– Вы думаете, я всё испортил?

– Уверен в этом, – ответил Малкейхи. Он собирался произнести обычные слова сочувствия и утешения, но, увидев отражение в пыльном окне офиса, не мог не сравнить свой внешний вид – приземистое и бесформенное тело, пухлое лицо и нос картошкой – с симпатичным молодым человеком, сидевшим напротив. У Скофилда было всё, чего не было у Малкейхи, когда он начинал, и всё же... Внезапно им овладели злость и раздражение. Не только из-за неверного поведения в деле Гонсалеса, но и из-за общего самодовольства сидевшего напротив молодого человека. Однако Малкейхи не проявил никаких признаков раздражения, когда выдвинул нижний ящик стола и достал бутылку и стакан. Автоматически он протянул бутылку собеседнику.

Скофилд покачал головой.

Малкейхи налил себе выпить, сделал глоток, а затем, держа бокал в руке, откинулся на спинку стула и прижал ногу к боковой поверхности выдвижного ящика, чтобы сохранить равновесие.

– Ты когда-нибудь думал, – лениво спросил он, – что, возможно, занялся не тем?

– Вы думаете, я настолько плох, а?

Старик беспомощно развёл руками.

– Ты не продумываешь всё до конца. Ты импульсивен. У тебя появляются мысли, и иногда очень хорошие, но ты следуешь им, не принимая во внимание долгосрочные эффекты. Например, сегодня, или тот контракт, который ты подписал пару дней назад. Ты думаешь быстро, но не думаешь долго. А адвокат должен думать о долгосрочной перспективе для своего клиента. Клиент что-то предпринимает или хочет что-то предпринять, он горит жаждой деятельности, но его адвокат – парень, который спрашивает: «А что, если…?» Понятно? Кажется, твой разум работает не так.

– Так что же мне делать?

Малкейхи задумался.

– Тебя не было три-четыре года?

– Ага.

– И ты не справляешься, не так ли? Ты хорошо одеваешься, и у тебя квартира в Уотерфронт Тауэрс[21]. С другой стороны, у тебя эта ненормальная подержанная машина. Скажи мне, ты вообще зарабатываешь деньги?

– Немного.

Пожилой мужчина грубо рассмеялся.

– Ну, ты можешь жениться на богатой девушке. Это решит твою проблему.

– О, богатые девушки в наши дни не выходят замуж. Они предпочитают карьеру. Они становятся врачами, юристами и преподавательницами колледжей.

– Может быть, тебе следует объединиться с каким-нибудь умным молодым евреем или итальянцем. Ты работаешь над привлечением бизнеса, и он справится с этим. У тебя имеются внешность, манеры и всё такое, ты должен знать многих. Любых клиентов, которых сможешь заполучить, ты будешь передавать ему… нет. – Взмахом руки он отклонил идею. – Он бросит тебя, как только ты создашь ему клиентуру. Я скажу тебе, что ты можешь сделать. Иди в политику. Там не имеет значения, если ты валяешь дурака. Ты становишься представителем или сенатором штата[22], и дело в шляпе. В дополнение к зарплате это пойдёт на пользу делу. Видишь ли, люди будут думать, что у тебя есть связи... ну, с окружным прокурором, судьями и судебными клерками. Более того, они не считают, что ты займёшься их делами лично, поскольку занят государственной деятельностью. Они ожидают, что ты передашь это кому-нибудь в своём офисе.

Скофилд снова показал свои квадратные белые зубы.

– Какой-то еврей или итальянец…

– Конечно. Почему бы и нет? – Тут его осенила внезапная мысль. – Слу-ушай, заметил парня, который сидел у меня в офисе вчера днём? Так вот, это был Джим Талли. Он медбрат, или санитар, или что-то такое в больнице Линна. Он сообщил мне, что Джо Брэдли, сенатор от этого округа, оказался в больнице с тяжёлым сердечным приступом. Официальная версия – прохождение обследования, но на самом деле у него инфаркт, причём тяжёлый.

– И?

