— Ты идиот, если так думаешь.

— Тогда я грёбаный идиот, — парирую я, мой пульс бьётся слишком быстро.

Его лицо искажается, и он обхватывает голову руками.

— Я, блять, не это имел в виду.

— Думаю, нам пора идти, — говорит Лили, обхватывая меня за талию. Я опускаю взгляд и понимаю, что ее пальцы покраснели от моей хватки. Я ослабляю её.

— Хочешь выпить? — спрашивает Райк.

Он меня убивает.

— Пожалуйста, прекрати, — усмехаюсь я, мой голос режет слух. — Мне просто нужен... воздух, — я тяжело дышу, стараясь не думать о том, что произойдет через несколько недель, — дурацкая версия предупреждения моего отца.

Я выхожу с Лили на улицу, в беседку во внутреннем дворе, подальше от Марии и Сэма. Я перестал принимать Антабус около четырех месяцев назад. На этот раз я собрал всех и рассказал им, прежде чем сделать это. Я хотел проверить себя без таблеток. Это был вызов, который, я был уверен, я смогу преодолеть. Они согласились, что я достаточно долго был трезв, чтобы бросить таблетки. Чтобы попробовать.

У меня нет голоса в голове, который говорит: Тебя стошнит, если ты выпьешь глоток виски. Тебе будет плохо. Оно того не стоит.

Это самый тяжелый день за последние годы.

И, по словам моего отца, дальше будет только хуже.

45. Лорен Хэйл

.

1 год: 07 месяцев

Март

Сейчас два часа ночи, а мой телефон не перестает звонить.

Лили завладела нашим комиксом в кровати, пролистывая его слишком быстро.

— Ты собираешься ответить? — спрашивает она, облизывая палец, чтобы перевернуть следующую страницу.

— Мне казалось, мы говорили об облизывании страниц, — она оставляет отпечатки пальцев на всех картинках, когда делает это.

— Я не облизываю страницы, — опровергает она. — Я облизываю мой палец. Умные люди так делают.

— Например, кто?

— Коннор Кобальт, — замечает она.

— Да? Ну, он странный умный человек, так что он не считается, — мой телефон снова звонит. Я внутренне вздыхаю и отключаю его, не узнавая номер.

— Я передам ему твои слова.

— Он, наверное, воспримет это как комплимент, — говорю я, придвигаясь к ней поближе. И тут мой телефон снова звонит. — Господи Иисусе. Кто дал мой номер телефонному агенту?

— Не я, — быстро говорит она. — Может, кто-то разместил его в интернете. Это ведь уже случалось с Райком.

— Я же не сплю со случайными девушками, которые решили поделиться моим номером со всем миром, — говорю я раздраженно, больше из-за своего телефона, чем из-за чего-либо еще. Райку тоже следует быть осторожнее с подобным дерьмом. Но ему все равно. Его почти не волнует, что о нем думают.

Я не могу быть таким. Не в полной мере.

Когда раздается следующий звонок, я громко стону. Я собираюсь отключить телефон. Вместо этого я отвечаю на звонок. Мои глаза прищуриваются, когда я слышу голос через холодный динамик у моего уха.

— Кто это? — огрызаюсь я.

— Это Марк Джонсон из GBA News. Как у тебя дела сегодня, Лорен?

По моей шее пробегает холодок. Прошло около трех недель с вечеринки у бассейна Дэйзи — с тех пор, как мой отец набросился на меня, казалось бы, без всякой чертовой причины. Вот почему. За две секунды я догадываюсь, что несколько репортеров пытались до меня дозвониться.

Я не могу сделать это здесь, на глазах у Лили. Я облизываю губы.

— Подождите минутку, — говорю я ему. Моя грудь сжимается, и сколько бы я ни твердил себе, что нужно расслабиться, мышцы продолжают напрягаться.

Лили хмурится.

— Кто это?

— Ты можешь запомнить где я остановился в комиксе? — спрашиваю я. — Не загибай угол страницы, просто запомни её.

— Да, — тихо говорит она, а я перекидываю ноги через кровать и выхожу из нашей комнаты, закрывая за собой дверь. Я практически бегом спускаюсь по лестнице и направляюсь на кухню, чтобы Лил не услышала. Если это как-то связано с ней, то сначала мне нужны ответы. Чтобы я мог мягко сказать ей об этом.

