телефону.

Взял трубку, приложил к уху и чужим, незнакомым голосом спросил:

— Кто просит?

Издалека раздался отчетливый голос, как будто знакомый, но Харитон никак не мог сообразить, кому он принадлежит.

— Проснулся? Молодец! Как спалось на новом месте?

— А это кто?

— Дед Макар. Мы вчера с тобой познакомились.

— Здравствуйте.

— Здорово, парень. Как дела? Родня там работой не загрузила?

Харитон никак не понимал, чего от него хотел Лянин дедушка.

— Чего?

— Спрашиваю, чем сегодня заниматься будешь? Ежели нет ничего неотложного, то отправляйся к деду Макару, вдвоем дело найдем.