– Так что, скорее всего, он не будет баллотироваться на переизбрание. Никто ещё не знает, поэтому, если бы ты заявил об этом…

– Сенатор штата? Это просто смешно. Как можно надеяться баллотироваться на пост сенатора штата с бухты-барахты? Для этого следует хорошо потрудиться. Возможно, я мог бы баллотироваться на члена городского управления Барнардс-Кроссинга, но…

– Должность члена городского управления не даст тебе ничего, кроме, может быть, нескольких телефонных звонков с жалобами на сборку мусора. И никакой зарплаты. Сколько известных тебе муниципальных служащих играют важную роль в политике? Ты хочешь выбраться из местного болота и попасть в сенат. И там уже лавировать. – Малкейхи зигзагообразно взмахнул обеими руками. – После этого ты можешь стать членом какой-либо комиссии или судьёй, если тебе это по вкусу. Или остаться сенатором, затем перейти к конгрессмену и переехать в Вашингтон. А там возможности... – Он развёл руки над головой, демонстрируя бесконечность.

– Да, но всё это требует денег.

– Первое правило политики, – веско проронил Малкейхи, – не использовать свои собственные деньги. Только деньги других людей, вклады в кампанию.

– Но для начала требуется хоть какая-то сумма.

Малкейхи кивнул.

– Конечно, стартовый капитал. Но у тебя он есть. Твоя одежда, твои апартаменты в Уотерфронт Тауэрс...

– Немного, – признался Скофилд. – Моя доля от продажи дома после смерти отца. Всего лишь несколько тысяч.

– Слушай, мальчик, тебе не нужно много, чтобы начать. И ты не выбрасываешь деньги на ветер. Это реклама. Неужели непонятно? Выигрыш, проигрыш – ты получаешь всю эту рекламу бесплатно. Скажем, ты проводишь митинг. И начинаешь, представляя себя: «Я Джон Скофилд, практикующий адвокат с офисами в Салеме». Уловил? В аудитории обязательно окажется какой-то зануда, у которого имеется небольшая юридическая проблема. Кто-то должен ему денег и не возвращает долг. Или ему нужно составить какой-то контракт. У него нет адвоката. Ну вот, перед ним порядочный молодой парень, который говорит здравые вещи, и он адвокат в Салеме. Почему бы не пойти к нему? Ясно? А теперь – что будет, если ты выиграешь?

– И что же?

Малкейхи возвёл руки к небу, как будто собрался обнять небеса.

– Ты будешь ворочать большими делами. Мы создадим юридическую фирму: «Скофилд, Малкейхи, Коэн и Мастранжело». – Он махнул рукой, будто указывая на дверную табличку.

– Кто такие Коэн и Мастранжело?

– Мы заполучим умного еврея или итальянца. А может, и обоих сразу.

– А может быть, Вентуро из офиса окружного прокурора для итальянской общины, – предложил Скофилд.

– Возможно, – кивнул Малкейхи.

Скофилд в восторге сверкнул зубами при мысли об одурачившем его человеке, который теперь станет трудиться на него. Но потом вернулся к реальности.

– Нет, это глупо. Я не могу баллотироваться на пост сенатора штата.

– Почему бы и нет? Это наилучший выбор для тебя. Ты бы баллотировался как республиканец, и к тому же на первичных выборах. Кандидат от республиканцев обязательно победит на выборах в этих округах, независимо от того, кто он. Вот основной вопрос, который должен тебя интересовать. Сколько людей голосует на первичных выборах? Двадцать процентов? Максимум двадцать пять. Ты получаешь твёрдую поддержку Барнардс-Кроссинга, и дело в кармане. Теперь – самое главное. Ты – один. Единственный, кто будет баллотироваться от республиканцев.

– Почему единственный?

– Потому что никто, никто в здравом уме не собирается оспаривать выдвижение Джо Брэдли. Он был сенатором от округа – не знаю, сколько лет. Итак, ты заявляешь об этом. Затем, когда он, наконец, сообщает, что не будет переизбираться, ты получаешься единственным игроком на поле.

– Да, и в ту минуту, когда он заявляет, на поле выскакивает полдюжины других.

– Ну и что? Ты-то выступил первым. И получишь известность прежде, чем другие начнут действовать.

– А если ваш друг ошибся, и Брэдли снова выставит свою кандидатуру?

– Значит, ты проиграешь. Но у тебя останется вся бесплатная реклама, вся шумиха.

– Ну-у...