— Нет, но…

— Но? — с улыбкой настораживаюсь.

— Но все к тому идет, старик. Недавно знакомил с девочкой, приводил ее домой. Даша там устроила прием, почти смотрины.

— Серьезно? — выпучиваюсь, словно мне в затылок засандалили увесистым багром.

— Ее зовут Соня, полное — София.

— Ну надо же! — наигранно смеюсь. — Красивая? Ты, похоже, оценил. Судя по твоему взгляду, вы произвели на девочку фурор, то самое неизгладимое впечатление. С ее родителями уже встречались? Просватали малышку? Где молодые будут жить?

— Тебе смешно, а мне, — Горовой опускает низко голову, скукоживается и сводит плечи, — было не до смеха, когда я грозным тоном начитывал сопляку конспект о безопасной половой жизни. Он даже слушал, а потом смеялся. Я что-то, видимо, не так сказал. Опыта маловато. Это подрастающее поколение, — подбородком показывает на моего сынка, — поколение акселератов. Я за ними с одной рукой не успеваю, а ты?

— Ты дожил, старик! — громко ржу. — Это, бля, смешно. Сам-то во сколько стал отцом? А моему пока четыре, ты не ровняй, сам знаешь, что.

— Вот поэтому…

— А-а-а! Ну-ну, ну-ну!

— А где жена? — Дашка смешным клевком целует меня в щеку.

Немного отстраняюсь, затем прислушиваюсь, как будто ощущаю слабое движение позади себя, наверное, где-то у входной двери.

— Иди сюда, — подзываю сладкую к себе.

— Сестричка! — ультразвуком выпискивает Даша.

— Эх! — сильно вздрагивает Ярослав. — Звонкая ты, кумпарсита!

А Юля странным образом переминается с ноги на ногу, чего-то вроде бы стесняется, посматривает украдкой на старшую сестру, потом постреливает глазками на заливающуюся от огромной радости по двору мотающуюся детвору, заглядывает куда-то вдаль, сканируя пространство за воротами, прищуривается и чего-то ждет.

«Смелее!» — вращаю кистью, подзывая сладкую к себе.

— Поздравляю! — Ярослав впечатывает легкий поцелуй в висок. — Как вы?

— Все хорошо, — она опять смущается, стремительно краснеет, игриво прячется, прикладываясь лбом в мое плечо.

«Ты чего?» — я сильно скашиваю взгляд, пытаясь обрести потерянный по недоразумению наш зрительный контакт.

«Все хорошо!» — жена, насупив брови, ментально тотчас отвечает.

— О-о-о! — вскрикивает Дари, когда в раскрытые ворота вваливается транспорт «юных Велиховых», как о них душевно говорит Сергей, когда никто не слышит, но все об этом знают…

— Рассказывай, как жизнь молодая? — Яр хлопает развалившегося в плетенном кресле Петю по руке.

— Когда это мы с тобой стали такими закадычными друзьями? — уперевшись ладонями в кривые подлокотники, он настороженно приподнимается и куда-то в сторону визгливым голосом орет. — Лю, стоять! Вот же…

«Блядь!» — по-видимому, одно простое слово должно было сорваться с этих не обезображенных дурным оскалом губ.

— Пусть носится. Зачем ты ей мешаешь? — с большим вниманием слежу за тем, как три счастливые сестры щебечут о чем-то женском, выгуливая малышню на детской игровой площадке. — Там зреет коварный страшный план? — киваю в ту же сторону.

— Не-е-е-т! — зевает Ярослав. — Не думаю. Нет предпосылок, впрочем, как и существенных проблем.

«Вы как?» — теперь четвертый собеседник, похоже, подключается к тандему. Смирнов именно сейчас решил пробить немой эфир?

«Все хорошо. Ребята на месте. Есть новости?» — не глядя набираю и, улыбаясь махающей Юле, отправляю сообщение в эфир.

«Не пейте, козлики» — наверное, «папенька» забыл добавить «без меня».

«Сергей, что с Костей? Как дела?».

«Передавай всем маленьким привет!».

— Вам привет, — не отрываю взгляд от потемневшего экрана.

— Что там? — Петя дергает мое плечо.

— Не знаю.

— Это был Сергей? — Горовой наклоняется ко мне.

— Да…

Чего я, собственно говоря, так сильно убиваюсь? Мы не общались с Красовым, а последние недели проводили в открытой конфронтации. Мне должно быть все равно на то, что с ним там дальше будет, но почему-то тяжело откинуть мысль и изображать безразличие, которого в действительности нет.

