— Мальчик мой, — с трудом произнес он, — мама хочет, чтобы мы жили в Швеции. А мне так хотелось остаться здесь…

— Мне тоже…

— Я знаю. Мы сделаны из одного теста. Но мы родились еще и для того, чтобы делать добро другим. Поэтому я обещал маме, что, когда выздоровею, мы вернемся назад. Тролль тоже скучает по нас.

— Да, Тролль! — просиял мальчик. — Нам лучше поехать домой! Но мы ведь будем приезжать сюда?

— Так часто, как сможем, Доминик. Ведь здесь наш дом, здесь все свои. У тебя появились друзья?

— Конечно. Никлас, Виллему и я играем вместе. Иногда другие тоже к нам присоединяются. Им кажется, что я высокий и стройный!

Микаел улыбнулся.

— Я тоже так считаю.

— Можно им приехать к нам в Мёрбю?

— Разумеется. Пусть приезжает вся наша родня!

Он закрыл глаза, с него было достаточно.

— Доминик, — прошептал он, — прости меня за то, что я натворил! Это был не я, а какая-то злая сила во мне.

— Злая сила в тебе еще есть?

— Не знаю. Пока что я ее не замечал, но я не знаю…

Доминик положил руку на отцовский лоб.

— Мне кажется, что ее больше нет, папа. Вы теперь не так печальны.

— Да, ты прав. Я снова обрел вкус к жизни. Так много людей помогали мне в этом: ты, твоя мама, Маттиас, Сесилия, вся наша родня, так тепло принявшая нас. Но, думаю, больше всех я обязан маленькому Никласу. Понимаешь, когда я лежал здесь в своего рода обмороке, я чувствовал его руки на своем сердце. Возможно, об этом говорить глупо, но мне кажется, что его тепло прогнало холод смерти из моего тела.

— Я тоже так думаю.

— И под холодом смерти я понимаю не то временное состояние, которое мне удалось преодолеть.

— Я знаю, папа. Вы имеете в виду злую власть?

— Да. Однажды я встретил призрака. Он коснулся меня. Призраки пытаются утащить за собой живых людей.

Доминик не совсем понимал это.

— Возможно, — сказал он. — Но я думаю, что Вы сами… Нет, я не знаю, что сказать на это.

— Хорошо, Доминик, ты, пожалуй, прав. Было бы малодушием с моей стороны обвинять во всем привидения. Мне кажется, я просто был на распутье. Я ничего не умел, никто во мне не нуждался. Меня спасло одиночество Тролля. Потом ты спас меня, потому что тебе нужен был отец. Когда же я понял, что… Нет, об этом не стоит говорить, теперь с этим покончено.

Ему не хотелось говорить о том, что Анетта хотела видеть отцом своего сына Анри. Не стоило тревожить этим разум ребенка.

Их беседу прервал голос Сесилии, стоявшей в дверях вместе с Маттиасом и Анеттой.

— У тебя умный сын, — сказала она. — Доминик считает — хотя он и мал еще, чтобы знать точное значение слов, — что в тебе есть всепоглощающая страсть, тоска по смерти. Это она, а не какое-то одухотворенное существо, постоянно преследует тебя.

— Нет, это не тоска о смерти, — поправил Маттиас. — Это слово не подходит. Вернее всего, это страх перед жизнью.

Микаел посмотрел на них и медленно кивнул.

— Вы оба правы. Но все же нельзя не учитывать того, что я встретил Магду фон Стейерхорн и что ей удалось пометить меня.

— Ты уверен в том, что говоришь? — мягко спросил Маттиас.

— Конечно, я же…

— Подожди немного, Микаел! К тебе пришел гость. Танкред вернулся из Акерсхуса вместе с одним шведским унтер-офицером. И тот рассказывает удивительные вещи.

Микаел вопросительно посмотрел на них. Сесилия выглянула за дверь и помахала кому-то. Вошел Танкред вместе с одетым в шведский мундир человеком.

— Свен! — вырвалось у Микаела. — Что ты тут делаешь?

— Это долгая история, поговорим об этом позже. Теперь же ты узнаешь, что я видел в ливландском имении. Думаю, это тебе интересно.

Все замолчали в ожидании.

— Итак, мы отправились туда, как ты того хотел, чтобы взглянуть, что там происходит. Внешне там все было пристойно, законный владелец снова вернулся в имение, и нам стало жаль тех прихлебателей, которых выставили за дверь и на которых власти наложили штраф. Но пока мы находились там и дискутировали со всеми членами семьи, появилась какая-то дама.

