Луга полны трав; куртины густо-зеленых кустов оплетены горошком, ежевикой и хмелем. Странным казалось, что, после того как тут совсем недавно блестели водные плесы, все так буйно заросло зеленью. В ее гуще исчезли круглые и продолговатые луговые озера и озерца, надежно замаскировались в зеленом половодье. Десна спокойно и неприметно текла меж песчаных берегов, думая свою вековечную думу, творя свое вековечное дело.

В полях желтела рожь, бронзовела пшеница, молочной пеной закипала гречиха, под синим небом шелестели травы, одурманивающий запах источал картофель — не поля это были, а живой, драгоценнейший, искуснейший ковер, та самая скатерть-самобранка, что и впрямь давала людям все необходимое для довольства и достатка.

Тетка Мария принесла вечером горшок молодой жареной картошки с мясом, угощала и вела разговор о щедрости земли:

— И откуда оно все берется? Ну так все разрослось, всю землю укрыло! У меня в огороде тыквы такие вымахали, что и вдвоем не поднять. Еще бы немного, и земля б не выдержала…

Харитон уплетал жаркое и мысленно посмеивался над теткой Марией. Десятилетку женщина окончила, физику, химию изучала, а закона Ломоносова не запомнила: из ничего ничего и не получается, материя лишь меняет форму, а масса ее постоянна. Пусть тыквы у тетки какими угодно крупными растут, земля выдержит!

Он был очень доволен своей рассудительностью и в душе гордился собою. Но, как и всякий умный человек, не высказывал этого вслух, ел и помалкивал.

Андрей Иванович тоже ничего не сказал на это — может быть, не расслышал. Стал он немного туговат на ухо, хотя и не признавался в этом. Разлука с внучкой печалила его, угнетала. Он или сидел, погруженный в собственные мысли, или же, удрученный, ходил по саду, не оставляя свою одному ему известную думу. Мария потому и начала разговор о щедрости земли, что хотела отвлечь учителя от невеселых мыслей. Она-то знала — он всегда беспокоится о том, чтобы земля уродила, радуется, если весна и лето предвещают обильный урожай.

Врача Андрей Иванович не вызывал, считал себя здоровым, но доктор — тоже один из учеников Андрея Ивановича — частенько навещал его сам. Подолгу расспрашивал о самочувствии, давал советы, оставлял пилюли и пузырьки с лекарствами. Обычно старик ни к чему этому не прикасался, а если и прикасался, то очень редко.

Чаще всего врач появлялся в предвечернюю пору, после приема больных. О чем они говорили с дедом, Харитон не слышал, своих дел хватало. Он редко в такое время оказывался дома — возился в зоопарке, а теперь еще и размышлял над тем, где искать Земфиру.

Летняя пора для школьников — рай. Ни тебе домашних заданий, ни ранних вставаний, ни боязни опоздать на уроки или быть вызванным к доске, когда не знаешь, что отвечать.

Гуляй все лето, расти, набирайся сил, загорай, чтобы тело стало шоколадным, наслаждайся красотой, одним словом, делай что хочешь! Купайся в Гастюше. Лови на крючок или любым другим допотопным способом в озерках рыбу. Отыскивай в лесу вкусные ягоды. Вышаривать в прошлогодней пожухлой листве и мху грибы — тоже немалое удовольствие. А потом — орехи в лещинниках. Не успеешь оглянуться — яблоки и груши в садах, а там арбузы и дыни на баштанах поспели. Можно устраивать туристские походы на лоно природы — в леса и дубравы, к рекам и озерам. Можно экскурсии — в музеи, по дорогам бойцов и партизан…

Боровским школьникам все это было доступно. Сама мысль, что они могут делать все им угодное, тешила их. И все-таки они больше говорили и мечтали о летних удовольствиях, чем пользовались ими. Могли посещать музеи, плыть туристами по Десне от Бузинного до самого Киева, а то и еще дальше по Днепру — все могли, но для этого не хватало времени. Откладывали до следующего лета, ждали момента поудобнее, жили мечтами о необычных путешествиях и волнующих приключениях. Думали: почувствует себя лучше Андрей Иванович — в поход партизанскими тропами поведет, не одно лето водил он так своих питомцев. Вернутся из отпуска учителя — вспомнят о своих воспитанниках, повезут в Киев, покажут сокровища «Золотой палаты». Говорят, открылась такая в музейном городке Лавры. Все будет!

