Дела в колхозе шли хорошо. Гаврило Семистрок был уважаемым человеком и в районе и в области, уже и орден имел, и в газетах его не раз добрым словом поминали, а боровчане выбрали его депутатом областного Совета. Знающим и инициативным был председатель колхоза «Прогресс». За словом в карман не лез, да и знаний ему не занимать стать.

Но перед Андреем Ивановичем он по-прежнему чувствовал себя учеником. Прислушивался к каждому его слову, потому что слова эти были особенными. Вроде бы о самых обыкновенных вещах говорил старый учитель, о том, что́ хорошо было известно Семистроку, а выходило так, что Гаврило только глазами хлопал и думал: «Откуда он это берет, наш дорогой Андрей Иванович, откуда это ему известно? Ведь не в Академии наук сидит человек, а, как и мы, грешные, не отрывается от Борового всю жизнь».

Харитон любил слушать беседы-споры деда и его знатного ученика. Его не выпроваживали, на него не обращали внимания, а он, чтобы оставаться незаметным и не мешать беседе, притихнет где-нибудь в уголочке, листает книжку, а сам боится пропустить хоть одно слово.

Гаврило Семистрок наведывался к учителю частенько. Заходил словно просто так, проведать о здоровье Андрея Ивановича да не нуждается ли в чем, а на самом деле, как уже успел сообразить Харитон, чтобы посоветоваться по какому-нибудь вопросу, а то и выслушать одобрение или возражение.

Приближалось Первое мая. Поля уже засеяли яровыми, сажали картофель, ждали тепла, чтобы сеять кукурузу.

Дни стояли погожие, на полях зеленели дружные всходы, сады обильно цвели, редко бывало, чтобы уже на первомайские праздники приходила на землю такая красота.

Гаврило Адамович беседовал об этом с учителем, тревожась, чтобы не набросился на зелень какой-нибудь вредитель.

— Ты, Гаврош, ДДТ подсыпай не жалея, — сводит на переносице мохнатые брови Андрей Иванович, а глаза добродушно смеются.

Бывшего ученика учитель называет почтительно Гаврилой Адамовичем, но в минуты, когда нужно в чем-то упрекнуть или дружески подшутить, пользуется именем, которым наградили его сверстники еще в школе. Когда учитель называет его этим давнишним именем, председатель колхоза, уже достаточно располневший и суровый на вид, становится похожим на подростка.

— Правильно говорите, Андрей Иванович, с химикалиями переборщили, передали кутье меду…

Разговор учителя с учеником переходит на науку, и Харитону трудно становится понять его смысл, потому что такие слова, как «биосфера», «биогеоценоз», «популяция», «экология», пока еще недоступны его пониманию, хотя самую суть он все же улавливает, и ему очень хочется постигнуть все то, что знают эти двое хороших людей.

Харитон понимает: речь идет о природе, о ее извечных законах, о том, что нельзя безрассудно эти законы нарушать, что разумный и дальновидный человек должен действовать так, чтобы не зависеть от милостей природы, но помогать ей развиваться по ее собственным законам. Только когда человек будет действовать сообща с природой, а не наперекор ей, деятельность его на земле будет и полезна и целесообразна.

Парнишка правильно понимал смысл научной дискуссии. Ведь, пользуясь словами вроде «экология» и «биогеоценоз» — кстати, это слово Харитон почти правильно расшифровал: «био» — жизнь, «гео» — земля, правда, что за «ценоз», аллах знает, — собеседники часто ссылались на хозяйственную практику в «Прогрессе» и на другие примеры из боровской жизни.

— Вот хотя бы твой предшественник, «приседатель» Назар Сук. Будто и правильной линии держался. Хвастал: «Разведу столько скота, что земле будет тяжко». Каждый хвост, каждая голова брались на учет, входили в зиму, хотя кормов и для половины не хватало. Кур на ферме развел тысячи, даже петухов не позволял продавать, для цифры ему были нужны. А чем кончилось?

— Да бывало еще и не такое…

Гаврило Адамович виновато склонял голову, понимал, что это только так говорил Андрей Иванович — «мы делаем», а имел в виду — «ты делаешь».

