Возможно, для них было бы все-таки лучше оказаться на гильотине?

Они так боялись попасть в руки французской черни, что не осмеливались показываться никому на глаза, скрываясь в лесах и в горах. Они даже не подозревали, что давно уже пересекли границы Франции и ушли далеко на восток.

Французская революция разбудила к бунту всю Европу, в том числе и Вену, потерявшую на гильотине Марию-Антуанетту. Так что оба дворянина шли, куда глаза глядят, надеясь обрести мир и покой.

Наконец они поняли, что находятся в чужой стране. Но нервы у них были на пределе, и они не доверяли никому.

И вот они оказались в Зибенбюргене…

О, как тихо было в этом лесу! Но они почему-то не чувствовали себя спокойнее здесь, в этих безмолвных, загадочных ущельях.

Было очень легко сбиться с дороги, направляясь в один из городов на востоке Зибенбюргена. И барон со своим племянником, совершенно не зная местности, совершили ту же самую ошибку, которую совершали до них и более опытные путешественники. Внезапно они очутились в трансильванских Карпатах — и заблудились.

Два дня они блуждали по ущельям, становящимся все более глубокими и непроходимыми. Время от времени им попадались маленькие деревушки, но языковые трудности были слишком велики, так что они не смогли объяснить, что им нужно выбраться в какой-нибудь большой, цивилизованный город, неважно какой. Ведь теперь, вдали от всяких революций и связанных с ними ужасов, они хотели только одного: отдохнуть. Но не в этой же дикой местности!

И вот однажды они совсем сбились с дороги, заехав в глубокое ущелье, куда с трудом проникал солнечный свет. Спустившись вниз с высокого горного перевала, они попали в заколдованный лес.

Лошади не хотели идти дальше.

Со всех сторон их окружало влажное, послеполуденное дыханье леса. Над головами сплетались кроны деревьев, таких мощных и сучковатых, словно они стояли здесь уже тысячи лет. С ветвей свисали лишайники, влажные от сырого, застоявшегося воздуха. Нигде не было слышно ни звука, и тишина наполнилась влажным дыханием жизни. Может быть, лес затаил дыхание, потому что они пришли сюда?

— Поедем дальше, — пробормотал барон. — Я голоден. Эта дорога должна куда-нибудь привести.

Они так и сделали. Проскакав полчаса по этому страшному лесу, они вдруг увидели перед собой долину с маленькой деревушкой.

Долина напоминала котлован, зажатый между гор. Казалось, что все пути здесь обрываются. И у барона появилось страшное предчувствие того, что тут их путь закончится. Их жизненный путь.

Деревушка лежала на самом дне ущелья и представляла собой тесную группу домов, жмущихся друг к другу, словно в ожидании опасности. Чего же боялись местные жители? Крутых гор или еще чего-то?

— Посмотри, дорога идет дальше! — сказал Ив. — Она делает поворот и исчезает за той скалой, что на самом дне.

— Да… — неуверенно ответил барон. — Но это явно нехоженая тропа!

Ив тоже заметил, что на дороге не было следов колес. Но может быть, это просто показалось им издалека? Возможно, даже на близком расстоянии следы колес прятались в густой траве…

— Похоже, этот жуткий лес тянется и по другую сторону ущелья, — с тревогой произнес Ив.

— Лес покрывает всю расселину, — ответил барон. — Боюсь, нам придется возвращаться назад. Перспектива не особенно приятная: снова вернуться на перекресток дорог. Но поскольку мы уж попали сюда, давай спустимся, попросим ночлега и какой-нибудь еды. А рано утром, со свежими силами, тронемся дальше.

Ив согласился. Они снова сели на коней и стали осторожно спускаться вниз по узкой, ухабистой дороге, напоминающей тропинку.

Оба, барон и его племянник, были статными мужчинами. С орлиными носами и черными глазами. Во Франции они вели праздную, безнравственную жизнь, как и большинство представителей высшего сословия. Оба были надменны и пресыщены, но изнурительные странствия по Европе закалили их, превратив в настоящих мужчин. Им посчастливилось прихватить с собой много золота и драгоценностей, так что они не испытывали ни в чем нужды, вернее, надеялись, что так оно будет. Но был ли прок от их богатства в этой безлюдной, горной местности? Большая часть золота так и осталась зашитой в кушаке, поскольку первое время они не осмеливались показываться на глаза людям, питаясь припасами, предусмотрительно взятыми в дорогу.