— Что?.. Красивая, неопределенного возраста дама, одетая в черное, с бледным лицом?

— Вот именно.

— Значит, ты тоже видел ее?

Свен улыбнулся.

— Все ее видели. Она была тетей хозяина. Собственно говоря, ей и принадлежало имение, а ее племянник управлял им. Семейство нахлебников отказывалось разговаривать с ней. Они были смертельными врагами и до этого пытались схватить ее и тоже посадить под замок, но это им не удавалось. Она оказалась слишком хитрой.

— Но… этого не может быть! Я искал ее следы — и я не видел на снегу никаких следов! Она была духом.

— Мы уже размышляли об этом, — сказал Танкред. — И мы решили спросить тебя: вы шли рядом к воротам?

Микаел задумался.

— Не помню… Нет, этого не было. Она шла следом за мной.

Сесилия кивнула.

— Потому что она была хрупкой женщиной в легких туфельках. Ей не хотелось идти по глубокому снегу, и она ступала по твоим следам. Наверняка она и обратно шла по твоим следам — я бы так и сделала на ее месте. Она была изящной и легкой, следы ее были незаметны. Разве не так?

Микаел молчал. Он думал и думал о чем-то. Значит, это не Магда фон Стейерхорн? Похоже, похоже, что…

— Нет, — сказал он, — если это не был призрак, тогда как вы объясните мои последующие видения? Туман, непрерывно сгущающийся и темнеющий, вызывающий во мне тягу к смерти. Ведь то самое было именно чудом, чем-то желанным, манящим…

— Мы это поняли, — сказала Сесилия.

— Микаел, — убежденно произнес Маттиас, — разве ты не понимаешь, что несешь в себе саморазрушительную силу? Всю свою жизнь ты бежал от жизни, бежал от всех трудностей. Ты склонялся перед чужой волей, потому что так тебе было удобнее: никто не сердился на тебя. Но ты столкнулся с большими трудностями, этого никто не станет отрицать. Детство без родителей, несчастливый брак, неприязнь к навязанной тебе профессии. Трудности, связанные с нахождением своего призвания. Ты использовал Магду фон Стейерхорн в качестве предлога для своего бегства от всего на свете.

Растерянно выслушав все это, Микаел сказал:

— Неужели все это столь убого? Это выглядит просто… трусостью!

— Я не стала бы называть это трусостью в угоду другим, — мягко сказала Сесилия. — И ты теперь наверняка устал, так что мы пойдем. Подумай об этом и попытайся взглянуть на все по-новому, Микаел! Анетта сказала сыну:

— Давай оставим папу в покое, Доминик. Папа многое понимал неправильно. Когда он выздоровеет, нам с ним будет, о чем поговорить. Мне многому нужно у него поучиться.

Улыбнувшись Микаелу, она вышла вместе с мальчиком.

Микаел лежал и долго думал об этой улыбке. В ней было заключено так много: мольба, прощение, понимание, обещание и — он был уверен в этом — робкая любовь.

Они пробыли в Норвегии все лето. Микаелу потребовалось время, чтобы прийти в себя. Его физические и душевные силы были настолько истощены, что фактически начинать приходилось с нуля.

Но туман, пустое пространство, страх больше не преследовали его,

Доминик блаженствовал. Он играл на Липовой аллее, в Гростенсхольме и в Элистранде с пятью своими братьями и сестрами: Лене, которая была на год старше его, пятилетними Никласом и Ирмелин, четырехлетней Виллему и маленьким Тристаном. Находясь под постоянным присмотром дома, всегда одинокий, Доминик теперь был счастлив.

Анетте устроили еще одну взбучку — и на этот раз это сделал Александр. Речь шла о писательском даровании Микаела.

— Скальд? Поэт? — со страхом и отвращением произнесла она. — И это — занятие для Микаела? Такие люди живут по милости других, это же просто шуты и скоморохи! Нет, такого стыда я не переживу!

Александр был в ярости.

— А кто же, по-твоему, вносит в нашу повседневность красоту? Кто создает все те прекрасные вещи, которых так много в твоем доме? Кто описывает жизнь и мир в словах и красках? Кто радует и волнует тебя до слез, когда у тебя появляется потребность заглянуть за серый, унылый горизонт повседневности? Художники или, если тебе угодно, шуты. Что отличает обстановку замка от обстановки лачуги? Изысканные произведения ручной работы, драпировки, деревянные конструкции, украшения из металла. Если бы на земле не было творческих людей, не было бы никакой разницы между замком и сараем. Все было бы одинаково серым и печальным. Пойдем со мной!