Дергаюсь, пытаясь вырваться из дьявольских силков, но где уж там. Каменные руки смыкаются сильнее, подавляя любое сопротивление на этапе зародыша. Давят слабые эмбрионы и не требуя возражений, обращаются в вековые статуи.

— Еще пять минуточек, — стонет Олег мне в волосы, пока я предпринимаю попыткивыползти. — Давай полежим, потом орать будешь.

— Ты оставил Кирюшу одного⁈ — вскрикиваю, ерзая подобно разрубленному лопатой червяку. — Шершнев, ты…

— Он с тетей Зи, — зевает мне в волосы.

Ослабляет хватку, а в следующую секунду разворачивает к себе лицом. Даже не успеваю возмущенно пискнуть, как оказываюсь прижатой носом в тяжело вздымающуюся обнаженную мужскую грудь. Огромная ладонь опаляет поясницу, а в живот немедленно упирается эрегированный член. Который я, к слову, знаю так хорошо, что в животе отчаянно стонет от желания ощутить его внутри.

Как можно скорее.

— А если потребуется помощь? — бурчу, стараясь не касаться разгоряченной кожи.

Как бы не так. Губы задевают завитки волос, а горло незамедлительно распирает огненный шар. От колких языков пламени рот наполняется слюной, а мозг пронзает дикое желание облизать нежную кожу.

Попробовать на вкус излюбленную сосну, ощутить зубами твердость прячущихся под кожей мышц.

Пытаюсь отвлечься. Скольжу взглядом по татуировкам, но не помогает. Лишь отмечаю, что несмотря на бледность, его кожа все равно темнее моей. Какой-то коричневатый оттенок. Словно всегда в легком загаре.

Который хочется проинспектировать самым тщательным образом.

— Мама туда поехала, — причмокивает, массируя мой затылок. — Принцесса, помолчи.

— Шершнев…

— Пожалуйста.

— Олег…

— Лен, не заткнешься — найду чем занять твой рот.

И прижимается недвусмысленно дергающимся членом.

— Ты обещал не приставать, — возмущенно пищу.

А сама трусь о внушительный орган. Вернее, это не я, а какая-то прожженная блядь в глубине души каждой женщины. Иначе объяснить откровенные амплитуды бедрами, которые я выписываю, словно от немедленного соития зависит вопрос популяции человечества, невозможно.

— Не, не, не, — фыркает Олег.

Затем подхватывает меня под бедра. Но вместо того, чтобы немедленно насадить на себя, отодвигает в сторону.

Одновременное чувство благодарности и недоумения образуют грозовые тучи с порывами северо южного ветра. Как это? В душе не ебу, дорогие.

Сказать, что я в шоке, ничего не сказать.

— Сейчас мы займемся сексом, а потом ты заявишь, что я тебя здесь чуть ли не насиловал, — хмыкает, удерживая мою задницу на расстоянии, а мой мозг в разжиженном ахуе. — Договор есть договор, Лен. Обещал не трогать? Не трогаю.

— Как-то слишком активно меня лапаешь для «не трогаю», — шиплю недовольно надувшись.

— А это я бессознательно, — фыркает, опаляя дыхание пульсирующу на виске венку. — Во сне. Не считается.

— Ах, во сне? Ну ладно-о-о, — хитро тяну и пробегаю пальциками по напряженным кубикам пресса.

«У нас новая жизнь!» — истерично верещит взбесившаяся феминистка. Кусает дужку очков, а затем бросает их на под и гневно топчет высокими шпильками.

«Мы просто играем», — дует губы маленькая девочка и азартно подмигивает.

«Эх, какой мужик», — мечтательно вздыхает старомодная домохозяйка, поправляя аккуратно уложенные белые локоны.

— Женщина, успокойтесь, я женат, — хохочет Олег, перехватывая мою ладонь. — А жена у меня, ух. Ревнивая, что пиздец.

— Блядь, Олег!

— Не блядь, а честная давалка. Все по любви и в рамках согласованного графика супружеского долга, — гогочет и тянет к себе.

— Забронируйте мне окошко на час, — шепчу, впиваясь коготками в напряженные мышцы.

— Ну чего только не сделаешь ради любимой женщины, — обдает мятным дыханием предвкушающие поцелуй губы. — Только за час, боюсь, не управимся.

— Шершнев, заткнись.

— Как прикажет моя принцесса.