А пока что всех мучило одно: куда делась Земфира? Без нее и без Ляны стало тихо и грустно в школьном зоопарке. Не только юннаты — обитатели живого уголка тосковали.

— Может, ее волки загрызли?

— А может, чего-нибудь испугалась и куда-то убежала?

Это предположение принималось всеми, рождало надежду, заставляло ежедневно организовывать дальние походы, неутомимо искать.

Лето — благодатное время для отдыха и развлечений, если б ребята не имели воспитателей более бдительных и придирчивых, чем учителя. С последним звонком в школе учителя исчезали: этот уезжал в отпуск, тот отправлялся в путешествие, кто-то брался за науку. Родители же оставались дома и пристально следили за детьми, не упуская ни малейшей возможности занять дочь или сына не развлечениями, но домашней, а то и колхозной работой. Работы такой отыскивалось немало. В огороде и в саду, возле дома хватало всяких занятий; скотину надо было пасти или траву для нее рвать. Полевые работы в колхозе также не минули ребят. Многие родители вполне резонно считали, что ребенка полезно с детства приучать к труду. Неплохо опять же, если он и несколько трудодней к отцовским добавит…

Даже Харитон, человек, можно сказать, независимый, лишенный родительской опеки, и тот все время выполнял определенные обязанности. Дедушка ни к каким работам его не принуждал, но время от времени устраивал аврал в саду или в огороде: то прополоть что-нибудь надо, то яблоки-падалицы подобрать, то подмести дорожки или подгрести во дворе мусор. Дед никогда не заставлял. Он просто-напросто сам принимался за работу. Но разве Харитон не был восьмиклассником, значит, почти взрослым человеком? Разве он не понимал, что если дед взял тяпку или грабли, корзину или лопату, то надо немедленно забрать их в свои руки, строго сказав при этом: «Дедушка, сядьте и отдохните. Я ведь не маленький, чтобы смотреть, как вы гнете спину». А ведь известно, что если делаешь что-либо под теплым, ласковым взглядом, то стараешься выполнить работу так, чтобы заслужить похвалу. Да и самому приятно, когда занимаешься чем-то нужным и полезным.

Харитон хорошо понимал, для чего дед заводил с ним разговор о колхозных профессиях, о машинах, на которых работают комбайнеры и трактористы, шоферы и мотористы. Харитон знал, что наше время — это время техники и каждый более или менее культурный человек должен овладеть моторами. Заговаривал дедушка и о кузнечном ремесле, ремесле почетном. Ведь тот, кто в наш век железа и стали владеет тайнами металла, полезен людям и в селе и в городе, чувствует себя уверенно в нашем беспокойном мире.

Харитон все больше задумывался над тем, что ему следовало бы поменьше рыбачить и купаться, хоть это и приятно, а больше заниматься полезными делами. С некоторых пор он зачастил в кузницу. Соловьятко водил его туда, как к себе домой. Колхозные кузнецы, и прежде всего дядька Марко, хотя он и был мало приятен Харитону — бывает же такое: насколько он уважал тетку Марию, настолько не любил дядьку Марка! — встречали ребят радушно. Харитон не замечал в их советах ни насмешки, ни пренебрежения. Позже догадался: всякий мастер относится уважительно к тому, кто интересуется его профессией.

Соловьятко в кузнице был своим человеком — еще бы, отцовский наследник! А что и Харитон присматривался к их ремеслу, это кузнецам тоже нравилось:

— А, будущая смена! Ну, давайте, давайте, ребята, ежели не шутите. Это ты, Степан, сагитировал друга?

— Приглядывайся, Харитон, — не то серьезно, не то в шутку отзывался Черпак, лицо которого было так измазано копотью, что стало неузнаваемым. — Усваивай наше ремесло. Хлеб кузнеца хоть и труден, но сытен. Тут, голубчик, так: молотком стукнул — копейка, посильнее ударил — рубль.

Харитон внимательно присматривался к чудесам, творившимся на неуклюжей наковальне, возле горна. Не отрываясь следил за работой кузнецов, восхищался их мастерством. В одном сомневался: сумеет ли когда-нибудь сам вот так легко и ловко выхватить железными клещами из раскаленных углей металл и в один миг бесформенный кусок превратить во что-то нужное и полезное людям?