Он обнял ее одной рукой, она положила голову ему на грудь. Зубы ее стучали.

— Д-да, п-прекрасно. Поговори со мной, Маттиас, помоги мне забыть все это! Расскажи о себе, ты никогда об этом не рассказывал.

— Ты о себе тоже.

— Нет, я уже говорила… впрочем, я говорила это Андреасу. Это было так глупо с моей стороны.

— Я ревную тебя к Андреасу, — тихо сказал он.

— У тебя нет на это никаких оснований! Если ты считаешь, что у тебя есть на это причины, то мне остается только ревновать его к Эли. А у меня нет на это никакого желания. Напротив, я желаю ей от всего сердца выйти замуж за Андреаса.

— Но Андреас думает, что ты была немного влюблена в него.

Хильда среагировала на эти слова так, как реагировали на подобные вещи женщины во все времена.

— Он так думает? — вспылила она. — Никогда не встречала подобного самонадеянного… Он в самом деле так думает? Но это не правда, я… какой… какая самонадеянность…

Маттиас рассмеялся.

— Дорогая Хильда, ты хорошо умеешь говорить, но в одном твоя грамматика страдает: ты не умеешь склонять прилагательные…

— Ничего себе! — продолжала она, по-прежнему негодуя на Андреаса. — Нет, я серьезно, расскажи о своей жизни, о горах, проведенных в шахте, о той девушке из Тюбингена. Я ревную тебя к ней.

Маттиас снова рассмеялся и, заметив, что это помогло ей забыть ночные кошмары и все ужасные переживания, принялся рассказывать о своей жизни.

Хильда слушала и вздыхала над несчастной судьбой Маттиаса и Колгрима, теперь ей стала более понятна дружба Калеба и Маттиаса, и ей было так хорошо рядом с ним, что она с наслаждением тянулась, как кошка.

Потом она рассказала ему о своей жизни — и на этот раз перед ней был более внимательный и понятливый слушатель, чем Андреас. Теперь они знали друг друга лучше. Они теснее прижались друг к другу — и Хильда снова заснула, к большому удивлению Маттиаса. Впрочем, он воспринял это как знак того, что она чувствует себя с ним в полной безопасности, — и он с облегчением вздохнул. Он все еще не осмеливался удостовериться в том, что его мужской орган функционирует как положено.

Он стоял перед дилеммой: его врожденное благородство требовало, чтобы он не прикасался к ней до свадьбы, и в то же время он считал, что нужно сначала проверить, смогут ли они строить свою, совместную жизнь.

Утреннее солнце уже заливало комнату. Маттиас высвободил затекшую руку и повернулся в другую сторону. Он заметил, что Хильда во сне подвигается к нему: она прижалась коленями к его коленям, так что их тела в точности подходили друг другу. И Маттиас, ощутив в теле блаженное тепло, взял ее руку, лежащую у него на груди, и поцеловал. После этого святой Маттиас тоже уснул.

На следующее утро Андреас и Калеб встали рано. Они появились в Гростенсхольм, когда там только еще готовился завтрак.

— Маттиас, ты должен оставить на сегодня врачебную практику. Мы идем на охоту за оборотнем.

— Но ведь кругом корь! Как же я могу бросить детей?

— Родители сами справятся. У нас в Элистранде тоже лежат трое больных, и мы знаем, что нужно делать.

— Больными займусь я, — сказал Лив. — Маттиас расскажет мне, что нужно делать, а Йеспер отвезет меня, куда надо.

— Прекрасно, бабушка! — сказал Маттиас. — Мне тоже хочется сегодня поохотиться!

— И мне, — добавила Хильда.

— Не довольно ли с тебя оборотней? — заметил Калеб.

— Да, вполне. Но у меня есть идея относительно того, кто это мог быть, и я хочу поговорить об этом с тобой с глазу на глаз, если это возможно. Ведь у тебя тоже есть кое-какие догадки, не так ли?

Она теперь говорила «ты» всем молодым, считая, что ей это можно.

— Да, есть. Пойдем!

Они вышли в прихожую, сели у окна.

— Из чего ты исходишь в своих предположениях? — спросил Калеб.

— Из того, что есть человек, который не пил пива. Он мог притвориться спящим.

— Вот как? Это интересно.

— А ты что думаешь?

— Я думаю о ремне, который мы нашли, и о ведьмовской веревке в руке убитой женщины.

— Ты подозреваешь кого-нибудь?

