Я никогда не удовлетворю эту жажду.

Очень мягко я говорю: — Мы не можем заняться сексом, — эти слова вбивают гвоздь в мое сердце. Потому что оно болит от того, что мне отказывают в этом, даже мои собственные губы. Потому что это все, что мне нужно.

— Я знаю, — шепчет Ло, приводя меня в пустой коридор с глобусами и другими картинами над головой. Он усаживает меня на скамью и опускается на колени перед моими раздвинутыми ногами.

Мое дыхание сбивается, и я наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать его, схватить в кулак его рубашку и притянуть его еще ближе.

Как только мои пальцы сжимают ткань, он кладет руки мне на колени, крепко сжимает мои ноги и кладет одну ладонь мне на воротник, прижимая меня спиной к стене. Отказ причиняет боль.

— Ло, — говорю я на одном дыхании, его черты резкие, суровые и волевые.

По моей щеке скатывается слеза.

Он не отступает. Как будто он предвидел такой исход с самого начала свадьбы. Как будто он весь день готовился к моему падению.

Вот оно.

Мне стыдно за себя и неловко. Я просто чувствую себя отвратительно.

— Мир никогда нас не поймет, — говорит он мне, его глаза так бесстрастны, что я не могу отвести взгляд. — Но это неважно, Лил. Мы есть друг у друга, и я понимаю твою боль, понимаю, как это больно, поэтому мне нужно, чтобы сегодня ты отгородилась от других людей, хорошо? Их не существует в нашем мире.

В нашем мире.

Возврата к жизни с Лореном Хэйлом не будет. И хотя заводить настоящих друзей, поддерживать настоящие связи с другими людьми сложнее, это правильно. Но именно это причиняет столько мучений внутри. Каждый день в их присутствии мы смотрим на отражения тех, кем должны быть, и знаем, что никогда не сможем ими стать.

Мои плечи расслабляются, и я шепчу: — В нашем мире есть суперспособности?

— Да, — говорит он, — но ты не невидимка.

Черт.

— Что же тогда я могу делать?

— Летать, — говорит он, — со мной, — он быстро поднимает меня, сажает к себе на спину, как мы всегда делаем. И он бежит к двери, мои волосы развеваются у меня за спиной. Мои губы растягиваются в слабой улыбке.

Он говорит: — Хочешь затеряться со мной во дворце?

Я кладу подбородок ему на плечо, и пара слезинок стекает по моим щекам, но они льются из глубины моего сердца.

— Да.

Это хорошее «да». Самое лучшее.

Оно наполнено тысячей слов «я люблю тебя», той любовью, которая может заставить тебя летать.

39. Лорен Хэйл

.

1 год: 00 месяцев

Август

Ее губы распухают под моим нажимом, ее пальцы сжимают мои светло-каштановые волосы, сильно дергая. Я прижимаю ее спиной к стене спальни. Нашей спальни. Нашей стене.

Она тянется, чтобы не упасть, и ее пальцы натыкаются на деревянный край нашего комода. Мой член проникает глубже между ее ног, и она издает резкий, прерывистый вздох, за которым следует крик удовольствия. Я крепко целую ее, прижимаясь к ней, и ее тело содрогается от удовольствия. Ее рука скользит, сбивая лампу на пол.

Грохот едва слышен.

Моя голова наполняется светом, я восхищаюсь ее телом, ее звуками и эмоциями, которыми мы обмениваемся через наши губы. Я никогда не хочу прекращать целовать ее вот так, пока я полностью внутри нее, наши пульсы бьются в унисон, и эта отчаянная настойчивость гонит нашу кровь.

Я не останавливаюсь. Напряжение захлестывает меня, перед глазами пляшут черные и белые пятна. Ощущения, о существовании которых я и не подозревал, вырываются наружу, и мои движения становятся жаднее, жестче, забирая у нее все до последней капли энергии.

Я держу ее за затылок, толкаясь в нее снова и снова. Наши губы так близко, что носы соприкасаются.

— Ло, — кричит она. Она снова пытается ухватиться за комод, но ее рука, блестящая от пота, тут же соскальзывает с него.

Тяжело вздохнув, я говорю: — Вставай, — я поднимаю оба ее бедра выше своей талии и отпускаю, чтобы опереться рукой о стену, прижав ее своим телом.

