— Ну и что же тебя в них не устраивает?

Слыша в моих словах скепсис, мама непроизвольно стала отвечать в похожем недовольном тоне:

— Ну, например, отношения с работой. Что один, что другой — два любителя магии и детей в это втягивают. Думаешь мне нравиться, что папа водил тебя на испытания артефактов? Или что у меня малолетние сыновья такими терминами бросаются, что я себя полной дурой чувствую?

— Но тебе ведь нравится их трудоголизм. Разве нет?

— Да. В этом и суть, Луна. Не замечают недостатков во время влюблённости. Потом в отношениях наступает эдакий «кризис», когда начинаешь видеть все его ужасные черты. И не такой уж он и идеальный принц, оказывается.

Подумав, она пожала плечами:

— Правда, эти два этапа у меня в обоих случаях оказались совмещены. У Эда и Роланда недостатки читались с первых секунд. Вроде и классные, а вроде и сковородой прибить охота.

Я молча отправила ещё горсть тёртых груш к моркови.

— А потом… потом любовь. Когда любишь и хорошее, и плохое. Знаешь, из Эда такое же совершенство, как из меня карьеристка. В принципе, допустимо, но ведь лютый же бред. Эд он…

Мама задумалась, подбирая слова.

— Вот бывает, сидишь в парке, ждёшь свидания и вдруг видишь — идёт, — мама поудобнее села и принялась томно описывать. — В красивом костюме по фигуре. Весь идеален: фигура, волосы, глаза, носик, и непередаваемая улыбка… самая красивая улыбка в мире.

Тут я была с матерью почти согласна. Не решусь поручиться за весь мир, но среди моих знакомых у Эдмунда были самые красивые и яркие эмоции.

— И вот идёт он по тропинке, замечает тебя, улыбается шире и ускоряет шаг — спешит навстречу. И вдруг… — мама сделала паузу. — Спотыкается и коленом в собачий «подарок». Светлыми брюками… представляешь, каким словам научились дети, играющие рядом?

Я коротко хихикнула, понимая, что мать рассказывает реальную историю.

— Но он встаёт. Листиком стирает с ноги всё, что легко стирается, снова улыбается. Подходит, садится рядышком и тихонько так, на ушко: "Ужасные времена, не находите? Прекрасная дама вынуждена проводить день в моей дерьмовой компании'.

Я засмеялась, живо представляя эту картину.

— Иронично, что в такие моменты я нахожу Эдмунда милым, — мама смеялась вместе со мной. — Такой очаровательно непосредственный.

— Не совсем мой вариант, но отношение к проблеме мне нравится.

— Сдава Создателю, — мама дёрнула бровью, отправляясь мыть руки от сока.

— Ага.

Я добавила в миску с плодами и мукой остальные ингредиенты. Перемешивать решила руками.

— Не… С таким как Эд мы очень скоро разругаемся — кто за что отвечает и в каком объёме. Мне нужен человек, с которым можно было бы всё сразу структурировать — кто и за что — и отклоняться от договорённости только в случае необходимости.

— Ну, с Эдом-то вы не ругаетесь.

— Это потому, что он воспринимает меня как ребёнка и готов уступать. А теперь замени в его отношении «опеку» на «сотрудничество», и наши непомерные лень, упрямство и принципиальность просто нас раздавят.

— Скорее уж разорвут дом изнутри, — мама отправилась за противнем. — Кстати об этом, мне тоже бывает тесно с его характером.

Мама бросила на противень кусочек сливочного масла и размазала, чтобы про выпекании печенье не приставало к металлу.

— Твой папа едва ли был сильно лучше. Не думай, что он был безусловно хорошим. Ты просто его плохо помнишь — в одиннадцать лет дети редко могут чётко осознавать недостатки родителей.

— Что было не так с ним?

— Ну… — мама задумалась. — Если уж говорить примерами… Вот однажды он разговаривал с кем-то из коллег. Ещё до нашей свадьбы было, я тогда практику проходила в Королевском Научном. Зашла речь про девушек, про мужественную внешность, а потом — как так вышло уже не помню — начали обсуждать волосы на груди. Так он мои волосы к груди прижал и отказывался слушать доводы коллеги, что это не считается. Волосы на груди? На груди. Ну и плевать чьи. Стоит, смеётся и уверяет, что он самый брутальный мужик во всём Королевском Научном — самые длинные волосы.

