Он не сводит взгляда с переливающихся граней, а волоски на шее все равно приподнимаются.

Я не боюсь его. Не боялся никогда.

Но, то, что я ощущаю сейчас, определенно, стах. Ледянной, он стискивает желудок и обвивает тот склизкими щупальцами. Заползает в пищевод, вызывая стойкое чувство тошноты.

Потому что я мечтаю, чтобы зеркало передо мной оказалось кривым.

Неправильным.

И не имело ничего общего с реальностью.

— Это ты смог, сынок, — усмехается едва слышно и оставляет стакан в сторону. — Давай бумаги и закончим.

Горло сковывает болезненный спазм, а изо рта помимо воле рвется рык обезумевшего на цепи зверя:

— Я не стану таким.

— Да ты уже такой, — говорит резко.

Как ножовкой по металлу режет. Из глаз вот вот посыпятся искры, а изо рта вырывается пар, но я держусь. Стою, вибрируя. Нельзя бить. Убью нахуй.

Оставляет стакан в сторону, не глядя в пылающие гневом и бессилием мои глаза. Тянется к бумагам. Объяснять не приходится. Старый козел не дурак и быстро понимает, что от него требуется.

Он должен оставить все Жене.

— Сильный, — решительно повышает голос, выводя подпись на каждом листе, бегло пролетая взглядом по строчкам, а я замираю в недоумении. — Резкий, решительный. Прешь, как танк, сметаешь все на своем пути.

С трудом продираю глаза. Что? Смысл его слов настолько нереален, что не доходит. Я не понимаю, к чему он это говорит. Жду удара. Но его нет.

— При этом изобретателен и в методах, и в средствах, оправдывающих цель. Талантливый и до очарования ранимый. Заботливый. Настоящий друг.

Ошарашенно моргаю под хруст шуршащих бумаг. В груди разливается странное чувство. Тело немеет. Но он не замечает.

Самуилович периодически останавливается, вглядывается в тест и удовлетворенно кивает.

Несколько откладывает в сторону.

— Я предал Женю, — напоминаю его любимый аргумент.

— Нет, — устало выдает, вычерчивая новую подпись. — Ты выбрал долгосрочную стратегию, а я не понял. Посчитал, что ты не стоишь моего внимания. И ошибся. В тебе нет ничего от ничтожества, каким был Костя.

— Не упоминай отца, — шиплю, моментально ощетинившись. — По крайней мере, он не бросил меня.

— Да что ты говоришь? — хмыкает издевательски, а желание размозжить его рожу в кровавую кашу пульсирует кипящим месивом в истерзанных легких. — И сильно помогло его присутствие? Тебе? Тане? Балласт, который она водрузила на плечи в благодарность. А ты до сих пор злишься за полудурка.

— Он не бросил меня в клинике умирать.

— Я знал, что справишься, — пожимает плечами старый козел и возвращается к своему занятию, а я недоуменно хмурюсь. — Выкарабкаешься. Потому что мой сын. И для того, чтобы выползти из дерьма, тебе не нужны сраные подачки. Выживает сильнейший.

Вот она. Точка, в которой время остановилось. Потому что я не понимаю, как можно оставить ребенка. Слепая вера? Безумие? Что это?

Поэтому и с Женей он был так жесток? Казался недостаточно сильным?

Это безумие. Чистое, неприкрытое ничем. Но так устроен его мир, в котором он перестал видеть грани. Различать, что хорошо, а что плохо. Все затянул черный дым, от каждого вздоха которым срок жизни сокращались вдвое.

Так выглядит его любовь. Абсолютно непостижимая для здорового человека, перевернутая, извращенная. Та, от которой бежала Лиля, сошел с ума Женя. И которая превращает меня в монстра.

— Я понимаю, почему ты на него накинулся, — вопреки пляшущему на языке отрицанию выдаю чистую правду замершему на мгновение Самуиловичу.

Он не стоит этого. Никакой жалости. Ее и нет. Но почему-то мне жизненно необходимо быть честным. Видимо, это у меня от мамы. Расставлять точки там, где они давно мозолят глаза.

— На отца, — поясняю с нескрываемым злорадством. — Я поступил бы так же.

— Тогда не понимаю, что тебя не устраивает в этой картине? — кашляет Самуилович и откладывает очередной лист. — Миллионы молокососов мечтают быть такими, как ты, Олег. Но им никогда не хватит яиц даже на четверть того, чего ты стоишь. Я всегда хотел, чтобы Женя стал именно таким.

Удар неосознанный, но четкий. Адская жижа бурлит в животе и прикладывает раскаленную сковороду к скукожевшемуся в ожидании пытки желудку.