Ее ноги безвольно опускаются обратно на пол.

— Я... — вырывается у нее, она слишком устала для слов. Но ее глаза горят жаждой, желанием и стремлением.

На этот раз я поднимаю только одну ее ногу и держу ее над своим бедром. Под таким углом у нее перехватывает дыхание, и она откидывает голову в сторону.

Я замедляю толчки, и стон вырывается из ее приоткрытых губ. В уголках ее глаз появляются слезы. Я вытираю их большим пальцем и начинаю опасное восхождение, ускоряясь и поднимаясь все выше.

Я переключаю свое внимание на ее маленькие груди, разминая одну из них. Ее тело выгибается навстречу мне, и я щипаю ее затвердевший сосок. Она ахает.

— Ло, — умоляет она. — Пожалуйста, пожалуйста.

— Почти, любовь моя, — говорю я, а затем издаю протяжный стон. Секс с Лили Кэллоуэй, возможно, самый токсичный, изменяющий сознание опыт в моей жизни.

Я занимаюсь им практически каждую ночь и каждое утро, и вместе нам все равно удается перейти в другое измерение удовольствия. Она крепко сжимает мой член, и на этом все заканчивается. Мое дыхание сбивается, а толчки становятся решительными и еще более жесткими.

Ее руки устало обхватывают мои бицепсы, даже не пытаясь по-настоящему удержать.

Я — единственное, что поддерживает ее в этот момент.

Когда я кончаю, я осторожно выхожу, но мои руки по-прежнему крепко держат ее за талию на случай, если она не сможет стоять. Ее веки трепещут в изнеможении, и я поднимаю ее на руки.

Она изо всех сил борется со сном, который наконец навалился на нее.

— Ло, мне... — зевает она. — ...мне очень жаль.

Мои мышцы вздрагивают от ее искренних извинений. Я убираю пряди мокрых волос с ее глаз.

— Не извиняйся, Лил. Это и мой выбор тоже. Но только на сегодня, хорошо?

— Мммм... — она едва может кивнуть. Мы трахались чуть больше четырех часов с небольшими перерывами между ними. Все для того, чтобы измотать Лили до умственного и физического истощения. Дать ей снотворное было бы проще, но ее терапевт опасался, что она начнет от него зависеть.

Сомневаюсь, что она одобрила бы такую альтернативу, но это всего лишь одна ночь безумного секса. Я не позволю Лили привыкнуть к этому и сделать это новой рутиной.

Я укладываю Лили на кровать, немного раздвигаю ее ноги — ровно настолько, чтобы вытереть их своей скомканной серой рубашкой. Затем я натягиваю черно-белое одеяло до ее подбородка. Ее глаза борются за то, чтобы оставаться открытыми.

— Где моя ложка?¹⁸ — она стучит по матрасу рядом с собой.

Я целую ее в лоб.

— Я собираюсь принять душ, — я верю, что она не будет мастурбировать, пока меня нет. Должно быть, я достаточно насытил ее, и на уме у нее только сон. Я подтыкаю края одеяла вокруг ее худенького тела. — Я люблю тебя, Лил.

— Я люблю тебя... — ее глаза закрываются, и она выдыхает последнее слово. — ...тоже.

Пару секунд я смотрю, как она засыпает, а затем поворачиваюсь к ванной, борясь с той же усталостью. Не успеваю я дойти до нее, как кто-то стучит в дверь. Я не решаюсь сразу ответить.

— Ло? — я слышу спокойный и сдержанный голос Коннора. — Это всего лишь я.

Только эти слова оживляют мое тело. Медленно натягиваю брюки и выскальзываю за дверь, оставив ее нараспашку.

В нашем доме в Принстоне жутко тихо, в основном потому, что Лили наконец-то уснула.

Коннор изучает меня долгим взглядом, как будто осматривает пациента. Я зачесываю назад мокрые от пота волосы руками и прислоняюсь плечом к стене.

— Она опрокинула лампу, — говорю я, полагая, что он услышал грохот, поскольку его спальня находится на первом этаже.

— Вы занимаетесь сексом уже четыре часа, — он констатирует это как факт.

— Да, — говорю я. — Ты засекал время?

— Трудно не делать этого, — его глаза не отрываются от моих. Я не вижу в них осуждения, и именно поэтому мы стали лучшими друзьями.