Но весь мой контроль уходит на то, чтобы двенадцать часов день выглядеть на камерах и перед другими нормально.

— Олег, я серьезно. Уже все. График забит на месяц вперед, но дальше — перекати поле.

— Ей хватит месяца? — кашляю и болезненно морщусь. — Она забудет…?

Молчит. Подбирает слова. Всем приходится так последнее время.

Может и правда записаться к ебанному психотерапевту? По крайней мере душу облегчить. Чисто, чтобы потом сказать: «Я все испробовал».

— Я не знаю, — тяжело вздыхает, а я сдерживаюсь, чтобы не смять кулаком капот. — Честно, Олег? Я бы никогда не простила. Сотрясение, вся синяя, как из-под фуры выбралась. Ты же видел Васины фотки, да и врач все слил. Это даже не пощечина, хотя и ее я бы вряд ли списала. Это что-то серьезное. Я вообще не понимаю, почему тебе помогаю.

— Я понял. Молчи.

Тело покрывает густая рябь. Дрожь пробивается сквозь плотный пиджак, переползает на голову. Огромными мурашками ложится на затылок и постепенно разливается обратно по телу, пока не сходит на нет.

В целом, чувствую себя нормально. Пока речь не заходит о том, чего я даже не помню.

Если бы Лазарь не пришел повозить меня носом по асфальту, вообще никогда бы не узнал, что сделал.

Я не понимаю, за что надо мной так смилостивился мозг. Он стер все начисто, не оставив и следа от ужаса, который пришлось пережить моей любимой женщине.

Похоже, Лена права. Из нас двоих я эгоист. Даже память не дает ощутить себя полным дерьмом до конца.

Оставляет слабый лучик надежды, что все не так.

Спокойно выдыхаю и возвращаюсь в диалог.

— Давай по второму кругу пойдем. Что там осталось из вбросов? Может, слить историю с замершей беременностью?

— Замершая же, — задумчиво тянет Марина. — Хотя, конечно, народу по барабану. Накинутся на тебя, как стая голодных собак. Ты же у нас воплощения абьюза теперь. Ребенок же твой был? А то наши любят удариться в «сама виновата».

Блядь.

Судорожно тру горло.

— Мой, но не будем трогать. Болезненная для Лены тема, не хочу, чтобы она снова переживала.

Что-то скребет в динамике. Марина вырисовывает замысловатые фигуры на листочке. Всегда так делает, когда думает. Общая черта у них с Лазаревым.

Поэтому я и был уверен, что они сработаются.

Есть в них что-то родственное. Лают, как собаки, кусаются. А сами мягкие и пушистые.

— Можно поднять дела из девяностых на Семена Вениаминовича и подтянуть к тому, что он из тебя наследника растил. Опять же, ответочка Самуилычу. Он, конечно, на руку нам сыграл, когда подхватил тему с наркотиками, но уж как-то резво выполз. Нужно же его чем-то засунуть обратно.

— Нет, — отсекаю не думаю.

Фырчит недовольно.

— Слушай, Олег, я предлагаю реальные вещи. Сейчас тренд на все эти бандитские группировки, темное прошлое…

— Блядь, Марина! — рявкаю на вошедшую в раж помощницу. — Повторяю. Лену и ее семью мы не трогаем.

— Не ори на меня, Олег Константинович, — рычит.

Представляю, как на холке поднимается рыжая шерсть. От открывшейся картинки внезапно пробивает на смех.

Перепады настроения — это еще что. Еще пару месяцев в тихом запое, и мозг на хуй откажется работать.

Обреченно вздыхаю.

— Ну найди еще какое-нибудь говно на меня. Ты же умная, Мариш. Пожалуйста. Запусти любопытный носик в Краснодар, разнюхай хорошенько. Там баб обиженных штук двести. Они таких сказок наплетут, все федеральные каналы не прекращая трещать будут. И…

— Человек.

Сбиваюсь с мысли. Недоуменно трясу головой.

— Что?

— Человек, а не штук.

Обреченно закатываю глаза.

— Ой, блядь, хорошо. Человек. Отрой их главное. Дай бабла, пусти на каналы.

— Хорошо, — бухтит недовольно сквозь зубы. — Но не думаю, что ты сможешь восстановить репутацию после такого.

