Роуз смотрит на меня так, будто я только что купила билет в один конец на сумасшедший поезд.

— А я говорила Лили, что ее грудь прекрасна такой, какая она есть.

Майя не выглядит ошеломленной этим разговором.

— Пока ты довольна собой, неважно, как ты выглядишь, верно? — она включает кофеварку, и в ответ раздается бульканье.

— Верно, — говорю я, кивая. — Думаю, я останусь со своими родными.

— Ладно, — Роуз берет со стойки свою сумочку и направляется к двери. — Мне нужно ехать в Calloway Couture, чтобы подготовиться к открытию. Пойдем, Лили. Ты можешь позаниматься в моей комнате отдыха.

— У меня есть комната отдыха, — говорю я, указывая на заднюю дверь.

— Да, но мои диваны лучше, — ее взгляд становится свирепым. Хорошо. Боже.

— Увидимся! — кричит Майя, когда мы выходим через парадную дверь. Меня обдувает ветер, и я делаю большой вдох. На грани срыва.

— По крайней мере, мы будем знать, насколько ей можно доверять, — говорит Роуз, когда мы переходим улицу. Люди, стоящие в очереди в Superheroes & Scones, достают свои смартфоны, чтобы сфотографировать нас. Я немного удивлена, что операторы не появляются из ниоткуда.

— Почему? — спрашиваю я. Роуз отпирает дверь своего магазина, и я закрываю ее за собой.

— Потому что, если завтрашний заголовок будет гласить, что «Лили Кэллоуэй собирается увеличить грудь», вы можете ее уволить, — она делает паузу в раздумьях. — Вообще-то, это неплохая идея. Подбросить ложь сотрудникам и посмотреть, передадут ли они ее прессе. Так сказать отсеять предателей, — она ухмыляется, словно нашла новую тактику для своего магазина.

Мой телефон пикает прежде, чем я успеваю похвалить ее коварную стратегию.

Ло: Скучаю по тебе.

Я делаю глубокий вдох и стараюсь не считать дни до того, как увижу его снова.

54. Лорен Хэйл

.

2 года: 01 месяц

Сентябрь

Лорен, где ваш отец прикасался к вам? Я до сих пор ощущаю жар вспышек камер, когда мы шли по улице Парижа, папарацци окружили нас, а мы были за целым чертовым океаном от нашего дома. Гуляли. Обычная прогулка стала кошмаром.

Почему твой брат не сделал заявления для прессы? Лорен, Райк знает правду?

Я сижу на барном стуле в пабе, сжимая в руке стакан с темной газированной жидкостью. Я стараюсь сосредоточиться на Чемпионате мира по регби, который транслируется на каждом телеэкране, но сегодня я не могу абстрагироваться от всех вопросов. Как бы я ни старался.

Коннор что-то говорит мне, между нами стоит тарелка с картошкой фри, но я не улавливаю смысла его слов.

— Неважно, — бормочу я резким и холодным голосом. Я отпиваю из бокала, ощущая горький привкус ликера. У меня начинает кружиться голова. Но недостаточно быстро.

Коннор должно быть понял, что я заказал Fizz с виски, когда он вышел на улицу, чтобы позвонить Роуз. Он не идиот, и хотя его поведение не изменилось, он снова вышел. Думаю, позвонить моему брату.

Ло, а что насчёт Лили?!

Я стискиваю зубы. Мои глаза жгет, как будто в них насыпали соль. Я смотрю на ряды бутылок за спиной бармена. Я не хочу об этом думать.

Твой отец когда-нибудь прикасался к Лили?

Я допиваю остатки своего напитка и показываю бармену на свой стакан. Она кивает, понимая. Твоя девушка подвергалась насилию?

Твой отец прикасался и к ней?

Перестань.

Думать.

Об.

Этом.

Сегодня был первый раз, когда я услышал, как имя Лили упоминается в связи с этой неразберихой. Я просто хочу, чтобы все увидели правду. Чтобы поняли, какой вред они наносят моей семье своими домыслами. А вместо этого каждая ложь становится еще больше. Я не представляю, чем это когда-нибудь закончится.

Коннор переводит взгляд с меня на телевизор, поедая картошку фри.