Глава 24. Олег

Сон, как рукой сняло. Той самой, что настойчиво обхватывает мой член, пока я под злорадное хихиканье змея с головой погружаюсь в кисло-сладкий омут Лениного рта.

Изучил его до миллиметра еще в прошлом столетии. Дайте мне контурную карту, и я с легкостью воспроизведу рельеф ее неба с расположением вкусовых сосочков на влажном горячем языке. Каждую микроскопическую щелочку между зубами, трещину на идеально мягких губах.

Мой неконтролируемый рык тонет в переливистом смехе, когда горячая ладонь слегка сжимает напряженный ствол и игриво проводит вверх-вниз.

— Сучка, — хриплю, прикусывая краешек растянутого в улыбке рта. — Ну держись.

Подхватываю хохочущую Лену одной рукой за талию, а затем резко сажусь. Она взвизгивает и инстинктивно обхватывает руками шею. Жмется к груди, от чего внутри довольно урчит зверь. Ее близость, тонкость и хрупкость доводят до исступления весь парт совет в моей голове.

Темные локоны спутанной паутиной лезут в лицо, острые пики сосков опаляют тяжело вздымающуюся грудь. Откидываю за спину шелковистые волосы, обнажая лебединую шею. Застываю, загипнотизированный голубоватым свечением пульсирующей венки. Она, как маяк в непроглядной тьме, сияет и манит заплутавший корабль имени меня.

Провожу языком по выпирающим ключицам, царапаю зубами каждый сантиметр доступной мне аристократической бледности. Лена, точно фарфоровая кукла, созданная гениальным мастером, в которую вдохнули жизнь. Она извивается в моих руках, царапает коготками затылок, плечи, а я не могу от нее оторваться.

Несравненная. Фантастическая. Совершенная.

— Черт, — сладко всхлипывает моя принцесса, когда я с напором провожу по шелковистым влажным складочкам. — Полный дом народа.

— Дом триста квадратов, если не больше, — шепчу замешкавшейся Лене. — А у нас целых две подушки.

Воспользовавшись паузой, опрокидываю Лену на спину и нависаю над ней. С тягучим, словна сладкая нуга, удовольствим, наблюдаю, как она сама тянется ко мне. Кладет потрескивающей от напряжения ладонь мне на грудь, гладит. Изучает каждую попадающуюся на ее пути мышцу, а в лазурных радужках поблескиваю любимые серебристые искры.

«Снова по накатанной тропинке», — с сожалением давит голос разума. Теребит за холку настороженного поднявшего уши зверя и добавляет с неприятно отдающим в пах вздохом: «А после будешь сидеть один дома, травиться вискарем?»

— Олег? — недоуменно хмурится Лена.

«Пойдет домой, как миленькая!» — рявкает, звякнув тяжелой цепью зверь.

Хватаю удивленно распахнувшую рот Лену за шею. Сжимаю пальцами и жестко впиваюсь в истерзанные губы. Кусаю, собираю каждый стон на грани удовольствия и боли, упиваясь безграничной властью над ее телом. Ее прерывистое дыхание вибрирует у меня на языке, разрядами тока пронзает прижатый к сочащейся влагой промежности.

— Сама, — шиплю царапая зубами идеальную линию челюсти. — Давай, девочка.

На этот раз она не спорит. Ерзает бедрами и с мелодичным всхлипом насаживается, выбивая из головы все мысли. Член в тесном плену ее лона деревенеет, а цепь и без того едва держащегося зверя скрипит по швам.

Сжимаю мягкие бедра до вскрика врываюсь сразу на всю длину.

«Если по кочкам приятно скакать, то и нечего трассу менять», — победоносно шипит змей.

Очень приятно. Еще как. Особенно, когда вижу раскрасневшиеся обычно бледные щеки, стекающие по вискам бисеринки пота, похожие на капли росы, и застывшие на ресницах льдинки подступающих слез.

Вгрызаюсь в горошинки сосков, обвожу языком каждую вершинку и вновь возвращаюсь к губам. В паху пожар масштабов вселенской катастрофы.

А в груди отчаянно ноет. Настойчиво так, словно сломанные кости на погоду. Тянет, истекает кровью и жалобно скулит, заставляя вглядываться в расплывшиеся от удовольствия любимые черты.

— Скажи, — требовательно сжимаю подбородок и заставляя смотреть мне в глаза.

— Люблю тебя, — послушно всхлипывает и запрокидывает голову. — Оле-е-ег.