И я с ней согласен. Поднимать со дна — всегда пиздец. Но это меньшее, что меня заботит сейчас. Компания Семена Вениаминовича не пострадает — передам тихо все Лазареву, тот мертвого заговорит. Из фонда Воробьева выйду, переоформлю на Лену. Ее все жалеют, а значит, и Сергей тоже не пострадает.

Холдинг в случае полного краха управляется акционерами. Выйду и все.

Мой план «Ж» написан так давно, что реализовать его — сделать несколько звонков.

А начать с нуля я всегда смогу.

Если моя Лена будет рядом.

— Твоя работа, Марин, не думать, а делать. Я дважды себя из говна достал, третий раз точно справлюсь без советов.

— Может, попробовать извиниться? — вздыхает, прекрасно зная мой ответ. — Слушай, Олег, ну мы же хороним все, что ты таким трудом получил…

— Я не знаю, как за это извиняться, Марин. Я сам себя простить не могу, она тем более. Оттает — коленями весь асфальт в округе протру. А сейчас я не могу рисковать.

— А если она узнает?

— От кого? — дергаю головой и машу вышедшему за мной помощнику Кошак. — Если ты не расскажешь — не узнает.

Глава 3. Лена

— В целом, вас же сложно назвать такой, в привычном понимании, публичной парой. Тихая свадьба, никаких конфликтов и громких торжеств, — мягко стелет Кошак прежде, чем вцепиться когтями в самое мясо.

Поправляет черную оправу крупных очков, а в глазах светится предвкушение предстоящего вопроса. Сама умолкает. Ждет реакции, катает на языке каждый наш жест.

Настоящий стервятник, нарезающий круги над своей добычей.

Олег, перекинув руку через мои плечи, прижимает ближе и нежно целует в висок. Ластится и молчит, как и большую часть задаваемых вопросов.

Когда они не касаются чего-то серьезного.

— Да, все так, — спокойно отвечаю, не задумываясь поглаживая лежащую на колене ладонь Олега.

— Но вот например, ты, Лен. Выросла практически под объективами камер в достаточно известной семья. Лично я, — прижимает ладонь к груди, отчего тонкий браслет усыпанный бриллиантами на ее руке симпатично поблескивает, и давит недоуменно усмешку. — Прости, Олег, помню даже историю с Левицким. Сама такая же была. Все на публику.

— Оксан, тогда ты должна меня понять, — смеюсь, стараясь не косится направо. — Когда половина бомонда помнит, какого цвета тебе пеленки стелили, не очень хочется выносить собственную личную жизнь на показ.

— Слушай, ну я не согласна. Раньше ты с удовольствием это делала. До сих пор знаешь ли нет, нет, да всплывают интересные кадры твоего совершеннолетия в памяти. Я там кстати была, помнишь?

Скрежет обивки за спиной тонет в кашле. Позже, Кошак поперхнулась. Очень вовремя.

Олег понятия не имеет, что там происходило. Потому что мы еще даже не познакомились.

Но когда его волновали такие мелочи?

Прячу расстроенную мордашку в ладонях. Искусственно чихаю и некрасиво шмыгаю носом. Смачно.

— Вырежем потом, ладно? — невинно хлопаю ресницами в сторону оператора. — Там тушь вся потекла теперь. Гримера можем позвать?

Олег щекочет шею и отстраняется. Цепляется за стакан водой. Затем вытаскивает из кармана смартфон и утыкается носом. И пока нам с Кошак поправляют растекшиеся лица, что-то сосредоточенно печатает. На все уходит не больше десяти минут. Кошак подсказывает, что практически закончили, и я облегченно вздыхаю.

Никаких сил уже не хватает.

Слишком утомительно изображать счастливую жену двенадцать часов в сутки.

Попробуй после такого построй свою личную жизнь, ага. Да ко мне на пушечный выстрел никто не подойдет.

— Помню, — вру, как только гример исчезает, и посылаю красноречивую улыбку.

— Ну ты прости, конечно, но тогда нельзя было и подумать, что о твоей свадьбе вообще никто не узнает.

— Ценности изменились.

— Или супруг запрещает? — хихикает, будто говорит смешную шутку, а сама то и дело стреляет глазками, в ожидании моей реакции.

— Не любит сборищ, — улыбается Олег и поправляет край тонкой белой футболки.

Зрачки Кошак моментально расширяются, а по лицу пролетает волна короткого оргазма. Как не стонет только от удовольствия, пока расслабленно опадает на спинку резного кресла.