Я не хочу чувствовать вину за происходящее с братом. Сыт по горло. Мне достаточно моей, не хватало еще захлебнуться в щедро выдаваемом потоке старым козлом. Поэтому, возражаю:

— Женя лучше меня.

Я искренен. Если бы я не встретил его, неизвестно, когда и как завершилась моя история. Он разглядел во мне хорошее, взял под крыло. И, по-моему, знал, что я не до конца честен в нашей с ним дружбе. Но молчал. Женя защищал нас так же рьяно, как я пытался его использовать.

Только это невозможно. Когда человек помогает тебе от всей души, ты просто перестаешь контролировать ситуацию.

— Нет, Олег, — устало вздыхает и отодвигает подписанную стопку. — Он не лучше, и не хуже. Женя немного другой. Добрее, нежнее, тоньше. И мне стоило это принять, а не пытаться вылепить из одного сына другого.

— Пожалеть тебя теперь? — шикаю, не задумываясь, и тянусь к отложенным бумагам. — Что не так?

Распечатки операций по личным счетам старого козла с приложенными заявлениями на перевод средств и их закрытие. В норме. Ошибок в номерах точно нет, как и в фамилии нового владельца средств старого козла.

Лазарев Евгений Александрович.

Именно ему достанется и компания, и имущество и все деньги Александра Самуиловича, когда мы покинем кабинет.

— Сам скажи.

— Хорош комедию ломать, — шиплю, не отводя взгляда от бумаг.

Что не так?

Получить информацию труда не составило. У Жени есть доверенности к банковским счетам, доступы в любые личные кабинеты. Без него я никогда бы не смог так легко вычислить старого козла.

— Мда, — хмыкает зло, а затем дергается и трясет головой. — Олег, у тебя же математический склад ума. Ну в столбик сложи, честное слово. Деньги где?

Фыркаю и откидываю бумаги обратно. Понятно. Козел решил прикинуться невинной овечкой. Сидит, крутит стакан и смотрит выжидательно.

— Может ты их чемоданами вывозил с Кипра, откуда мне знать? Ты же не дурак. Я видел, что на твоих личных счетах суммы не фигурируют.

— Не хочешь понимать, значит, — кивает и смахивает застывшую каплю крови, повисшую на губе.

Замолкает. В полной тишине, которая звенит дребезжанием горного ручья по барабанным перепонкам, чиркает оставшиеся подписи и поправляет кипу бумаг. Бережно откладывает их в сторону. Затем замирает.

— Нахрена подписал, если не твоих рук дело? — не выдержав, дергаюсь и нервно чешу проступившую щетину.

— Устал бороться с собственными детьми?

Его голос, тихий и ровный, отбивает ровными ударами под ребра. С трудом раздираю веки и, повинуясь внутреннему порыву, выплескиваю еще янтарной жидкости на дно его пустого стакана.

— Ты украл разработки, — прерываю тишину яростно, вцепившись в край стола.

— Естественно. Потому что Сема был при смерти. Я же не использовал их нигде, никому не продал. Просто должен был понимать, что ты задумал.

— Ты хотел передать управление компанией Соловьева Жене.

— Конечно, — пожимает плечами, откинувшись на кресле. — Потому что думал, что ты хочешь ее развалить.

— Ты не дал ему денег на операцию.

Удивленно приподнимает брови. Затем трясет головой и хмурится, будто не понимает, о чем я говорю.

— Как не дал? Все, что просила Ираида, перечислил. Обратно не взял ни копейки. Нужно было еще? Не хватило? Откуда тогда операция?

Он не врет. За годы в бизнесе я прекрасно распознавал ложь. Но сейчас даже это не главное. В его же голосе трещит беспокойство и потерянность. Самуилович выглядит растерянным и правда недоумевает.

Ошалевший, опускаюсь на стул.

— Блядь, а акции?

— Олег, — вздыхает Самуилович и растирает пальцами лоб. — Услышь меня в конце концов, блядь. Хоть раз в жизни послушай. В единственный наш объемный разговор ты появился на пороге и потребовал деньги, выдвинув условия. Сам же рассказал о своих планах и том, что собираешься сделать. Когда ты появился снова, я считал, что ты собираешься добраться до меня через друзей. Женю. Я и в девчонку с ребенком не верил, пока она мне лицо когтями не раскроила. Думал, что и их оформил, лишь бы втереться к нему в доверие. А он добрый. Всегда тебя любил, будто чувствовал, что родная кровь. Я уверен был, что ты его используешь. Потому что знал, что тебя нихуя не остановит. Естественно, я хотел получить право на управление компанией, которая досталась моему другу потом и кровью.