Она продолжала тщательно разглядывать руки, но тут её внимание привлекло темное пятно за окном. Точнее, самое темное пятно, ибо за окном царила непроглядная мгла, словно густая и скомканная из сотен теней. Но из всего этого мрака одно пятно выделялось густой черной смолью. Сюльри вылезла из-под одеяла и прошлепала босыми ногами к витражному окну, узоры которого были не видны, сокрытые ночью. Бесформенное пятно непрерывно двигалось и перемещалось по стеклу в хаотичном порядке. Оно казалось плотнее и гуще своих собратьев и выглядело так, будто хотело принять определенную форму, но не могло вспомнить, какую именно. Сюльри инстинктивно протянула руку, приложила к окну ладонь там, где в это мгновение застыл сгусток тени, и тут же отдернула её: стекло было безумно горячим.

– Странно, – вслух подумала девушка. – Неужели окно за день так прогрелось? Неудивительно, что в комнате так жарко, аж кожа плавится.

Она потянулась к небольшой золотой ручке наверху, чтобы открыть окно, но длинная бледная ладонь остановила её, схватив за запястье. Сюльри обдало жаром от этого прикосновения, и она от неожиданности отскочила в сторону, задев бедром стол, с которого со звоном посыпались склянки с отварами. Воздух наполнился запахом жженой травы и кислых грибов.

– Кто же так без предупреждения хватает! – ощетинилась Сюльри, безжалостно борясь со страхом, который щипцами схватил её сердце, бешено рвущееся наружу подстреленной птицей. – В этом Храме что, и окно открыть нельзя, чтобы тебя не напугали до смерти?

Она кричала, но никак не могла найти взглядом того, на кого именно изливала своё недовольство. Комната на первый взгляд казалась пустой, но Сюльри была готова отдать руки и ноги на отсечение, что здесь был кто-то ещё, спрятанный в тени объемного шкафа из темного дерева.

– Эй ты! Я тебя вижу, – ткнула пальцем наугад Сюльри. – Выходи и немедленно, иначе я пожалуюсь главному, этому, как его… А! Бо Лукану! Слышал меня? Выходи!

Тень за шкафом слегка шевельнулась. Сюльри сощурилась, пытаясь разглядеть её хозяина, однако это и не потребовалось – высокая фигура в темной рясе сама вышла на свет, но всё же, как-то неуверенно и смущенно.

– Ага! Так и знала, что здесь кто-то есть! – победно воскликнула Сюльри. – Вас не учат в Храме, что заходить в чужие комнаты без стука нельзя? Что за безобразие! Кто ты вообще такой? Покажи себя, чтобы я знала, на кого пожаловаться!

Фигура в рясе всё то время, пока её отчитывали, стояла с поникшей головой, которую прикрывал длинный глубокий капюшон. Незнакомец хотел откинуть его с лица, но не решался, его тонкие изящные пальцы дрожали и никак не могли уцепиться за ткань. Сюльри, глядя на бесплодные попытки незнакомца, гневно приблизилась к нему, отчего тот отшатнулся и попытался отойти от резвой девушки подальше, но наткнулся спиной на стену.

– Чего это ты, боишься? – ехидно вопрошала Сюльри в попытках заглянуть под капюшон, но незнакомец настойчиво отворачивался от неё и прикрывался руками. – Значит, как без стука в комнату входить, то ты смелый, а как личико своё показать – стыд пробрал? А ну-ка давай, не смущайся! Поздно песок сгребать ладонями, смерть уже дышит тебе в спину! – непонятно к чему произнесла Сюльри фразу, когда-то услышанную на рынке Эфриса. Незнакомец ошарашено застыл и потерял бдительность, чем девушка и воспользовалась: она подпрыгнула и одним движением откинула капюшон с высокого худощавого мужчины и тут же в страхе обомлела. На неё смотрело бледное виноватое лицо, обрамленное белыми прядями волос, яркими пятнами на бескровном лике выделялись черные без белка глаза.

Байзен протянул руку и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Сюльри звонко ударила по его ладони своей и отскочила как можно дальше от него.

