Он выздоравливал после третьего инфаркта. Уже не лежал бревном, а сидел в потертом кресле с лоснящимися подлокотниками, опершись на них костлявыми руками, заложив ногу за ногу, и умиротворенно смотрел в печку, в которой весело полыхал огонь. Бледное лицо со следами тяжелого недуга, белые как снег волосы, густоте которых мог позавидовать любой парень, грустные, усталые, чуть прищуренные глаза… Он думал. От него недавно вышли его бывшие ученики — теперешние хозяева села, у стола хлопотала соседка Мария, тоже его бывшая ученица. А он словно пребывал наедине с собой, точно какая-то незримая стена отгораживала его от людей, от всего окружающего мира. Острая боль в сердце и какая-то тревога, возникающая, когда человек чувствует, что сердце отказывает ему служить, отошли. Тело еще было тяжелое, но он чувствовал, что опасность миновала, смерть отступила. Он ушел в воспоминания о давно минувших днях, о тех, кого давно уже не существовало на свете, чьи голоса давно умолкли.

Андрей Иванович был сыном рыбака. Жил этот знаменитый рыбак, Иван Громовой, неподалеку от Борового, в селении, что когда-то считалось уездным центром, на самой окраине, над рекой, как и надлежит семье рыбака.

Едва маленький Андрейка стал на ноги, он больше знался с рекой, нежели с людьми. Остроперых судаков, головастых сомов и зубастых щук он считал хозяевами подводного мира, а отца своего — повелителем над ними. Андрейка не сразу уразумел, что, кроме рыболовства, существуют на свете и другие профессии: кто-то сеет на поле жито, а кто-то перемалывает его в муку, один пасет коров, а другой выдаивает молоко, один мастерит бочки, а другой заполняет их соленьями. Ему казалось, что его отец и другие рыбаки из их слободы своими уловами кормят весь род людской, а хлеб, картофель, масло и разные лакомства, например конфеты, растут где-то в таинственном сказочном краю, который именуется базаром.

Мать на базар частенько носила рыбу, а с базара приносила все необходимое для семьи.

Андрей, словно утка, вырос на воде. Первую сказку-легенду услышал от отца, и была та сказка о судьбе рыбака. Спрашивает потомственный хлебороб у рыбака: «Какой смертью помер твой дед?» Рыбак с гордостью отвечает: «Утонул мой дед». — «А отец?» — спрашивает хлебороб. «И отца постигла та же участь». Хлебороб ужаснулся: «Да как же ты после этого не боишься садиться в лодку?» Рыбак на это спросил: «А какой смертью твой дед с отцом померли?» Хлебороб гордо произнес: «Мои померли в постели». Тогда рыбак удивился: «Так отчего же ты, добрый человек, не боишься каждый вечер ложиться в постель?»

Рыбаки — народ бесстрашный. В погоду и непогодь, осенью и зимой, в половодье и в бурю они, словно водоплавающие птицы, полощутся в воде, добывая из нее свой хлеб. И хоть рыба ловилась хорошо, а все же ее не хватало, чтобы прокормить и одеть большую семью.

Пришлось маленькому Андрейке в свои пять-шесть лет приниматься за работу, ловить разную мелочь на удочку; как ни странно, его улов тоже шел в дело: мать жарила на завтрак или ужин и мелюзгу — пескарей и костлявых щурят.

Бывало и такое, что отправлялись рыбаки в ночь на ловлю, боролись с разбушевавшейся рекой, преодолевали холодные волны, возвращались же поутру с пустыми руками, а то и вовсе не возвращались. Тогда семьи подолгу терпеливо ждали, когда всплывет с илистого дна рыбак, бродили по берегу, разыскивали в плавнях да на обнаженных лугах, находили и с отчаянными воплями, жалобным плачем, под аккомпанемент поповской молитвы и неугомонного звона церковных колоколов относили вздувшееся, почерневшее, обезображенное тело, что называлось когда-то рыбаком, на кладбище. Маленький Андрейка не верил, что хоронили в землю знакомых ему сельчан. Никак не мог он взять в толк, куда делись эти лохматые, бородатые и усатые люди в сапогах с высокими голенищами и кожаных, будто у кузнецов, фартуках, старшие и младшие побратимы отца.