— Херня какая-то, Яр! — шиплю сквозь зубы.

— Давай не будем.

— Я чувствую себя подлецом, — наконец-то разряжаюсь тем, что по сердцу с нажимом лезвием ведет. — Это ведь вчера случилось?

— И что? — недоумевает Горовой.

— Я откатил сделку с домом, Свят, — внезапно Петр, громко хмыкнув, начинает. — Если это важно, конечно…

— Вообще никак, Велихов. А на хера об этом ты сейчас сказал? — в ответ скриплю зубами. — Решил что-то мне пришить? Дом, дом, дом. Он нам не нужен. Это Юлино добровольное решение. Что это за подачки, в конце концов? Что за гребаная щедрость?

— А чего ты, мил человек, так сильно злишься? — он встречно направляется ко мне. — Это не подачка, а законный раздел имущества. Фирму делить не стали, а дом… Это его желание.

— Нам ничего не нужно, — еще раз повторяю. — Дошло?

— Ей, Свят! Ей ничего не нужно. Хотя…

«Могли бы и уважить, в самом деле?» — на это Петр намекает? Раз у меня своего теплого угла не предвидится, то почему бы не застолбить то, что Красов предлагает в качестве отступного выкупа?

— И? Ты, твою мать, к чему ведешь? — раскрываю руки, как будто бы стараясь что-то грандиозное объять.

— Он не абьюзер, каким его все выставили. Хватит! Чего ты взъелся?

— Ты, блядь, в своем уме? — с улыбкой на лице почти елейным шепотом елозит Ярослав. — Петр, что с тобой?

— Ничего! — с тяжелым вздохом Велихов откидывается на спинку кресла и выставляет скрещенные в районе щиколоток, затянутые в темно-синие джинсы худые ноги. — Просто говорю, что не намерен оправдываться за действия своего клиента. Все по закону и в тех же рамках. Юля стала в позу, хотя могла…

— Это типа его последнее желание, а она, — куда-то в сторону киваю, — не оценила мужской широкий жест? Я ни к чему ее не принуждал. Мы об этом говорим, малыш?

— Свят, я понимаю, — Петр отворачивает голову, скрывая на удобной стороне свое лицо. — Послушай, пожалуйста. И давай, наверное, спокойно и без нервов. Чего ты кипятишься? Зачем кусаешься? Я, если откровенно, давно такого не видел, чтобы вот так, как будто добровольно…

— Именно, козел!

— А ну, заканчивайте, — растягивает грубым тоном Яр.

— Это ты меня послушай! — я, видимо, решил расставить те маленькие точечки над «i» или меня от нервного переутомления сейчас ведет. — Считаешь, что я неправильно поступил? Увел жену у бедного-несчастного? Я…

— Не мне об этом судить.

— Вот именно, Петруччио! — встаю и подхожу к перилам веранды, на которой мы сидим и ждем, пока девчонки нагуляются. — Я… Я… — странно заикаюсь и проглатываю нужные слова. — Не буду ни перед кем из вас оправдываться. Слышно, Велихов?

— Свят, извини, — бухтит в ответ.

— Не буду, Петр, такого точно не дождешься.

— Ребята! — пищит Антония. — Петечка! — придерживая на одной руке дочурку, второй размахивает, приглашая нас. — Идите к нам.

— Зовет! — киваю на нее. — Велихов?

— Чего? — лениво отзывается.

— Я шел к ней, — сейчас я ощущаю, как в уголках моих глазах что-то предательское и важное собирается. — И то, что было между нами, между нами и останется. Я никому не переходил дорогу и не строил козни. Это честный выигрыш…

Если подобное определение применимо к тому, что тут произошло.

— Свят, хватит! — Горовой укладывает здоровую ладонь мне на хребет.

Он бьет не сильно, но все же ощутимо. Это раздражает и заставляет неадекватно действовать:

— Убери! — рычу и прогибаюсь в том месте, где Яр терзает мою спину. — Убери, кому сказал!

— Заканчивай. Прекрасный день, отличный повод. Петр, заткнись, пожалуйста! Не будь скотиной. Согласен помолчать? — он зажимает мою шею и раскачивает, как болвана. — Очумелая семейка. Смотрите-смотрите!

Собака с визжащим лаем кружит по площадке, удерживая в зубах какую-то игрушку, которая мотается, изображая жалкую добычу, полученную в тяжелейшей за свое борьбе.

— Это что?