Сердце девушки бешено стучало о ребра, пытаясь вырваться наружу, а тело обдало холодом и жаром одновременно. В памяти всплывали образы, которые кислотой выжгли в её сущности белые пятна страха. Сюльри задрожала, вспоминая, как желтые зубы впиваются в её руку, как хлещет горячая кровь, как тихий голос шепчет и требует, чтобы она не двигалась. Отчаяние и ужас сковали Сюльри, как в тот день, когда жизнь её потекла по иному руслу. Девушка боялась того, кто стоял перед ней, ненавидела его, пускай тот и выглядел иначе. Звериная морда, белая шерсть, когтистые руки – все это исчезло, и сейчас на неё с испуганным видом смотрел юноша, который тянул к ней свою руку с изящными пальцами, но теперь на них не было жутких когтей, одно касание которых разрезало плоть, открывая пульсирующее розоватое мясо.

Сюльри шумно сглотнула и передернулась всем телом, отвращение захлестнуло её. Чувство страха, которое накрывало её ледяной волной, пугало, поэтому Сюльри решила бороться с холодом привычным путём: раскалиться до предела обжигающей яростью.

Она с негодованием уставилась на Байзена, сжала дрожащие руки в кулаки и гневно выплюнула:

– Снова ты? Убирайся отсюда! Что тебе на этот раз надо? Решил отгрызть мою ногу, а, может быть, сразу голову? Уходи!

Сюльри с каждым словом распалялась всё больше, привычная храбрость возвращала свои позиции, сметая неведомый ранее страх. Девушка готова была пуститься в драку, если потребуется. Сюльри гневно дышала и нетерпеливо ожидала, когда эта тварь, которая притворялась разумным существом, скроется из виду и вернет ей долгожданное спокойствие. Но Байзен не двинулся с места. Он покорно опустил поднятые в порыве руки и тихо произнёс:

– Не хотел… Прости меня… Не хотел…

Но для Сюльри его извинения были как сухая древесина для пламени – только подбавляли жару.

– Что ты там бормочешь себе под нос?! – яростно вопрошала она. – Думаешь, сказал пару слов, и дело с концом? А вот не будет тебе прощения, мерзкий горг! Пускай рука и отросла, но ты заставил меня испытать весь этот ужас, и теперь моё сердце бьется как сумасшедшее всякий раз, как я вижу тебя. Убирайся прочь! Мне твоё прощение, как собаке третья нога!

Байзен с непониманием посмотрел на Сюльри и еле слышно спросил:

– Что… Что это значит?

Сюльри сама не понимала, что хотела этим сказать, но виду не подала и раздраженно прокричала:

– Да какая разница! Я говорю тебе, чтобы ты убирался! Мало того, что ты напал на меня на улице средь бела дня, так ещё и пугаешь, хватая за руки! Можно было и словами сказать, ты же не немой!

– Боялся…

– Громче говори! – не выдержала Сюльри. – Что ты строишь из себя невинную девицу, кого ты пытаешься обмануть!

– Я боялся не успеть! – неожиданно громко воскликнул Байзен, но тут же смущенно потупился. Сюльри обомлела от такой неприкрытой наглости, по её мнению, а потому пошла в атаку:

– Да что с тобой не так! Открыть окно – это что, преступление? Да не пыталась я повредить ваше драгоценное имущество, нечего так переживать!

– Дело не в нём… – снова еле слышно произнес Байзен, глядя своими черными глазами на густой мрак за окном. – Пускать в Храм Мглу нельзя, она способна навредить тебе и всем живым. Окно сдержит её ненадолго, но здесь тебе оставаться нельзя, никто не должен находиться в Юдоли, пока тьма не развеется. Не понимаю, почему Тайсвен не спрячет тебя в более безопасном месте.

Голос его был чистым и глубоким. Он говорил ровно и спокойно, хотя и испытывал чувство стыда и смущения. Сюльри ненароком заслушалась и разжала кулаки, утратив былой гнев к этому печальному юноше.

– Безопасное место? – повторила Сюльри, медленно приближаясь к окну. Темный сгусток тени кругами завертелся на стекле, принимая то форму идеально ровного шара, то скручиваясь как змея, то растекаясь, сливаясь с мраком. Сюльри снова захотелось приложить ладонь к окну, невзирая на обжигающий жар стекла, но она удержалась.

Байзен молчаливо следил за танцем тени, чьи движения в желтоватом полумраке комнаты завораживали и притягивали взгляд. Они так и стояли безмолвно в отдалении друг от друга телами и душой, но, казалось, будто стоит сделать мелкий шаг вперед, навстречу, и они преодолеют ту грань, что невольно разъединяла их, но Сюльри не спешила ступать на зыбкую почву прощения.