Внизу продолжали петь, и ее опять потянуло к окну. Щеки ее пылали, она не хотела это слышать — и в то же время ничего так не желала, как снова послушать эту песню.
Первую часть куплета она пропустила, теперь звучала вторая:
Малютка Анна заснула в его объятиях,
Плачет ветер по ущербной луне.
Виллему тихо вздохнула. До боли прижавшись затылком к оконной раме, она стояла, притаившись, стараясь, чтобы снизу ее не увидели. Ее руки гладили влажные промежности, она стыдливо отдергивала их, но они продолжали свое дело.
Доминик.
Ее губы опухли, словно налились кровью, и она торопливо, словно змея, облизывала их языком.
Если бы Доминик был горным королем и позвал бы ее в лесу? Если бы он увел ее в чащу леса, где никто их не видит, сбросил бы плащ, расстегнул бы пояс… Она стала бессознательно снимать свои юбки — спустила их уже до самых колен, но тут опомнилась, сбросила их на пол, ринулась к умывальнику, плеснула в лицо холодной воды. Она долго стояла и обливалась водой, потом закрыла окно, чтобы не слышать песню, теперь уже другую, и легла в постель, совершенно разбитая.
В эту ночь Виллему видела мучительные сны. Они были совсем не эротические, чего следовало бы ожидать после вечерних чувственных фантазий.
Сны ее, напротив, были неописуемо жуткими. Ее преследовал на равнине какой-то крупный зверь с горящими глазами, она слышала позади себя его топот, от страха ее прошибал холодный пот, но она никак не могла сдвинуться с места. Каким-то чудом ей все же удалось попасть домой, но, думая, что находится в своей комнате, она вдруг обнаружила, что кто-то или что-то отделяется от стены. Нечто огромное и ужасное, что-то вроде человека с лошадиной головой и раздувающимися ноздрями. Чудовище раскачивалось, словно на ветру, глаза его жутко блестели в темноте…
Виллему проснулась от собственного крика.
Бедная Виллему! Она понимала, что это был кошмарный сон, но этого было мало: когда тебя преследует во сне конь, это явный признак угнетенного сексуального влечения… Ах!
Утро принесло ей ясность мысли. Ей так хотелось поговорить… с Домиником.
Нет, только не с Домиником! Только не сейчас!
Среди дня она вышла прогуляться — по лугам и в лесу. Ей необходимо было немного побыть одной: жизнь вдруг показалась ей такой сложной.
Она чувствовала во всем теле беспокойство и томление. Виллему не знала, что она в точности напоминала Суль в ее охоте за каким-нибудь мужчиной, сущность которого она не знала.
Солнце в тот день припекало так, как это бывает в разгаре лета. Виллему бродила по холмам вокруг деревни, ей было жарко — и она легла на землю, чтобы передохнуть. Пригревшись, она заснула. Ведь ночью она спала мало и беспокойно. Она не знала, что помещик Воллер распорядился прекратить преследования и что теперь ей можно было спокойно гулять, где вздумается. В последние сутки она не вспоминала о своих невидимых врагах — ей хватало своего собственного, внутреннего беспокойства.
Виллему спала довольно долго. Проснувшись, она не поняла, где находится, но потом вспомнила. Она все еще была захвачена внутренними переживаниями.
Солнце взирало на нее с небес, она лежала на сухом, теплом мху, воздух в лесу был прогрет, вокруг было пугающе тихо. Молчали птицы, не шелестела листва на деревьях. Поляну окружали темные ели вперемежку со сверкающими золотом березами. Деревья стояли так тесно друг к другу, что образовывали почти сплошную стену.
Но у Виллему было подспудное чувство, будто за ней кто-то наблюдает. Какие-то жуткие глаза, заставившие замолкнуть лес. Тем не менее, она не испугалась.
Ей казалось, что лес заколдован. Может быть, глаза, наблюдающие за ней, принадлежали… горному королю?
Нет, это была вздорная мысль! Но это настораживало ее. Она знала, что у леса есть такой тихий час, когда все замирает от зноя, но ее охватило желание пережить наяву воображаемые картины. Она была совершенно одна, как в том сне, где ей не нужно было считаться с тем, что скажут люди.