— Да. Скажи сначала ты.

Она сказала. Калеб кивнул и назвал то же самое имя.

— Тогда за дело. Без промедлений. Ты поедешь с нами.

Вся беда была в том, что Хильда не умела ездить верхом. Но Маттиас усадил ее на своего коня, сев сзади.

Они поскакали через холм к дому судьи. Но судьи дома не оказалось. Он отправился арестовывать какого-то бродягу.

Калеб непринужденно спросил у его домоправительницы:

— А что с той женщиной, которую арестовали летом за ведьмовство?

— Она сожжена. Она была виновна во всех грехах!

— Откуда вам это известно?

— Доказательства найдутся, господа могут быть в этом уверены! Целая куча доказательств!

Его домоправительница была простодушной и открытой пожилой женщиной. Они стояли и болтали с ней на ступенях, освещенных августовским солнцем.

— И вы видели эти доказательства?

— Конечно. Судья принес домой массу удивительных вещей.

— Ведьмовские веревки и тому подобное?

— И сушеных жаб, и всякую всячину…

В вольере залаяла собака.

— Я вижу, он держит охотничьих собак.

— Да, у судьи прекрасные собаки.

— Кажется, их целых три?

— Да. И еще Неро.

— Неро?

— Его лучшая собака. Но ее здесь нет.

— Вот как? Где же она?

— На заднем дворе. Судья не хочет, чтобы она пугала детей. Но она не кусается! Она добродушна, как овечка!

— Можно на нее взглянуть?

— Если желаете. Идемте со мной.

Они обошли вокруг дома. На заднем дворе тоже был большой вольер для собак. Но в нем была только одна собака.

Хильда отпрянула назад.

— Да нет же, фрекен, нечего бояться! Он такой ласковый! Подойдите и погладьте его!

Хильда вошла в вольер. Немного поколебавшись, мужчины вошли следом за ней.

Это была разновидность немецкой овчарки, необычайно крупный серый кобель. Он тут же подошел к ним и принялся лизать им руки, виляя при этом хвостом. Домоправительница ласково говорила ему что-то.

— А он совсем не старый, да? — спросил Андреас.

— Еще молодой! Судья сам обучает его. Но, мне кажется, он слишком груб с бедным животным! Мне становится дурно, когда я вижу, как он обращается с ним. Но собака такая послушная! У судьи есть маленькая дудочка, с помощью которой он издает сигналы: Ко мне! Домой! Следуй за человеком! Он собирается использовать эту собаку на службе, и это очень хорошо, но слишком уж он строг! В последнее время он просто свирепствует, как мне кажется. Связывает ремнем задние ноги собаки и заставляет ее так бегать! Какая от этого польза? Только мучает животное!

— Он стал делать это недавно?

— Да, этим летом. И теперь он хочет убить ее! Я так плачу, так плачу!

Калеб погладил смирное животное.

— Если что-то случится с вашим хозяином… Вы позаботитесь об этой собаке, не так ли?

— Вне всякого сомнения! Конечно, я не хочу судье смерти, — торопливо добавила она. — Но у меня ему будет хорошо! Я имею в виду Неро!

Они вышли из вольера.

Андреас сказал:

— Я слышал, судья продает хорошую волчью шкуру. Я бы с удовольствием приобрел ее. Как вы думаете, он продаст мне ее?

Домоправительница задумалась.

— Волчья шкура? Нет, думаю, у него ее нет. Но у него есть несколько кусков волчьего меха. И я не думаю, что он хочет сшить из них шубу — они валяются повсюду. Только бы он не изрезал эти великолепные куски!

— Понятно, — улыбнулся Калеб. — Нет, мы не будем ждать возвращения судьи. Мы лучше придем завтра утром.

И, уже стоя у ворот и прощаясь, Маттиас сказал:

— Я врач, и я слышал, что судья разбирается в медикаментах.

— Я ничего не знаю об этом, — удивленно произнесла домоправительница. — Но у этой ведьмы он, конечно, изъял множество всяких припасов. Колдовские зелья! Эта ведьма знала толк в приготовлении всяких порошков! Да совсем недавно, когда меня мучила бессонница, он сказал мне, что я могу попробовать один порошок, приготовленный этой ведьмой. Конечно, мне было страшновато, но я взяла у него щепотку — просто чтобы не обидеть его. И это оказалось такое опасное средство! Я проснулась только к вечеру следующего дня! От этого можно умереть!