Учитель продолжал:

— Люди должны думать о природе. Скоро на наших полях не то что фазанчика или дикого козленка, а и зайчишку не увидишь. Уж не говорю про уток. Когда-то, в мои молодые годы, над придеснянскими лугами дикие утки тучами летали, не было такого озерца, чтобы не жировали утиные выводки. А сейчас? Где-то пара или тройка чирят покажется, да и тех, если вовремя не спрячутся, браконьеры пристрелят.

Андрей Иванович презрительно хмыкнул, тряхнул седым чубом, остро зыркнул на Семистрока:

— Уж бедная дичь и так и сяк маскируется, даже к домашним утиным стадам дикие селезни пристают — ничего не помогает. Вон на днях один селезень, видно, не найдя себе пары, к домашним пристроился, так и то долго не наплавал. Марко с ружьем тут как тут, от него не спрячешься…

— Да, это верно, — вздыхает Семистрок. — А что поделаешь?

— Что поделаешь?! Разве не знаешь? Ты же народный депутат, ты голова в коллективном хозяйстве. Вот и наводи порядок! По-моему, вся дичь — в поле, в лугах, в воде и на небе — не браконьерам, не случайным любителям пострелять должна принадлежать, а тому, на чьей земле она гуляет и кормится.

Гаврило Адамович с этим согласен. Он тоже может научно доказать, почему в полях и лугах должна жить всякая дичь, почему рыбы должно быть полно в озерах — все в природе взаимосвязано, все должно быть на своем месте. Изведем комаров — рыба лишится корма. Не будет рыбы — наплодится столько комаров, что глаза выедят.

Беседа снова становится непонятной для Харитона, однако он не пропускает ни слова — пусть не все понятно, но ведь как интересно!

— Верно говорите, Андрей Иванович, угроза огромнейшая. И если мы не станем на защиту природы, то кто знает, чем это все кончится. Леса надо беречь, реки, дичь и мошкару всякую.

Наконец Гаврило Адамович вспомнил, какое дело его привело к учителю. Было бы хорошо, если б Андрей Иванович выступил на первомайском митинге.

— Нет, нет, я уже свое сказал, вы помоложе, вы теперь за все на свете отвечаете, вот и выступайте. А я послушаю…

— Ну уж как знаете, а второго мая просим пожаловать.

Гаврило Адамович не только мастер говорить о природе, но и на практике знает, как что делается.

— Хотим всем колхозом выйти на Яр и посадить дубы и сосны. Десять тысяч саженцев в лесхозе берем. Пусть лес растет, кислород вырабатывает — потребителей предостаточно!

— Правильно делаешь, Гаврило Адамович…

Харитон догадывается, что мысль о посадке леса на Ярах возникла только сейчас, во время беседы с Андреем Ивановичем. Но это неважно. Главное — очень хорошая мысль родилась в голове дядьки Семистрока!

— Вот на такое дело придем, — улыбается дедушка. — С Харитоном придем. Посажу на добрую память с десяток дубов — пусть растут! А может…

Андрей Иванович не договорил, не выдал секрета. Он только ласково щурился и смотрел куда-то вдаль, куда не мог проникнуть ничей взгляд.

— Дело, по-моему, заслуживает внимания…

Властвует май. Идет по земле. Ведет в золотых поводьях крепко взнузданное солнце. Оно пылает, брызжет теплом и радостью, плывет и парит в неведомой высоте, в такой лазурной синеве, какая бывает только весной и только в начале мая.

Сады вокруг белопенятся. Все в розовом и красном, белом и зеленом. Село так нарядилось, в такой красоте, какую не увидишь ни в какую другую пору. Омолодилась земля, украсилась, справляет великий праздник; свою победу. Всё радуется: аисты на гнездах, воронье в небесной выси, утки на воде, уже спавшей с лугов, уступившей место зеленым островам. Моторы и те ревут празднично.

Люди суетятся. Возле школы собираются ребята. Комсомольцы заводят песню. Колхозники степенно, с лопатами на плече за село идут.

Харитону хотелось бы и к школе махнуть — там весь класс собрался, — и с дедушкой побыть охота. Теперь он не отходил от дедушки.

Сегодня на Яры он пойдет не с ребятами, а с дедушкой. За это его ни школьники, ни учителя не упрекнут. Наоборот, они будут довольны, что Харитон присматривает за дедушкой — лопату несет, каждое желание дедово исполняет.