Она вышла замуж за соседского сына, и оба считали, что должны получить в наследство поместье Воллера, после того, как Монс Воллер погиб такой жестокой, но почетной смертью. Когда зять находился на отдаленном горном пастбище, на него свалился камень, и он погиб. После него остался наследник: вскоре после его смерти дочь Воллера родила мальчика. И этот ребенок стал единственным утешением для воллерского помещика. Годовалый мальчик жил теперь вместе со своей запуганной матерью в западном крыле усадьбы. Дочь ничего не значила для помещика, тогда как внук был всем. Не то, чтобы он хотел или был способен ухаживать за ним — просто он видел в нем наследника.

И этот наследник теперь умирал.

Никто не знал, что у него за болезнь. Он был тщедушным, бледным и слабым, отказывался от еды, постоянно плакал. Он лежал посреди роскошной постели, маленький и истощенный, глядя на всех своими большими, испуганными глазами.

Воллер без стука вошел в комнату. Дочь вскочила со стула и склонилась перед ним. Даже не взглянув на нее, он подошел к внуку, маленькому Эрлингу, пристально посмотрел на него.

Рот мальчика искривился: он боялся этого огромного человека, называемого дедом.

— Только бы он выздоровел, — пробормотал Воллер и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

В гостиной он сел на свой обтянутый кожей стул и задумался. Ему было не до еды, его целиком поглощали тягостные мысли. Вошли двое людей, выполнявших его и судейское поручение, остановились в дверях. Их приход напомнил воллерскому помещику о Виллему и об амбаре. «У этих Людей Льда есть все, — раздраженно подумал он. — Они плодятся, как кролики, их ничем не истребишь. Тогда как я потерял все, что имел. Теперь они объединились с моими главными врагами из Свартскугена. Но меня им не поставить на колени! Перевес на моей стороне. В моих руках находится та, что разрушила мою жизнь, убила моего сына. И еще один из них сидит у меня под охраной. Я всех их переловлю, одного за другим…»

Месть была для него теперь единственным утешением. Его несчастья придавали ему силы, возбуждали в нем желание поставить на колени других.

— Ну, что? — спросил он. — Как он перенес еще одну порку?

И когда они подошли поближе, он увидел на их лицах страх и ужас.

— Что случилось?

— Она опять это сделала, — сказал один из них, невзрачный на вид.

— Что сделала? — спросил воллерский помещик, уже догадавшись, что тот имел в виду. Однажды он сам видел глаза Виллему через свое смотровое окошко, когда она прогнала преступника. И этого он забыть не мог.

— Мы начали бить его, — сказал его сподручный, — но не успели мы ударить и пару раз, как она оказалась там…

— Что вы болтаете? Она что, вошла туда?

— Нет, но ее глаза, господин… — сказал другой. — Она приказала мне опустить кнут, и я не мог ее ослушаться, потому что вид у нее был такой, словно она явилась из самой преисподней, господин.

— Вот что творят эти Люди Льда! — прорычал, вставая, воллерский помещик. — Но теперь этому будет положен конец! Наши планы помучить его у нее на глазах рухнули. Позовите-ка моего друга судью! Да поживее!

Судья явился незамедлительно.

— Я уже слышал, что произошло, — тихо произнес он. — Следует ли мне призвать ее к суду? Или же мы…

— Нам не нужно придавать это дело огласке. Она остра на язык и наверняка разболтает о своем пленении, о Скактавле и многом другом. К тому же этих дьяволов поддерживает нотариус, а этот смазливый швед — королевский курьер. Нет, все это мы должны провернуть сами.

Судья придвинулся к нему и сказал:

— Как обычно поступают с ведьмами?

Воллерский помещик внимательно посмотрел на него.

— С ведьмами? О, есть множество методов! Самый простой из них… — его мрачное лицо просияло. — Да, конечно же! Настоящую ведьму следует сжечь на костре!

— Но это нужно сделать тайно. Мы должны избегать какой бы то ни было огласки.

На лице воллерского помещика появилась жуткая улыбка:

— Это будет замечательный костер!

— Незабываемый! И она не должна ни о чем знать заранее. Она одержима опасными силами и может заколдовать нас, если мы попадемся ей на глаза.

