Когда все расселись, председатель Боттомли продолжил:
– К сожалению, нас не посетил ни один из кандидатов на должность в руководстве штата – губернатора, заместителя губернатора и генерального прокурора, – но за них выступят их представители. Далее, мы хотим сократить официальную часть собрания, чтобы бо́льшую часть вечера мы могли посвятить неофициальному знакомству с кандидатами. Поэтому я попрошу выступающих ограничиться четырьмя минутами. Так, пятнадцать раз по четыре – шестьдесят минут, всего час. Так будет правильно. – Он повернулся лицом к кандидатам. – Я не собираюсь включать секундомер и перебивать вас в середине предложения. Я просто встану и подойду к вам, и вы поймёте, что пора заканчивать. Согласны? Хорошо, тогда мы начнём с представительства штата. Дамы и господа, первый оратор, – он заглянул в список, – Чарльз Кимборо. Мистер Кимборо, прошу.
Кимборо был человеком средних лет, улыбающимся и уверенным в себе, возможно, потому, что действительно совершенно не волновался. Губернатор, демократ, которого он представлял, мало что мог выиграть или проиграть в этой аудитории, в подавляющем большинстве – республиканской.
– Я здесь, чтобы передать вам приветствия Его Превосходительства и выразить сожаление по поводу того, что он не смог быть с вами сегодня вечером из-за ранее данного обязательства. Сегодня я пришёл, чтобы убедить вас вновь поддержать его кандидатуру на высокий пост, который он сейчас занимает и на котором он продемонстрировал свои способности и свою заботу… – и так далее, все четыре минуты. Когда Боттомли шагнул к нему, Кимборо запнулся, но изящно завершил: – Я мог бы занять весь вечер, перечисляя достижения Его Превосходительства за четыре года пребывания в должности, но Герб ясно даёт понять, что мне пора заканчивать, выразив вам благодарность за внимание, вежливость и гостеприимство. Спасибо.
Следующие шестеро выступавших представителей кандидатов на руководящие посты в штате – как республиканцы, так и демократы – один за другим рекламировали достижения своих работодателей. Это было смертельно скучно, и часть зрителей ушла. У Лоры Магнусон появилось искушение последовать за ними, но Джон Скофилд, сидевший на платформе, пробудил её любопытство и интерес. Он, безусловно, был молод и симпатичен, но самое главное – у него хватило смелости (или безрассудства) бросить вызов действующему сенатору Джосайе Брэдли. Прочие вступили в гонку только после того, как Брэдли объявил, что не будет добиваться переизбрания. Лора задавалась вопросом, упомянет ли он об этом во время своей речи.
Боттомли вышел вперёд, поднял руки и помахал публике, чтобы привлечь внимание.
– Хорошо, друзья, – сказал он. – Теперь, когда мы закончили с руководством штата, можем заняться той частью программы, которая вас особенно интересует, а именно – кандидатами на должности сенатора и представителя в Генеральный суд[33]. К счастью, ни у кого из них не было неотложных дел (хихиканье и смешки), и все они присутствуют здесь. Сначала мы выслушаем кандидатов в сенаторы штата. Их трое, и все считают себя республиканцами. Я не знаю, почему демократы не выдвинули своих кандидатов (смешки). Мы предоставим им слово в алфавитном порядке. Итак, – беглый взгляд на список, – мы начнём с Томаса Баджо, члена городского совета Ревира, затем выступит Альберт Кэш, представитель нашего округа в Генеральном суде, а завершит Джон Скофилд из Барнардс-Кроссинга. Мистер Баджо, прошу.
Баджо был коротким, толстым, смуглым, с иссиня-чёрными щеками, густыми тёмными волосами и маленькими гитлеровскими усиками. Он вышел вперёд, источая уверенность.
– Как городской советник Ревира, я учредил… я предложил… я вызвал… – И в заключение: – То, что я сделал для моего родного города Ревира, я могу сделать для всех городов и посёлков округа, став сенатором. И трудиться я намерен с той же преданностью долгу, с той же сосредоточенностью, которые проявил, будучи городским советником.
Он сел под вежливые аплодисменты. Лоре пришло в голову, что он допустил ошибку, потратив всё время на изложение своего послужного списка в качестве члена городского совета, хотя бы потому, что это включало повторение высказываний от первого лица — что всегда являлось проблемой при цитировании вышеуказанного списка.
