А я пересчитываю количество оторванных пуговиц на его рубашке под грохот расходящихся швов на сердце.

— Посмотри на меня.

Не могу. Только, когда он хватает меня за подбородок, заставляю взглянуть.

Утонуть в переливающейся изумрудной глади под стон женных сосновых веток.

— Олег, — звучу сипло. — Ты только начал лечение…

Осекаюсь и прокашливаюсь, наблюдая за тем, как густые брови сходятся на переносице. Воздух вокруг наполняется озоном. Серый туман подергивает искристые радужки. Сгущается до тех пор, пока из них не исчезает блеск.

А у меня в животе открывается сосущая черная дыра.

— Ты права, — хрипит, морщится и криво растягивает губы в имитации улыбки.

Обнимаю его лицо ладонями. Оно холодит кожу и царапается колючей щетиной. Знакомая непроницаемая маска будто забирает из него остатки тепла.

Но он все равно улыбается.

— Я не хотела тебя обидеть, — шепчу, поджав губы. — Я тоже очень хочу, но… Нам же некуда торопиться, да? Ты станешь нормальным, — осекаюсь и мысленно отвешиваю себе подзатыльник. — Не это хотела сказать.

Его лицо не выражает ничего. Глаза молчат. Он улыбается и нежно сжимает ладонь.

Пока мои веки печет от подступающих горьких слез.

— Ну, принцесса, ты чего, — шутливо щелкает по носу. Ободряюще даже. Но каждое действие пропитано каким-то надрывом. — Будут дети. Позже, значит позже.

Он обнимает меня как-то резко. Порывисто. Сиплое дыхание щекочет щеку, а я ощущаю дрожь исходящую от его рук. Вибрацией оно пробивается к черной дыре и питает ту до пугающих размеров. Желудок обдает инеем и он болезненно сжимается, когда Олег зарывается носом в волосы, целует висок.

Что-то изменилось. Сильно. Катастрофически.

То самое, что чувствовалось в воздухе тогда, когда Олег внезапно задумывался. Словно катал на языке какую-то мысль.

— Все же в порядке, да? — осторожно спрашиваю, поглаживая мощную шею с бабаранящей по пальцам венке.

— Конечно, — мурчит мне на ухо и прикусывает длинную сережку. — Какая симпатичная висюлька.

Фальшиво. Все фальшиво. В голове визжит сирена и пускает тревожные сигналы в мозг. Красные огни моргают, вызывая приступ мигрени. До тошноты.

— Тебе на сцену пора, — пытаюсь выкрутиться из каменных объятий и заглянуть ему в глаза. — Олег, ну постой же ты.

— Слушаюсь и повинуюсь.

Он запрокидывает голову. Щурится шутливо, пытается ущипнуть. Вполне бодр и весел. Придирчиво вглядываюсь в потемневшие радужки, но не нахожу причин для беспокойства.

Но, сука, что-то не так. Поджилки звенят и чертова сирена лишь сбавляет визг, но не выключается.

— Ты не обиделся?

— Нет, — притягивает к губам мою ладонь и целует запястье так, что знакомый огонек вновь разгорается внизу живота. — Лен, я взрослый мальчик. А еще и неплохой такой менеджер, который знает слово «риски». Ты права.

Он будто хочет сказать что-то еще. Второй раз. Но молчит. Не понимаю, что за эмоциональные галлюцинации. Нет никаких не визуальных, не аудиальных признаков. Он не обрывается на полуслове, не проявляет нервозность.

Спокоен, как удав.

— Ты любишь меня? — вопрос вылетает сам.

Не знаю, почему спрашиваю. Возможно, потому что через непонятную выросшую стену не чувствую его.

Олег улыбается. На этот раз искренне. Чувствую сердцем и вижу каждую морщинку возле его глаз. И выдыхаю с облегчение еще до того, как он говорит:

— Больше всего на свете.

Олег не врет.

Властные губы подозрительно мягко касаются моих, а я пинком сношу звенящую красную мигалку и отрезаю провода. Несмотря на то, что моя чуйка никогда меня не подводила, знаю, что все случается в первый раз. И запрещаю себе думать о смысле размышлений, крутящихся в голове моего самого любимого мужчины.