— Точно! Однако…

— Что же?

— Меня смущает одно: амбар не подходит для этого.

— Да, — подумав, согласился судья. — Загорится вся усадьба, да и лес совсем рядом…

— Усадьбу не жалко, она и так вот-вот развалится, а лес поблизости нужно вырубить — на это уйдет день.

— Правильно! А как быть с этим? С «курьером Его Величества короля Карла XI»?

— Он не должен быть свидетелем происходящего.

Судья кивнул:

— Он слишком много знает. Так пусть же сгорит на том же самом костре!

— Это будет замечательное представление, мой друг! Когда же мы устроим все это?

— Скажем, завтра вечером. К этому времени все будет готово.

— Прекрасно! Теперь в моей жизни будет хоть какой-то просвет!

Бранд в который уже раз подходил к окну. Доминик отпросился на три дня — и он отсутствовал уже более двух дней. Не следовало его отпускать! Они обещали ждать его три дня и только после этого отправляться на поиски.

Но где его искать? Сначала он думал отправиться в округ Энг, но там они уже были. Неужели он окажется брошенным на произвол судьбы?

Во всех трех усадьбах беспокоились. Габриэлла плакала и обвиняла себя в том, что толкнула, хотя и невольно, Доминика на верную гибель. Никлас хотел тайно отправиться на поиски обоих, но его остановил Андреас.

Страх, ужас, плач царствовали в Гростенсхольме.

Каждому, будь то мужчина или женщина, по-своему не хватало Виллему — подобно тому, как в свое время все работники готовы были отправиться на поиски маленького Маттиаса.

Ларc, сын Йеспера и внук Клауса, тоже искал — в основном, вокруг своего собственного дома, стоящего в лесу на холме.

Ларc удивил всех, женившись и родив дочь, которая тут же поставила всю семью с ног на голову: у них появился очаровательный, белокурый, толстый и крикливый ягненок, вокруг которого все вертелось. Ни у кого не было сомнения в том, что у маленькой Элизы добрая душа. И в самом деле, она напоминала пышную розу среди осота или лилию на бесплодной песчаной дюне. Она была хороша, как маленький эльф, с белокурыми локонами, падающими на плечи, и голубыми, ясными глазами. Ее веселое щебетанье слышалось с утра до ночи в скромном фермерском домике. Йеспер называл ее Принцессой и никак не мог насмотреться на нее. «Как меня зовут, Элиза?» — спрашивал он обычно. И годовалая крошка отвечала так, как ее учили: «Деда Йеппе». И Йеспер сиял, как солнце: «Это дедушкина внучка! Такая же умница, как и он, она унаследовала мою сообразительность!» Мать Элизы ничего не говорила, только многозначительно поджимала губы.

Девочку назвали в честь Эли из Линде-аллее, которая считалась на ферме ангелом-хранителем и доброй феей. Они никогда не уходили с Липовой аллеи с пустыми руками, если испытывали в это время нужду. Из Гростенсхольма — тоже, поскольку ферма принадлежала хозяевам Гростенсхольма, Маттиасу и Хильде, и их долг был помогать своим работникам. Что они и делали. Отношения же с Эли и другими жителями Линде-аллее в значительной мере носили отпечаток дружбы — и это повелось с тех пор, как Суль явилась домой с тяжело больным Клаусом.

И теперь все их семейство переживало за маленькую, непостижимую фрекен Виллему.

Ларе отправился запирать на ночь надворные постройки и сеновал, но, вернувшись домой, он остановился в дверях и задумчиво почесал затылок.

— Что с тобой? — спросила жена, укладывающая спать девочку. Элиза прыгала и возилась в кровати, а мать говорила сердито: «Ну стой же спокойно, я раздену тебя!» — как говорят миллионы матерей во всем мире.

— Я не знаю, — ответил Ларс. — Мне показалось, будто в сарае кричала рысь.

— Что ты говоришь! — удивилась его жена. — Эта кошка была там?

— Похоже, что так. Но опасности нет, все животные заперты в клетку. А если у этой рыси детеныши? Кто-то мяукал, словно котенок.