Альберт Кэш был пожилым человеком далеко за пятьдесят. Он говорил гладко и бегло, а лицо оставалось бесстрастным, как будто слова звучали с магнитофона. Суть речи Кэша заключалась в том, что он посвятил свою жизнь служению обществу. Он перечислил все политические должности, которые занимал, включая комиссии и комитеты, куда его включали. И теперь, после трёх сроков в качестве представителя в Генеральном суде, будет только справедливо, если его изберут в Сенат.
Он также получил вежливые аплодисменты, хотя кто-то в аудитории крикнул:
– Как насчёт Закона о гавани?
Притворяясь, что не слышит, Кэш вернулся на своё место, и одновременно несколько человек в аудитории обернулись, чтобы взглянуть на кричавшего. Лора сделала мысленную пометку: узнать об этом Законе и роли Кэша в этом – хотя бы потому, что она увидела намёк на смущение в том, как небрежно Кэш рассматривал потолок в задней части зала, усаживаясь на своё место.
– Говори с теми, кто там будет, – советовал Малкейхи. – То есть не беспокойся о тех, кого нет. Понял, что я имею в виду?
– Конечно, – ответил Скофилд.
Малкейхи пристально посмотрел на него.
– Ничего подобного. Пустые слова. Вот смотри: собрания в округе Эссекс проходят в Линне и Ревире, а также в Барнардс-Кроссинге. Так? Ну, и кто будет присутствовать на том собрании, о котором идёт речь? Только жители Барнардс-Кроссинга. И всё. Может быть, забредёт один-два человека из Линна или Ревира, но маловероятно, и в любом случае их не стоит брать в расчёт. Поэтому прими решение: ты разговариваешь только с людьми из Барнардс-Кроссинга. Уловил? Когда окажешься в Линне, будешь разговаривать только с тамошними обитателями. То же самое и в Ревире. Суть в том, что не следует разговаривать с кем-то, кого там нет.
– Да, но ведь меня услышат, разве не так?
– Конечно, если ты президент Соединённых Штатов и выступаешь в Алабаме, мы узнаем об этом и здесь, в штате Массачусетс, но если ты баллотируешься в сенаторы штата, занимайся самообманом – цитировать тебя не будут. Если там найдётся репортёр из «Линн Экспресс», считай, что тебе повезло, даже если тебя упомянут всего лишь как одного из выступавших. Кто противостоит тебе? Ал Кэш из Линна и Томми Баджо из Ревира. Пусть так. Кэш был представителем Линна в Генеральном суде в течение нескольких сроков. Он расскажет о своей деятельности и заявит, что заслуживает продвижения в Сенат. Но собравшимся на это плевать. То же самое с Томми Баджо, который был членом городского совета. Он расскажет о своих достижениях, но всё это было в Ревире, так с какой стати его речь должна произвести впечатление на добропорядочных избирателей Барнардс-Кроссинга?
– Да, но о чём я буду говорить? У меня нет заслуг.
– Тогда выступай с тем, что у тебя есть.
– Но у меня ничего нет.
– Отнюдь. Ты местный парень, и при этом симпатичный и дружелюбный. Вот и покажи им, что ты симпатичный и дружелюбный. Люди не слушают; они смотрят. Вот почему телевидение побеждает радио. Ты просто стоишь и позволяешь всем видеть тебя, а то, что ты говоришь, не имеет ни малейшего значения.
Лора видела, что Скофилд нервничал, и ей стало жаль его. Он одарил публику смущённой мальчишеской улыбкой, а затем нервным хмыканьем.
– Я Джон Скофилд, мне двадцать восемь лет. Я практикующий адвокат с конторами в Салеме. Я не женат, – начал он. – Я родился прямо здесь, в Барнардс-Кроссинге, и прожил здесь всю свою жизнь. И моя семья живёт здесь с колониальных времён. Я ходил в школу «Гейтскилл», затем в старшую школу «Барнард». После чего отправился в Гарвард, в Гарвардскую школу права[34]. Возможно, несколько лет назад к ним было немного проще попасть. Я люблю этот город и его жителей. – Он продолжал рассказывать о различных местах в городе – Лендинге, Фримонт Хилле, Детском острове – и о том особом значении, которое, которые они имели для него. Внезапно он услышал за спиной лёгкое шарканье и скрип, говорившие о том, что Боттомли встал и направляется к нему. Мысли Скофилда мгновенно сосредоточились на том, как закончить свою небольшую речь, но осенило его в тот момент, когда он ощутил присутствие председателя собрания рядом с собой, идея буквально озарила его яркой вспышкой. — Дело в том, — улыбнулся Джон, — что мне нравится то, что есть, и я абсолютно ничего не хочу менять.