Я пытаюсь вдохнуть полной грудью, но давление на грудную клетку причиняет мне только боль.

— Ладно, — говорю я Марку, стоя между кухонным островом и раковиной. — В чем дело?

На заднем плане слышны крики людей — с его стороны, не с моей.

— Извините, — говорит он с тяжелым вздохом, как будто идет куда-то в сторону. Посторонние звуки внезапно стихают. Я слышу, как закрывается дверь. — Отдел новостей сошёл с ума, когда вы ответили на звонок. Мы знаем, что другие телеканалы тоже пытались с вами связаться, — и он первый, кому я ответил.

— Не льстите себе, — холодно говорю я. — Я случайно ответил на ваш звонок.

— И я ценю это на сто процентов, — быстро говорит Марк, словно желая удержать меня на линии. — Я понимаю, что вам и вашей семье сейчас нелегко, Лорен, но мы хотели бы услышать вашу версию событий. У вас есть заявление или что-то, что вы хотели бы сказать? Если у вас нет времени, мы будем рады короткой цитате.

Что же такого может быть в этой истории, чтобы он умолял сделать чертово заявление? Когда сексуальная зависимость Лили стала достоянием общественности, репортеры даже не преследовали меня настолько.

— Как насчет того, чтобы начать с того, чтобы рассказать мне, что происходит.

Его шок усиливает это тяжелое молчание, и оно создает невыносимое напряжение. Я пытаюсь выдохнуть, но чувствую, как меня пронзают острые лезвия.

— Про это говорят все экстренные новости с часу ночи, — он делает паузу. — Я думал, вы уже слышали.

Я ухватился за стойку раковины, наклонившись. Я мог бы повесить трубку, почитать новости в Интернете. Посмотреть заголовки. Включить телевизор. Но ответ у меня на ладони. Прямо сейчас. И ничто не заставит меня бросить трубку. Если я не сдержусь, то могу сорваться.

— Просто скажи мне, — мой голос звучит пронзительно.

Он прочищает горло.

— Твоего отца обвиняют в растлении тебя, — он продолжает говорить, но слова не укладываются у меня в голове. Я тупо смотрю на белую раковину. Твоего отца обвиняют в растлении тебя.

Внутри меня так глубоко спрятана боль. Я никогда не обращался к ней, никогда не чувствовал ее до сегодняшнего дня.

— Это ложь, — говорю я, дрожа от эмоций, с которыми не могу разобраться. — Это неправда. Вот ваша цитата, — я вешаю трубку и тут же набираю номер отца. Моя рука дрожит, когда я потираю губы. На линии раздается щелчок. — Папа? — и все начинает выливаться из меня. — Это, блять, неправда. Какой больной ублюдок мог такое сказать? — я почти кричу. Ком подступает к горлу, и я замолкаю, звук полностью пропадает. Горячие слёзы застилают мне глаза, и я опускаюсь на пол, прислонившись к кухонным шкафчикам.

«Лорен Хэйл» всегда был синонимом следующих слов: неудачник, пройдоха, ублюдок, алкоголик, бойфренд Лили Кэллоуэй. Такими титулами наградил меня мир. Я никогда в жизни не верил, что такое может быть прикреплено к моему имени, к имени моего отца.

— Это был друг семьи, — первое, что говорит мой отец. — Он выдвинул эти обвинения, чтобы запятнать мою репутацию, имя моей компании, — он издал слабый, раздраженный смешок. — Hale Co. производит детские товары, и тот, кто поверит в эту ложь, скорее всего, будет бойкотировать нас, — он не говорит: Потому что кому нужна коляска, сделанная педофилом? Он не может произнести эти слова.

Я прислоняюсь головой к дереву, понимая, что он не мог сказать мне об этом в бассейне, потому что не мог этого вынести. Он пытался, но у него ничего не вышло.

— Никто не поверит, — говорю я себе под нос. — Я уже сделал заявление. Я сказал, что этого не было. Все это просто пройдет, как любой другой слух.

— Идет расследование, Лорен, — говорит он.

— Что? — мои ноздри раздуваются, а глаза наливаются яростью.