Теперь же все эти припасы кончились. Целый день они провели в седлах, тела ныли, оба стали раздражительны от голода и усталости и от сознания того, что им не удается добраться до больших городов, о которых они мечтали. К тому же одежда их пропиталась влагой в сыром лесу.

Вскоре они опять остановились, чтобы получше рассмотреть деревушку.

Внимание их привлекли кружащие в небе вороны. Вороны эти слетели с высокой скалы, нависшей над деревушкой. Беззвучно рассекая воздух, черные птицы кружили над стоящими на тропе людьми, опускаясь все ниже и ниже. Французы изумленно смотрели на птиц. Наконец один ворон подлетел так близко, что они увидели его сверкающий, угольно-черный глаз. Послышалось шуршанье рассекающих воздух крыльев — и обе птицы повернули обратно, направляясь к своему гнезду, находящемуся среди покрытых лесом скал. Переглянувшись, мужчины направились дальше.

— Деревушка выглядит необитаемой, — заметил Ив.

— Время идет к вечеру, люди наверняка ушли в церковь.

Среди домов они заметили церквушку. Но она была непохожа на их римско-католические церкви. Судя по всему, здесь исповедовали православную веру.

Спустившись в долину, они поскакали по ровному месту — медленно, осторожно, нехотя.

«Это все лес, — думал Ив, тридцатилетний человек, — этот лес отнимает у людей мужество, оставляя взамен лишь уныние».

Его дядя был всего лет на десять старше. Выглядел он моложаво. Когда-то оба зарекомендовали себя закоренелыми юбочниками, чем очень гордились. Но теперь все это осталось позади…

И они знали, что никогда уже не вернутся домой.

— В этой проклятой стране есть один большой город, — сказал барон. — Он называется Клюй или Клаузенбург, это столица Зибенбюргена. Есть еще один город, он называется Шибью, в обоих городах говорят по-немецки и по-венгерски. Мы немного знаем немецкий… Но почему, почему мы никак не найдем эти города? Сколько нам еще скитаться здесь, среди гор и ущелий, вдали от людей, встречая лишь местных недоумков, не понимающих язык жестов?

Барон был несправедлив. Просто местные жители не любили, если чужаки их ни в грош не ставили. Будь французы приветливее и покладистее, все было бы иначе.

Взять, к примеру, последнего, кого они встретили вблизи перекрестка; этот человек видел, что чужеземцы со своими высокомерными манерами и аристократически-надменными носами выбрали неправильный путь и направились в безлюдную местность. Но он ничего не сказал им. «Пусть едут хоть к черту на кулички, — подумал крестьянин, — меня это не касается». И спокойно поехал дальше. Он вовсе не был злым. Но ему не хотелось, чтобы с ним обращались как с собакой.

— Смотри, — сказал Ив, — эта дорога, издали казавшаяся заходящей в тупик, на самом деле ведет куда-то!

— Да, верно! Она ведет прямо за скалу, так что завтра утром мы продолжим наш путь. Не мешало бы узнать, как проехать в Клаузенбург.

— В Клюй, — поправил его Ив.

— Да, конечно. Местные жители не понимают такой цивилизованный язык, как немецкий. Смотри, солнце уже садится за гребень холма. Черт знает, как мрачно становится здесь по вечерам, в этой богом забытой долине! Неужели мы приехали в необитаемую деревушку? Только этого нам не хватало!

— Меня вот что беспокоит, — задумчиво произнес Ив, — Австро-Венгерское государство тянется не бесконечно. Как бы нам не очутиться в какой-нибудь варварской стране!

— Ты прав, — кивнул барон, — помнишь того образованного человека из Будапешта, который посоветовал нам ехать в эти края, поскольку Будапешт тоже был заражен революционным брожением? Он говорил, что к востоку от Зибенбюргена находится турецкое государство. И к югу тоже. Нам следует быть очень осмотрительными, чтобы не оказаться среди турков, с этим не шутят.