— Ты слышал, — наконец говорю я, — что у Сары Хэйл собираются брать интервью на телевидении? — что-то вроде специальной статьи. — Она похоронит моего отца, — и меня потащат вниз вместе с ним.

Бармен подносит ко мне только что наполненный стакан. Она избегает зрительного контакта, в ее бровях застыл страх. Она боится меня. У меня, наверное, самый ужасный взгляд, как будто я сижу здесь и надеюсь, что мир сгорит вместе со мной.

Отчасти так и есть. И я делаю ещё один глоток, но опьянения почти не ощущается.

— Сара от этого ничего не выиграет, — легко говорит Коннор, как будто вопрос решен.

— Не все такие, как ты, — злобно отвечаю я, сжимая холодный стакан. — Все, что мама Райка когда-либо делала, она делала потому, что ненавидела Джонатана.

— Я никогда не говорил, что она не будет лгать на камеру. Я просто имел в виду, что это ей ничего не даст. Так что наслаждайся этим фактом. Я вот наслаждаюсь.

— Наслаждайся этим, Коннор, — кислый привкус обжигает мое горло. — Ты будешь единственным.

— Я привык быть единственным человеком, который мыслит разумно. Честно говоря, не могу ожидать, что все достигнут моего уровня.

Его высокомерие не подпитывает меня так, как я думал. Может быть, потому, что он воспринимает мои оскорбления и просто придумывает новые. Так легче быть мудаком.

— Выпьем за это, — говорю я, поднимая стакан и делая большой глоток.

Это не так уж и крепко. Если бы мог, я бы пил чистый виски.

Бар разражается восклицаниями и слишком энергичными криками по поводу матча по регби. Французская болтовня переполняет маленький паб. Как только шум начинает стихать, мне на плечо ложится рука.

— Эй, — говорит Райк.

Я просто потягиваю свой напиток.

— Как прошел поход по магазинам? — спрашивает он, его голос глубок, как черные, накатывающиеся тучи перед ливнем.

— Скучно, — я ем картошку и смотрю прямо перед собой, готовый к его натиску: — Какого хрена ты делаешь? Как ты мог снова нарушить свою трезвость? Прекрати это тупое дерьмо.

Это не кажется глупым. Его не торопят камеры и люди, которые видят в нем жертву преступления, которого никогда не было. Неужели он, блять, не понимает?

Я всегда буду Лореном Хэйлом: парнем, к которому неподобающим образом прикасался его отец.

А теперь еще и к Лили...

Райк ставит пустой стул между мной и Коннором, и я скрежещу зубами. Я жду, что Коннор отодвинется, но он молчит.

Ладно.

Как скажешь.

Райк указывает на женщину-бармена, и мои мышцы сжимаются.

— Что я могу вам предложить? — спрашивает она.

— То же, что и у него, — он указывает на стакан.

Я начинаю немного нервничать, осознавая его глупую уловку. Все для того, чтобы заставить меня признать вслух, что я чертов идиот. Ублюдок. Я понимаю! Знаю, кто я такой, и в этом нет ничего хорошего. Допиваю остатки моего напитка одним глотком.

— Я закончил. Давайте просто уберемся отсюда, — я встаю с барного стула. Этого не может быть. Мне не нужно, чтобы он это делал. Почему он не может просто отпустить меня в этот раз? Мне просто нужно отдышаться.

Его рука хватает меня за плечо.

— Усади обратно свою задницу. Я хочу выпить, черт возьми, — он буквально заставляет меня вернуться на табурет.

— Ты говоришь как папа, ты знаешь это? — отвечаю я. Просто скажи ему. Скажи ему эти гребаные слова: Я пил. Они поднимаются неровным клубком к моему горлу. И я продолжаю их глотать.

Бармен начинает готовить его напиток, накладывая лед в стакан.

— Райк, — огрызаюсь я, заставляя его перевести взгляд на меня. На его скуле красуется пурпурный синяк, оставшийся после того, как Дэйзи дала ему пощечину, когда у нее был ночной кошмар.

— Что? — его челюсть тверда. Его глаза никогда не смягчаются. Он напоминает мне нашего отца. И это усложняет ситуацию. Это делает все еще хуже.

Я делаю напряженный вдох, и кислород не попадает в мои легкие. В периферии я вижу, как бармен берет виски.