Я захохотала:

— А потом ты спрашиваешь, в кого у меня такое ужасное чувство юмора.

— Ну да, ну да. Так что не думай, что любовь всей жизни должна быть идеальной. Это просто значит, что с недостатками этого человека ты готова жить. Возможно со временем, ты полюбишь эти недостатки. Как я, например, светлые волосы твоего отца.

— А что с ними не так? Нормальные волосы, — забыв о тесте на руках, я потянулась к собственной шевелюре, унаследованной от него.

— Всё хорошо, просто я больше люблю брюнетов, — мама чистой рукой сняла в моих волос прицепившейся кусочек моркови. — На мой вкус, волосы Эда — идеальны, но у него свои проблемы.

— Неужели хочешь сказать, что у тебя есть претензии к его внешности⁈ — не поверила я.

— В нём я не сразу полюбила нос.

Вот где возразить было нечего! Длинный острый, как «клюв», да в сочетании с научным любопытством, он придавал особое значение фразе «совать нос в какие-то дела».

— Знаешь, целоваться не удобно — в щёку упирается. Потом мы научились правильно головы ставить, а нос стал просто забавной изюминкой.

— Ясненько.

Я принялась раскладывать приплющенные шарики по противню. Мама пошла, включать артефакт-печь. Печенье полагалось ставить в разогретую.

Вот интересно, на что влияет эта тонкость? Что такого ужасного случится, если разогревать с тестом внутри?

Впрочем, не важно. Может, когда-нибудь проверю.

— Мой «неидеальный» тоже не вполне в моём вкусе, но больше беспокоит характер.

— Тут труднее, — мама кивнула. — Что-то тоже полюбишь, как трудоголизм каждого из моих мужей и их тупые шутки. Но с чем-то придётся мириться до конца жизни, так и не сумев это полюбить: например, расхождения во вкусах, курение твоего отца, матерную речь Эдмунда. Некоторые вещи будешь в равной степени обожать и ненавидеть: особо тупые шутки и тот же самый трудоголизм. С этим просто приходится жить.

— Ясненько.

— Ну а как ты хотела? Ты тоже им не подарок. Думаешь, Эда не бесит моя паника при его или мальчишек безответственном поведении? Или желание заставить его пойти к врачу по любому поводу? Или «подтирание соплей детям, когда они и сами разберутся»? Бесит, ещё как. Он вырос в другой среде: его друзьями были мальчишки-беспризорники, а родители отпускали гулять до поздна. Ну… и заодно не знали о худшей половине его проделок. А я росла абсолютно домашним ребёнком, которого мама наряжала в платья и учила печь блинчики, и, не приведи тебя Создатель, при ней сказать даже слово «задница».

— Ага, — я кивнула, показывая, что знаю об этом.

— За Эда не поручусь, но за себя скажу: ты даже не представляешь, как хочется иногда запустить ему в голову сковородкой.

— По Вам и не скажешь.

— Конечно не скажешь, потому, что я его люблю и никогда не брошу в него даже вилкой, не то что сковородой, — мама сделала из таза глоток сока, который я отжала из перемолотых фруктов. — Вкусно. Тебе налить?

— Да.

Она отошла за чашками. Разливая, напиток, продолжила:

— Злится нормально. Проблемы начинаются тогда, когда мысль о том, что ты можешь ему навредить или сделать больно, перестаёт быть веской причиной чего-то не делать.

— Хочешь сказать, если я со сковородой встану за спиной у своего молодого человека и буду представлять суд и сокамерниц, а не рыдания над его бездыханным телом — это не мой человек.

— М…

Мама провела секунду в задумчивости, оценивая формулировку. В размышлениях она влила весь сок в одну чашку — из груш и моркови сцеживается не так много. Осознавшись, разлила на несколько порций.

— Да, примерно это я и хочу сказать. Но, разумеется, не стоит себя мучить и любить его через силу, если есть что-то, что ты категорически не приемлешь.

— Да, да, это я понимаю… М… И всё же… если мы раньше уже были знакомы и не в самом позитивном ключе?

— Он виноват или ты?