Она не спеша встала, освещенная на поляне солнцем, будучи совершенно уверена, что горный король стоит поблизости и смотрит на нее.
Это была захватывающая игра, и этот воображаемый мир был для нее совершенно реальным. Она знала, где он стоит — в самой гуще деревьев. Разве она не видит, как сверкают его глаза? И она в точности знала, как он выглядит. Как Доминик. Возможно, не так цивилизованно. Диковато и колдовски. Выглядит не таким ухоженным, как Доминик. Но он похож на него! Доминик, живущий в горах, слившийся с окружающей природой. Взъерошенный, небритый, чувственный.
«Маленькая Анна склонилась пред красавцем…»
Сердце Виллему стучало так, что готово было вырваться из груди.
Вот теперь он подошел поближе. Он почти вышел на опушку, но его еще не было видно. Она чувствовала это, знала это.
Медленно, радостно, но в то же время пугливо, то и дело замирая, она принялась распускать шнуровку платья, но тут же опомнилась: что это она делает? Она тревожно остановилась.
Но солнце пекло так немилосердно, потоки тепла в этом замкнутом лесном пространстве окутывали ее со всех сторон.
«Садись, малютка, ко мне на колени».
Доминик… Его прекрасные, теплые, насмешливые глаза, всегда преисполненные понимания…
Шнуровка платья была распущена, она спустила с плеч рукава, так что платье повисло на талии. Но юбки держались крепко.
«Горный король видит меня…» — от этой мысли все ее тело задрожало.
Развязав тесемку на блузке, она сняла ее через голову. Верхняя часть ее тела обнажилась.
«Он смотрит сейчас на меня…»
Запрокинув назад голову, так что волосы закрыли спину, она провела пальцами по шее.
Какая нежная у нее кожа! Какая теплая!
Пальцы скользнули к груди, обвели вокруг, ощущая, как они наливаются тяжестью. Она поспешно убрала руки.
Виллему впервые сознательно изучала свое тело.
«Как он считает, подхожу ли я ему? Хорошо ли я сложена? На бедре у меня две родинки, они довольно заметны. Конечно, в этом нет ничего страшного, но лучше бы их не было».
Она осторожно приподняла юбку, чтобы увидеть ступни ног и лодыжки. Она сбросила на землю туфли. К чему в такой жаркий день тесная обувь? Достаточно юбок. Она смущенно улыбалась, изучая свои ноги. Ирмелин как-то сказала, что ноги у нее прекрасные. Никто больше не видел их, кроме отца и матери, разумеется, но они никогда не говорили ей об этом, опасаясь излишней самонадеянности с ее стороны.
Она долго не осмеливалась поднять юбку выше: мешало чувство приличия. Но она хотела знать, как выглядит ее тело. Раньше она не осмеливалась этого делать, находясь в плену у собственной стыдливости. Но теперь ничто не мешало ей. Виллему заметила блеск воды в углублении среди мха. Он стоял не там, но все же мог видеть ее.
Теперь он подошел еще ближе: повернув голову, она могла бы увидеть его. Но она не поворачивалась, зная только, что…
Она подошла к ямке с водой, оставшейся, возможно, после дождя: небольшой лужице во мху. Наклонившись, она увидела свое отражение: свое лицо, волосы, падающие на обнаженные плечи.
В лесу стояла трепетная тишина. Медленно-медленно она подняла юбки — до самых колен. Но она не видела ничего, кроме этих юбок. Поэтому она шагнула вперед, так, чтобы лужица оказалась между ее ног. Она ступила так осторожно, что вода даже не шелохнулась. Она посмотрела вниз, на отражение.
О, как забилось ее сердце!
Под юбками было темно. Но приподняв их еще чуть — чуть, она увидела больше: какое-то пятно, похожее на тень. Тело ее с жаром затрепетало, кровь приливала в тяжелом ритме к одному-единственному месту. «Ах…» — тихо прошептала она с испугом и в то же время с радостным удивлением. Волна радости прошла через нее: это место просто пылало. И только потому, что он смотрел на нее! Она была уверена, что это ему нравится.
Виллему не спеша вернулась на прежнее место, где до этого спала на мху. Она не осмеливалась смотреть в чащу леса, боясь разрушить иллюзию. Теперь он вышел на поляну, осторожно, как дикий козел…
