— Они поговорят с твоими учителями из Академии Далтон, может быть, с кем-то из твоих профессоров из Пенна до того, как тебя исключили. С друзьями.

Я закрываю лицо руками, на меня накатывает волна эмоций. Эмоции захлестывают меня целиком.

— Я не собираюсь ничего приукрашивать, — говорит он грубым голосом. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы слышать чертову правду, — он громко вздыхает. — Я уже подал иск о клевете, но после того, через что прошла наша семья... с этим реалити-шоу, — я слышу звон льда о его бокал. — Мы стали знаменитостями, у которых почти нет личной жизни, и чтобы выиграть дело о клевете, нам придется пройти через пятнадцать сотен препятствий.

— Так что же нам делать? — спрашиваю я, начиная злиться. — Просто ждать? Надеяться, что эти обвинения будут сняты? Я сказал репортеру, что этого никогда не было, и это касается меня. Дело закрыто.

— Нет, сынок, — говорит он. — Нет.

На этот раз крик почти вырывается из моего горла. Я с трудом сдерживаю его, боль пронзает меня.

— Почему нет?

— Тебе двадцать три. Ты прошёл курс реабилитации. Твое слово ничего ни для кого не значит, потому что я мог бы манипулировать тобой, — он делает паузу, и еще больше льда ударяется о стекло. — Это выше наших сил, Лорен. Речь идет о людях вокруг нас, которые могут поручиться за наши отношения как отца и сына.

Все кончено, говорит он. Никто нас не понимает. Он не самый лучший отец, но он никогда не прикасался ко мне так. Он никогда не издевался надо мной — ни в коем случае. И я ненавижу... чертовски ненавижу, что это будет частью меня до конца моих дней.

И каждый день мне придется повторять одни и те же слова снова и снова: Мой отец не домогался меня.

Я тру глаза, которые слезятся от эмоций, которых я никогда не испытывал. Хотел бы я быть таким, как Райк. Как бы я хотел, чтобы мне было наплевать на то, как меня воспринимают другие люди. Откуда у кого-то вообще берется такая сила?

Я хватаюсь за крупицу надежды.

— Близкие нам люди подтвердят...

— Нет, — огрызается он, останавливая меня. — Перестань бредить. Они ищут ответы у двух людей. Они важнее всего. Не ты, не я, не Грег Кэллоуэй и не твоя девушка.

Я тяжело сглатываю.

— Кто же тогда?

— Моя бывшая сука-жена и мой второй сын.

Сара Хэйл.

И Райк Мэдоуз.

Они оба ненавидят Джонатана. Не могут на него смотреть. Зачем им вообще давать показания в его пользу? Все кончено. Нам ничего не остается, как смириться с этой новостью.

— Я понимаю, — наконец говорю я. Я просто хочу утонуть. Чтобы онемели те части меня, которые не могут выдержать эту реальность. Я просто хочу уйти навсегда.

Может быть, когда я проснусь, моя жизнь будет другой. Все будут счастливы. Не будет больше боли. По щеке скатывается обжигающая слеза. Телефон выскальзывает у меня из рук и падает на пол. Я тянусь к шкафчику за спиной и нахожу бутылку Glenfiddich. На три четверти полная.

Я откупориваю хрустальную пробку и подношу ободок к губам.

Я колеблюсь всего секунду, прежде чем жгучая жидкость проникает в мое горло.

46

. Лили Кэллоуэй

.

1 год: 07 месяцев

Март

Я дремала с открытым комиксом на груди. В полудреме я резко просыпаюсь.

— Я проснулась, — я практически фыркаю, произнося эти слова, и быстро моргаю. О черт, какая у него была страница? Сорок седьмая? Или сорок девятая? Где-то в сороковых, наверняка, да?

Я торопливо пролистываю комикс.

— Я вспомнила на какой ты был странице, — вру я. Я найду ее. — Я не успела дочитать до конца, как ты ушел... — я осекаюсь, когда вижу его сторону кровати. Пустая. Одеяло помялось в том месте, откуда он выполз. Я посмотрела на часы на прикроватном столике.

Пять утра.