Со временем все эти четко отпечатавшиеся в детском воображении образы растаяли, растерялись на бесконечных житейских дорогах, казалось, навсегда ушли в небытие. Но, видимо, ничто в жизни не исчезает бесследно. Не канули в вечность и те немногословные суровые рыбаки, что навсегда улеглись на убогоньком местном погосте. Они в самый ответственный, самый критический момент жизни Андрея Ивановича, через много лет, снова встали на свои неутомимые ноги, обутые в сапоги с длинными голенищами, надели свои пропахшие рыбой фартуки, распушили по ветру седеющие усы и обступили со всех сторон кровать учителя, обступили тесною толпой так, что свет от него закрыли, воздуха не хватало, ни на минуту не отходили, молчаливо звали куда-то, глядели строго и выжидательно, будто на чужого, им не знакомого. Расступались и незаметно исчезали, когда в дом приходил доктор. После укола сердце билось ритмичней, спадала усталость, грудь начинала дышать ровнее, Андрей Иванович засыпал и спал бы спокойно, если б его снова не обступали со всех сторон давние знакомые, с серьезными лицами рыбаки, не смотрели бы выжидающе, не ждали терпеливо, пока он проснется, придет в себя, натянет сапоги с длинными голенищами и отправится с ними к лодкам.

Не мог Андрей Иванович спать спокойно, мучила мысль, что задерживает рыбаков — ведь пора отправляться на ловлю, а он валяется в кровати, драгоценное время уходит…

Когда ему сделалось немного легче, видения все исчезли. Но не покидали воспоминания, далекое детство все время стояло перед глазами, и главное — эти воспоминания не мучили, не изнуряли, а были приятны, даже сладостны. Они успокаивали сердце, и Андрей Иванович чувствовал, что оно билось в унисон с ними, набиралось силы.

Чаще всего вспоминал отца, Ивана Громового.

Ивану Громовому везло в рыбацком деле. Долгие годы ходил он в самые адские водовороты реки за рыбой и каждый раз возвращался хотя и усталый, но живой и здоровый. Да он и верил, что все обойдется, что водяной не поставит на него своих сетей.

Однажды Иван Громовой не вернулся домой. О нем никто не слыхал, его никто не видел, знали только, что собирался куда-то далеко за рыбой, может быть верст за двадцать, о чем, правда, не сказал никому. Отправился так далеко во время весеннего половодья только потому, что вода уже пошла на убыль, а вечер был тихий, по-летнему теплый и обещал богатый улов.

Ночью в небе собрались грозовые тучи, внезапно поднялся холодный северный ветер, взбурунил реку, и она закипела, точно вода в котле. Полоснул косой дождь, в небе зигзагами засверкали молнии, без умолку гремел гром. Ничего коварнее и страшнее не было для рыбаков, чем эта разгулявшаяся стихия.

Молча ломала руки Андреева мать, только стонала да кусала губы. Она уже предчувствовала, что придется ей кричать на похоронах не своим голосом, но все же надеялась. Хорошо зная своего Ивана, она не верила, что тот так легко покорится стихии. И не ошиблась. Трое бесконечных суток в доме Громовых никто не смыкал глаз, жило в нем тяжкое горе. А на четвертые пришла радость: рыбаки привезли отца. Измотанного, простуженного, но живого. А на костях мясо нарастет, в живых глазах засветится жизнь, на уста ляжет тихая улыбка, и вымолвится соленое словцо.

Буря перевернула Иванову лодку. Сколько его носило по бурной реке, сколько раз погружало и выбрасывало на поверхность лишь для того, чтобы не только воду хлебал, а и воздухом закусывал, Иван Громовой не помнил. И уже, когда больше не оставалось сил бороться, он вдруг ощутил под ногами дно. Долго потом он брел в ледяной воде, пока наконец не свалился полумертвый на мокрую, холодную пахоту.

С тех пор Иван Громовой больше не говорил сыну, что его будущее — рыбачество. Купил сыну букварь, начал учить грамоте. А однажды, когда был в хорошем расположении духа, разговорился:

— Надумал я, Настя, в люди нашего Андрея вывести. Пусть в реальное поступает или в гимназию. Из кожи вон вылезу, всю рыбу в Десне выловлю, а на ноги мальца поставлю. Пускай на попа или дьячка учится, а то на учителя…

Будто в воду смотрел рыбак Иван Громовой…

В том возрасте, когда человеку не жаль расставаться с миром, где он ходил долго и уверенно, ему очень хочется еще разок заглянуть в свое прошлое, вызвать к жизни людей, среди которых и сам стал человеком, взглянуть на них не столько глазами, сколько сердцем, до конца осмыслить, среди кого ты жил, откуда вышел, быть может лишь для того, чтобы решить, кто ты есть и кем ты был…