Глава 43. Олег

— Видишь? А ты идти не хотел, — смеется Лена и поправляет свисающий с ее плеч пиджак.

Мой.

На улице немного прохладно, но Лена красива, как и всегда. Сегодня важный для нее день. Лучшая подруга выходит замуж, а свадьбу организовывала Лена. Поэтому она то и дело нервно оглядывается вокруг, пытаясь понять, все ли нравится главным героям вечера.

Сергею и Кате.

Невеста, к слову, выглядит вполне счастливой. Как и друг, который улыбается, по-моему, впервые за все время, что я его знаю.

Но я не могу оторвать взгляд от Лены. Небесное шелковое платье ее любимого бельевого фасона гармонирует с сияющими весельем и радостью лазурными, будто океан, глазами. Изящные голубые бриллианты переливаются сотней оттенков в солнечном свете. Его теплые лучи мягко касаются бархатной белой кожи, а когда Лена щурится и отворачивается, дабы спрятаться от почти летнего сияния, путается в светлых уложенных волнами локонах.

Знаю, что буду вспоминать каждую деталь. Ее движение головы, когда волосы у лица падают на высокий лоб. Сияющую улыбку, которые она щедро раздает каждый день.

Губы, слаще персика и нежнее тонкого шелка. То, как она забавно щурится от яркого солнца, или как заправляет прядь волос за ухо, когда задумается.

«Я бы и не пришел, будь у нас больше времени», — проговариваю про себя, невесомо собирая воздух вокруг сияющего ореола ее волос.

Ландыш. Жасмин. Что-то еще свежее и тонкое, от чего даже черные легкие курильщика расправятся и жадно впитают живительный аромат. Потому что в нем сама жизнь.

Моя жизнь.

И я не понимаю, как от нее отказаться.

Но должен.

«Очень вы резвый, Олег Константинович. Динамика положительная, лечение дает результаты. Продолжим в том же темпе. Мы купируем острые состояния, выровняем общую картину. Вы будете вести вполне спокойную, нормальную жизнь. Но расстройство личности не лечится, как простуда, раз и навсегда. Это труд, да, совместный и тяжкий, но не вижу причин опускать руки».

Только я не разделяю оптимизма врачей.

Приговор, блядь.

Я знал его задолго до того, как спросил прямо у Валентина Борисовича.

Старый козел победил, но никогда не узнает об этом.

Потому что сначала я упеку его туда, где с каждым днем он будет становиться безмозглым безвольным овощем. И только после сделаю то, что должен.

Вырву кровоточащее сердце из груди и освобожу Лену от бремени, на которое не имею право ее обрекать.

Потому что быть со мной — риск. И она не обязана не него идти.

«Ты станешь нормальным».

Не стану. Как и Женя никогда не станет.

Потому что мы оба так устроены с рождения.

А это опасно для нее и для детей. Потому что я знаю, в кого превращусь, если лечение даст сбой.

— Пойду к Кате, — улыбается любимая и, поправив шелковистые пряди, игриво подмигивает. — Не скучайте, Олег Константинович.

С трудом отвожу взгляд от лавирующей между гостей Лены. Подхватываю стакан с водой и лимоном и невольно кошусь туда, где стоит Женя. Кстати, то, что я перестал его называть про себя по фамилии или прозвищу Валентин Борисович называет прогрессом.

Я — привычкой.

Потому что надежда — самый медленный и мучительный яд из возможных в моем случае.

Женя задумчиво барабанит пальцами по стойке и не смотрит в мою сторону. А ведь с благотворительного вечера прошло достаточно времени. Как и с момента, когда я передал в его руки флешку с доказательствами преступлений старого козла. Настоящих. Прошлых. Всех.

Если бы не срок давности, сидеть ему пожизненно в ледяной камере с сырыми стенами.

Но я предложил Жене гораздо более легкий вариант. Отправить мудака на пожизненное лечение в психушку. Очень лояльно, если поставить рядом то, что он натворил за жизнь. В целом, я сам мог припереть фактами старого козла к стене и заставить подписать нужные документы.

Но мне нужно Женино согласие.

Потому что Саня прав, как и его отец. Я не должен решать судьбу уебка один. Не имею права так поступать. Каким бы не считал я Александра Самуиловича — Женя его любит. Странный факт. Ведь, как по мне, такие, как он, не достойны любви.