Сначала я думаю, что, может быть, он заснул на диване. Но я не могу припомнить, чтобы он делал так раньше. Сердце замирает, и я сползаю с кровати в черных хлопковых трусиках и белой майке. Вероятность столкнуться с Коннором примерно пятьдесят на пятьдесят, поскольку он рано просыпается на работу, но я не трачу время на то, чтобы влезть в пижамные штаны.

Я просто бодро выхожу за дверь, босые ноги ступают по холодным половицам, когда я спускаюсь по лестнице. В гостиной царит кромешная тьма, и я включаю свет. Мой взгляд скользит по мебели, по взбитым подушкам, без следов от задниц.

Ладно. Я прохожу через арку на кухню, где включена микроволновка.

— Ло? — шепчу я, проходя дальше.

И тут я замираю, глаза становятся огромными.

— Ло? — его безвольная рука высовывается из-за островка. Я впадаю в панику, мое сердце бешено колотится. — Ло! — я бросаюсь в пространство между раковиной и кухонным столом и обнаруживаю, что Ло наполовину опирается на шкафчик, его голова склонилась набок, тело обмякло.

Я опускаюсь на колени и касаюсь его лица — глаза закрыты, словно он спит. Я чувствую его медленный пульс, который бьется вяло.

Слезы текут по моим щекам.

— Ло, Ло... — Что ты наделал? Что ты наделал? Я замечаю рядом с ним бутылку виски, почти пустую. — ЛО! — кричу я. Он без сознания. Но сейчас все по-другому. Он очень долго не пил алкоголь. — Проснись! — я слегка трясу его за плечи. Надеюсь, он откроет глаза. Он не мертв. Он не умер. Я подхватываю его под мышки. Мы едем в больницу, Лорен Хэйл. Просто держись. — Дождись меня, хорошо? — я плачу, пытаясь приподнять его тело своим.

У меня не хватает сил.

Я падаю обратно, вес его мышц превышает мои тонкие руки.

— Лили! — в кухню врывается Роуз, одетая в черный халат. — Что... — её голос затихает.

Я запуталась в конечностях Лорена Хэйла, в то время как он совершенно ни на что не реагирует.

— Коннор! — кричит Роуз, в ее голосе звучит страх.

Это пугает меня в десять раз сильнее.

— Я пытаюсь донести его до машины, — говорю я ей, мое тело дрожит. — Я везу его в... в больницу.

— КОННОР! — кричит Роуз.

Он вбегает на кухню с мокрыми волосами, без рубашки, в темно-синих пижамных штанах, как будто только что выскочил из душа. Он начинает действовать быстрее, чем Роуз.

— Иди заводи машину, Роуз, — приказывает он спокойным голосом. Но в глазах Коннора Кобальта есть что-то такое, что мне не нравится.

— Мы должны ехать, — говорю я сквозь поток слез. Я снова пытаюсь поднять Ло, но Коннор втискивается в маленькое пространство.

— Я держу его, Лили. Ты можешь пойти с Роуз? — он оглядывается на мою сестру, которая с широко раскрытыми глазами смотрит на Ло. — Роуз.

— Чья это бутылка Glenfiddich? — спрашивает она на одном дыхании.

Коннор легко поднимает Ло на руки, его голова болтается, как будто он... Я придерживаю его шею, чтобы это не выглядело так пугающе. Затем Коннор пристраивает Ло так, что его голова упирается в голую грудь Коннора. Так лучше. Я иду впереди, хватая Роуз за руку, чтобы она следовала за мной.

Я видела Лорена Хэйла пьяным в отключке больше раз, чем могу даже сосчитать. Но Роуз не видела его таким. И хотя что-то жестокое терроризирует каждый нерв моего тела, я думаю только об одном: ему нужна помощь.

Я не хочу проснуться завтра и понять, что не сделала для него ничего хорошего. Я не хочу сожалеть о том, что не поторопилась. Я не хочу открыть глаза и увидеть, что он ушел навсегда. Поэтому я подавляю эту боль и иду вперед. К гаражу. К Эскалейду Роуз.

— Коннор, — говорит Роуз под нос, пока он несет Ло, в двух шагах позади нас. Я оглядываюсь назад, чтобы убедиться, что Ло все еще там.

— Тебе нужно сесть за руль, — говорит он ей, признавая, что не может сам.

Роуз быстро кивает и делает глубокий вдох, ее серьёзное лицо возвращается. Она отпирает машину и направляется на переднее сиденье.